От Москвы до Нью-Йорка всего десять часов полета. После 25-градусной апрельской московской жары аэропорт JFK обошелся вполне милостиво — всего 60, правда, по Фаренгейту. Нас встретили петербургский поэт Аркадий Драгомощенко в плаще и панаме и русские поэты в Америке Вадим Месяц и Мадлена Розенблюм в автомобилях.
Путь из аэропорта в гостиницу на Манхэттене показался возвращением в Москву. Видимо, окраины любого крупного города похожи, как близнецы, даже в другом полушарии. В самой середине американского дня (который соответствовал началу позднего московского вечера, когда зажигаются весенние фонари над первыми одуванчиками) в Нью-Йорк прибыла основная часть российской делегации на конференцию “A New Language: Russian and American Poetry Today”, организованную Stevens Institute, Хобокен, Нью-Джерси, 28–30 апреля 2000 года.
Хобокен находится напротив Манхэттена через Гудзон. Stevens Institute расположен так, что в одном из его уголков с высокого берега небоскребы Нью-Йорка видны, как на картинке в журнале “Америка” — поздним вечером, в разноцветных огнях. Первый день конференции начался довольно поздно (после пяти вечера) просмотром документального фильма “Letters Not About Love”, в основе которого — переписка между Аркадием Драгомощенко и Лин Хеджинян, и продолжился выступлениями американских поэтов — Эдварда Фостера, Джозефа Донахью, Джона Хая, Джексона Маклоу... Примерно после десяти часов усталых поэтов увели спать. В России в это время наступало раннее утро.
В гостинице на Манхэттене уместились не все, и часть прибывших была приглашена американцами к себе “на постой”. Нам довелось пожить у двух поэтов. Их дома были такими же разными, как и они сами.
Эдвард Фостер, один из организаторов конференции, — преподаватель Stevens Institute, издатель (издательство “Талисман”), поэт, начинавший с битничества, живет здесь же, в Хобокене, в 3-этажном доме, где на стене висит герб Фостеров, у крыльца припаркован мотоцикл, протекает кран, не работает звонок, а на кухонный балкон прибегает завтракать маленькая белка, оставшаяся без мамы. В комнате на третьем этаже живет свинья, которую и свиньей-то назвать неудобно, — похожая на маленького черного бульдога, а в ванной в большом стеклянном шкафу — два зверя, страшно скрежетавших, если постучать днем по крышке их домика, а вечером оказавшихся милыми пушисто-полосатыми сумчатыми ненамного больше мыши. День в доме Фостера начинается в семь утра, а заканчивается иногда заполночь. Так здесь работают.
Леонард Шварц, преподаватель Bard Сollege , переводчик, поэт, философ, говорящий в стихах то о Гераклите, то о гностиках, живет на Верхнем Манхэттене на 10-м этаже. В этой квартире улыбаются все — сам Леонард, его жена-китаянка (тоже поэт), крошечная дочка и огромный меланхоличный удав, ползающий перед завтраком по изгибам и планкам деревянного стула, как в джунглях по дереву, и норовящий забраться под мышку, когда его берешь на руки. И только рыже-полосатый кот гордо сохранял нейтралитет, необидно, но твердо уклоняясь от попыток его погладить.
Второй день был самым заполненным и разнообразным. С утра продолжились выступления американских поэтов — Мишель Мерфи, Леонард Шварц, Джоэл Льюис... — и русских поэтов, живущих в Америке, — Анастасия Коралова, Ирина Машинская, Мадлена Розенблюм, Виктор Санчук, Игорь Вишневецкий. Послушать их пришли и американцы, но были разочарованы отсутствием английских переводов, и только двое из них дослушали чтения до конца. Наверное, звучание понравилось.
Разумеется, была и рефлективная часть. Замечательное эссе Шамшада Абдуллаева о положении на гранях языков и переводов, доклад Андрея Грицмана о поэзии в межкультурном пространстве (Целан, Бродский), лаконичный и четкий доклад Александра Уланова об общих идеях в различных направлениях современной поэзии. Потом все переместились в соседнюю аудиторию на действо под названием “Translated visions”, направляемое Томасом Эпштейном, Аркадием Драгомощенко, Михаилом Эпштейном и Джоном Хаем. М. Эпштейн, как всегда, провоцируя, предлагал пользоваться возможностями обоих языков и создавать стереоскопические стихотворения из двух (а может быть, и более) равноправных и различных версий на разных языках, позволяющих увидеть предмет под углами зрения разных языков, разных стилей мышления, которые эти языки определяют. А Джон Хай прочитал (и Аркадий Драгомощенко перевел) главу из новой книги “The Desire Notebook”.
Вечером состоялись самые продолжительные выступления российских поэтов, включенных в антологию “Crossing Centuries: The New Generation in Russian Poetry”, подготовленную Джоном Хаем, Виталием Чернецким, Томасом Эпштейном, Лин Хеджинян, Патриком Генри, Джеральдом Янечеком, Лаурой Викс, Вадимом Месяцем и Леонардом Шварцем. Перед началом выступил Джон Хай и прочитал стихи поэтов, ушедших из жизни, — Нины Искренко и Василия Кондратьева.
Чтения оказались интересными и для американцев, так как стихи сопровождались переводом (впрочем, многие из американских поэтов и были переводчиками), и большой зал институтского амфитеатра был заполнен. В чтениях участвовали: Шамшад Абдуллаев, Евгений Бунимович, Полина Барскова, Аркадий Драгомощенко, Владимир Друк, Галина Ермошина, Елена Фанайлова, Владимир Гандельсман, Андрей Грицман, Юлия Кунина, Мария Максимова, Вадим Месяц, Ярослав Могутин, Александра Петрова, Александр Уланов, Дмитрий Воденников, Дмитрий Волчек. А за стенами учебного корпуса длилась первая со времени приезда теплая ночь, и с высокого берега Гудзона огни нью-йоркских небоскребов отражались в реке.
Третий день оказался воскресеньем. В России была Пасха, в Европе — канун Вальпургиевой ночи. Ни о том, ни о другом на конференции не вспомнил никто: утро началось дискуссией “What does Russian Poetry Do That American Poetry Doesn’t?” Наверное, хорошая поэзия делает одно и то же во всех странах — становится сложнее, индивидуальнее, разнообразнее. При этом отдельные ее направления расходятся, у автора становится меньше читателей в его стране — но может прибавиться читателей в другой. Вероятно, в этом и заключается основной смысл подобных конференций. А закончился день выступлением поэтов в литературном кафе на Корнелия-стрит. Подвальчик с тесными рядами столиков и эстрадой, и так же, как и в России, примерно через час после начала поэты и слушатели разбрелись по уголкам и столикам прямо на улице, обозначив свои симпатии и интересы более индивидуально. (Российскую поэзию в Нью-Йорке ценят. При мне после чтения в кафе восторженный американский человек предлагал Евгению Бунимовичу 20 долларов за обладание сборником его стихов.)
Конференция закончилась, оставив сожаление о том, что не все удалось послушать, не обо всем поговорить. Здесь встретились те, кто долгое время был знаком только по текстам и письмам. Не видевшие раньше Шамшада Абдуллаева приняли его за стопроцентного американца. Александр Уланов, переводивший Мишель Мерфи семь лет, безошибочно распознал ее в компании американцев за столом в студенческом клубе. Джозеф Донахью оказался удивительно молодым, и не знавшие о его 46, уверенно говорили, что ему 25.
Кто-то завтра улетал домой, у кого-то оставалось несколько дней, чтобы еще раз увидеть Манхэттен с Бруклинского моста, пройти по Central Park, зайти в Метрополитен мьюзеум, обменяться улыбками с привратником гостиницы, помахать Lady Liberty с набережной у Battery Park или просто покормить орехами американскую белку в скверике. И вспоминать ироничного Аркадия Драгомощенко, интеллигентнейшего Михаила Эпштейна, спокойно-уравновешенного Евгения Бунимовича, приветливого и радушного Джона Хая, молниеносного Леонарда Шварца, держащих на себе всю конференцию и держащихся в тени Эдварда Фостера и Вадима Месяца, динамичную Мишель Мерфи, загадочную Марию Максимову, молчаливого и мудро улыбающегося Джозефа Донахью, сдержанного Шамшада Абдуллаева, таинственную Александру Петрову.
А потом нас ожидала короткая двухчасовая ночь в “Боинге”, летящем через Атлантику, а в Москве уже наступало утро самого длинного дня, и еще предстояло около недели блуждать во времени, продолжая жить по нью-йоркским часам.
Галина Ермошина
