Теневая Россия. Рассказы о нелегальной экономике

Теневая Россия

Рассказы о нелегальной экономике

“Посмотри, какие машины около нашего здания стоят –
не на зарплату же они куплены!”

Б. — офицер ФСБ. Живет в Уфе. Материальный достаток — примерно 800 рублей на члена семьи. Благодаря бесплатным билетам, полагающимся по службе на всю семью, в отпуск может позволить себе поездку в Санкт-Петербург или на Черное море.

Сегодня коррупция в большинстве своем завуалирована. Ну, скажем, празднуется “юбилей” школы, где мои девчонки учатся, — 14 (!) лет. Во-первых, что это за дата такая для юбилея? — ну, это ладно. Вроде бы преподносятся подарки: было распределено, что один класс (родители) дарят компьютер, другой — видеомагнитофон и пр. Но на самом деле это же все неоприходованное имущество, которое можно потом и присвоить.

Или еще один случай. Я в течение трех лет не платил квартплату, потому что у меня дом не нашего ведомства: мне положено 50% платить, а с меня требовали полную стоимость. Добиться ничего было невозможно. Еще за прописку паспортистка требовала по 15 рублей с человека, хотя положено по сколько-то копеек. Ну, я, конечно, не стал платить просто из принципа. Все же прописала. Летом мэр издал указ: взимать квартплату с военнослужащих и с сотрудников органов 100%. Мы обратились к прокурору, руководствуясь законом о военной службе, он признал Указ мэра незаконным. Мэр указ отменил (спустя 3 месяца), но тем, кто уже успел заплатить по 100%, никто деньги не вернул.

У меня способ борьбы с коррупцией один: я беру закон и каждому чиновнику сую его под нос. Иначе ничего не добьешься ни в судах, нигде. А так, наш статус позволяет самостоятельно защитить свое имущество или жизнь. С помощью своих.

У нашей структуры очень узкие функции, поэтому возможности для “заработка” минимальны. На шпионаже если ты человека поймал — в лучшем случае орден получишь, но не деньги с него возьмешь. Есть такие формы, как кураторство. Еще недавно была такая практика: курируешь ты, например, нефтяное предприятие и помогаешь ему получить лицензии на вывоз. Естественно, не безвозмездно — ты тоже можешь у них попросить что-то, и они могут тебе не отказать. Ну, посмотри хотя бы, какие машины около нашего здания стоят — не на зарплату же они куплены! Стоят в основном “Жигули” (Прим. интервьюера.). Башкирской нефти очень мало, и качество ее плохое. Поэтому нефть закупают в Тюмени, причем создаются фирмы-посредники. Сделана сегодня нефтяная компания, АО, в совет директоров входит сын Рахимова (президента Башкортостана. — Ред.), директор — марионетка. Заводу оставляют всего процента 4, а так всем распоряжается компания. У сына Рахимова был коммерческий директор, какой-то еврей, они что-то там не поделили, и Рахимов его уволил с формулировкой “без права работы в республике”. Такую формулировку можно по суду только записать. Жулики у нас уже все легализовались, все эти казино уже канули в Лету. В основном все наживались на лицензиях, после того как Рахимов ввел запрет на вывоз нефти за пределы республики. Лицензии выдает министерство нефтяной промышленности. Это все равно что с водкой. Возьми сейчас лицензию на 100 ящиков водки, купи ее на заводе, а потом еще сделай 100 ящиков левой водки и раскидай ее по магазинам. И кто тебя проверит? Если проверка придет — лицензия у тебя на месте. Так же могло быть и с нефтью, хотя как мы ни пытались проследить эту цепочку, нам не удалось. Очень все закрыто. Были у нас сведения, что к директору завода дипломатами носили валюту за оформление лицензии на вывоз нефти. Но конкретных данных у меня нет. Сам-то я не связан ни с чем таким, у меня профиль такой — борьба с коррупцией и оргпреступностью, а с этим делом нельзя бороться с помощью взяток.

Есть еще такие своеобразные формы “гостеприимства”, когда приезжают к нам, например, из Москвы с инспекцией. Мы их, конечно, принимаем на соответствующем уровне, причем это все делается за личные деньги сотрудников. У нас же нет статьи “представительские расходы”, поэтому приходится искать тех своих знакомых, которые занимаются предпринимательством, в основном это наши ветераны, которые ушли в коммерческие структуры. Они и есть наши главные спонсоры. Подарки обычно делаются небольшие: например, книжки про Уфу (рублей на 200), или набор ликеро-водочный, или баночка меда (рублей 250). Плюс “гостей” надо кормить и селить. Это, конечно, они уже сами оплачивают, но тут задача в том, чтобы дать им возможность сэкономить. Сегодня на проживание положено 270 рублей в сутки. А у меня есть вариант — санаторий-профилакторий, где за 150 рублей им будет и кормежка, и ночлег. Все это на чисто дружеских связях делается. С этого месяца немножко подорожало, но все равно приемлемые цены. Когда мы сами в Москву едем — тоже всегда с подарками.

А так мы вообще не финансируемся, например, мне нужно ехать в командировку в Москву, — я деньги должен искать сам. У нас сотрудники выезжают на задание без командировочных.

Совместительство нам запрещено за исключением преподавательской деятельности, но таких буквально единицы, кто этим занимается. Единственная возможность — взять на генеральском складе, например, перчатки меховые по 25 рублей за пару. Ну берешь две-три пары в год на подарки. Но ведь больше мне их никто не даст, то есть бизнес на этом не сделаешь. Обмундирование нам положено — можно взять деньгами, если старое еще не износил.

У нас своя поликлиника, и семья там же лечится, там никаких поборов не бывает. Не дождутся они, чтобы я им коньяк или конфеты носил. Наша контора должна нам оплачивать все лекарства, но у них нет средств, поэтому не оплачивают — зубы, например, не могу вылечить.

Если что-то сломалось, не вызываю никого домой, краны чиню сам, а если с телевизором или другой техникой что-то случается, просто отвожу на работу, и ребята тут смотрят.

По степени коррумпированности, как я считаю, правоохранительные органы сейчас на первом месте, на втором — мощные производственные предприятия. Виноваты именно надзирающие органы, которые мало того, что не блюдут законность, еще и сами законы нарушают. В 90-е годы была изменена кадровая политика в органах, раньше подбирали людей более тщательно, проверяли каждого от трех месяцев до года. А сейчас, например, из деревни человек хочет в город перебраться. Ему легче легкого устроиться в правоохранительные органы, потому что, во-первых, его проверять не надо — он же всю жизнь корову за соски дергал. Приехал он в город, ему квартиру дали или общежитие — и он уже послушный своему начальнику. В подчинение у нас любят брать дураков. Потом он, поработав немного, хочет уже из общежития в квартиру перебраться — а где деньги? Вот он и начинает взятки брать. Раньше как говорили? “Кадры решают все”. А теперь — “кадры решили — и все”.

Сейчас такая установка: брать на работу молодых людей с квартирой, чтобы их не надо было обеспечивать жильем. Для того, чтобы положенные 25 лет к выходу на пенсию отработать, в органы надо приходить в 20 лет. А если разобраться, кто из 20-летних сегодня имеет квартиру? Или тот, у кого родители богатенькие, или тот, кто сам ворует.

Разве это правильно, что у нас на юридические факультеты или в Академию налоговой полиции принимают учиться за деньги, причем за большие? 7–10 тысяч долларов в год надо заплатить. Это что значит? Значит, что в органы придут работать дети воров и бандитов. Их же нужды они и будут обслуживать.

Смена законодательства тоже сыграла негативную роль, хаос в законотворчестве. Например, закон об оперативно-розыскной деятельности. Раньше право на прослушивание телефонных разговоров имела только наша организация, и то с санкции прокуратуры. Теперь могут слушать все, кому не лень, любой коммерсант может себе позволить купить такое оборудование. Нарушение прав и свобод сегодня идет в первую очередь со стороны правоохранительных органов. Зачем это устроили распыление сил и средств — налоговая инспекция плюс еще налоговая полиция, а работают обе не в полную силу. Вообще у нас сейчас просто полицейское государство. Мы все числимся в разных списках, базах данных, причем открытых! Из компьютерной избирательной системы можно про меня все узнать — не только имя-отчество и адрес, но и сколько у меня детей, сколько им лет, как зовут и пр. Разве это не вторжение в частную жизнь? И это в отношении сотрудников ФСБ, которые всегда были “засекречены”.

Я бы предпочел работать в сфере, не связанной с теневым бизнесом. Я не верю таким вариантам. Где есть большие деньги, там есть и обман, и любимчики у начальства, я бы все равно в их число не попал. Так что мне бесполезно ходить в такие сферы.

О личном бизнесе мне еще рано думать, до пенсии шесть лет. Но по складу характера я не коммерсант, скорее всего, пойду в какие-то охранные структуры, буду все равно связан с правоохранительной деятельностью.

Что касается нашей налоговой системы, я считаю, что у нас поборы, а не налоги. И если людей уклоняться от налогов вынуждает государство, то они так и поступают. Когда в республике 14 лишних налогов, разве это нормально? Здесь вообще ситуация такая: если ты можешь выкрутиться — выкручивайся. Если мы налоги платим, то это не потому, что так хотим, а потому, что нет такой возможности — не платить.

Опираться в борьбе с теневой экономикой и коррупцией государство должно на правоохранительные органы — и все. Не нужно никаких общественных организаций. Я не верю в демократию. Пусть каждый занимается своим делом.

Руководители большинства предприятий должны быть государственными служащими, а не акционерами этих предприятий. Сделать им большие зарплаты и государственные чины. Тогда у них не будет стимула воровать. А вообще пусть над этим думают большие государственные умы.

Чиновник должен получать нормальную зарплату, но при определенных условиях. Нужно с чиновника требовать как следует, организовать строгий контроль. Прежде чем человека наказывать, ему надо что-то дать, чтобы он не бедствовал. С другой стороны, у нас коррупция не от того пошла, что людям есть нечего, а от того, что у нас перемешаны все социальные слои.

Вообще борьба с коррупцией должна идти параллельно с подъемом экономики, иначе результата не добьешься.

Вузовская система современной России — сплошной гнойник

С. — преподаватель-почасовик в вузе Ростова-на-Дону. Ему 40 лет. С женой и ребенком живет в стандартной трехкомнатной квартире. По его словам, имеет возможность не экономить на необходимом питании и одежде и даже откладывать деньги на покупку товаров длительного пользования и на черный день. В последние 5 лет дважды выезжал отдыхать в восточноевропейские страны и дважды проводил отдых на Черноморском побережье Кавказа.

Не так давно один из наших родственников сломал ногу. Его привезли в больницу, но заниматься им ни у кого из медперсонала не было желания. Больных было много, и врачи, как мне казалось, формально исполняли свои обязанности. Нам объяснили, что в больнице необходимо иметь свое постельное белье, бинты, шприцы, системы для капельниц, само собой — лекарства. К этому мы были готовы, потому что так живет весь Ростов (да и вся страна): все покупают медицинские средства сами и содержат больного полностью. Это в том случае, если родственники больного заинтересованы в том, чтобы он поскорее выздоровел.

Однако для того чтобы наш родственник встал на ноги, недостаточно было обеспечить его содержание и необходимые лекарства. Врач сразу сказал нам (после осмотра больного), что перелом сложный (со смещением), что человек уже не молодой (больной) и пр. То есть нужна операция, но нет никаких гарантий того, что она пройдет успешно. Естественно, мы “все поняли” и к следующему визиту (проконсультировавшись со знакомыми, которые попадали в такие ситуации), подготовили 2000 рублей. Я лично, оставшись один на один с врачом, продолжал с ним беседовать о “предстоящих сложностях операции”, а потом положил на край его рабочего стола свернутый вчетверо лист бумаги, в который была вложена сумма. Это было в минуту прощания с врачом. Я уже выходил и видел, как он эти деньги засунул себе в брючный карман. Потом врач меня проводил и сказал: “Надеюсь, все будет хорошо”. И действительно, операция прошла достаточно удачно. Все были довольны. В этом случае я не могу никого осуждать из медработников. За хорошую работу нужно хорошо платить человеку. Конечно, не у всех людей (и больных, и здоровых) есть деньги на лечение. Причем болеют чаще-то люди старшего возраста (пенсионного), у которых денег не хватает даже на жизнь.

Вот другой эпизод. Один мой знакомый (работник спецслужб) в течение года “возился” со своей тещей. У нее были проблемы с желудком, и мой знакомый поместил ее в больницу для проведения операции. Главврачу по “своим каналам” коллега моего приятеля сообщил, что операцию нужно сделать хорошо, так как пациент не простой (точнее, ее родственники). Ребята понадеялись на авторитет “конторы”. Но операцию сделали “как обычно”, т.е. через два месяца начались свищи и пр. Опять тещу положили в больницу — повторная операция. Опять надавили через “органы”, но состояние больной стало ухудшаться — она потеряла в весе, ей дали инвалидность. Третий раз уже не стали никуда возить. Но она живет и поныне, хотя сильно сдала. Итог: лучше бы моему знакомому было заплатить сразу за операцию, а не надеяться на то, что авторитет “конторы” поднимет больного на ноги. Возможно, что такая суета вокруг врачей этой больницы пошла только во вред всему процессу лечения. Но в спецслужбах (как и у ментов) не любят платить за какие-нибудь услуги, а стараются все сделать на халяву. Но халява — халяве рознь. Хорошего специалиста не принудишь свое дело делать творчески (это только в сталинских шарашках получалось).

Недавно заболела моя жена. Не было времени и желания идти в муниципальную поликлинику. Туда, если придешь со своими проблемами, то выйдешь или с гриппом или с чесоткой, которую подхватишь от коллег по несчастью (это я утрирую). Да и там на самом деле работают далеко не лучшие специалисты. Вообще, как мне кажется, в некоторых городских поликлиниках работают некоторые врачи, которые отличаются от больных тем, что знают ассортимент местной аптеки и прописывают больному те лекарства, которые в ней наличествуют.

Мы обратились в Дом здоровья. Заплатили 60 рублей за визит. Без душещипательных сцен (которыми изобилует обычная поликлиника) посетила жена врача, он ей назначил лекарства, направил на анализы и пр. Болезнь ушла. Мы потратили, может быть, на 100 рублей больше, чем в обычной поликлинике (за прием врача, за “нормальные” анализы), но избежали потери времени, возможного хамства, неприятных зрелищ, которые бы нас постигли в случае посещения муниципальных поликлиник.

Мы в последнее время стараемся либо не болеть, либо (в крайнем случае) обращаться в платную поликлинику (или к знакомым врачам). Ведь сегодня, если человек хочет получить нормальное медобслуживание, он должен платить. Другое дело, что в мелких городах существует изощренная система вымогательства или “блатного” лечения — я это знаю не понаслышке. В Ростове можно найти хорошего специалиста, можно выбрать нужного или подходящего врача. И в Ростове процедуру с оплатой медуслуги можно пройти либо официально, либо достаточно безболезненно в муниципальных больницах-поликлиниках. Платить придется все равно, если ты сам заинтересован в излечении. К этому готовы все люди, которые имеют на лечение деньги. Вот у кого их нет — это другой вопрос. Но у меня пока есть возможность заработать и не думать о сложностях. Если возникнут какие-то большие сложности со здоровьем у меня или у родных, то я — фаталист: есть болезни, которые не вылечишь деньгами, то есть болезни, которые у нас в стране не лечат или лечение стоит очень дорого. Есть болезни, за лечение которых нужно платить, но в зависимости от своего кошелька. И вообще, многим людям нужно понять, что здоровье нужно беречь постоянно, потому что оно не восполняется. А сколько случаев, что кто-то пьет всю молодость до одури, а потом начинает жаловаться под старость, что врачи его плохо лечат.

Скажу теперь о моей собственной профессии. В вузовской системе я работаю почти 15 лет и могу сказать, что около 80% всех преподавателей, так или иначе, нарушают существующее законодательство (незаконная предпринимательская деятельность, сокрытие доходов, вымогательства, взятки, злоупотребления служебным положением). Я и сам причастен к некоторым нарушениям. Примерно каждый второй преподаватель имеет двух-трех (а некоторые и более десяти) абитуриентов каждый год, с которыми он занимается по предметам вступительных экзаменов. Ставки за репетиторство разные: от 100 до 150 рублей за час занятий на нашем факультете. (Кстати, и в советские времена занимались этим же.)

Но сейчас родители абитуриентов готовы платить репетиторам не просто за занятия, а за гарантию поступления в вуз. Именно эта гарантия и стоит денег. (В некоторых вузах за репетиторство платят отдельно, а за поступление — отдельно, так как во вступительной комиссии данный репетитор может и не быть, но делиться с коллегами ему приходится.) Практически на каждом факультете у “деятельных” преподавателей есть свои “квоты” на количество абитуриентов, которые должны поступить. Например, один преподаватель в текущем году входит в приемную комиссию. Естественно, что он протолкнет “своих” абитуриентов и абитуриентов своих близких коллег. Но он обязан протолкнуть и абитуриентов, которых готовили и более дальние (по степени отношений) коллеги, потому что в следующем учебном году этот преподаватель уже не будет в составе комиссии (происходит ротация кафедр) и не сможет влиять напрямую на зачисление. Получается, что на дневное (бесплатное) обучение поступают “свои” абитуриенты, в которых за год занятий преподаватели вкладывают знания. Но потом студенту необходимо учиться самому, а он этого не умеет или не хочет. И начинается процесс преподнесения подарков к каждой сессии. В итоге государственная система образования получает самую коррумпированную и ненаказуемую систему в лице преподавательского корпуса, а также никчемных специалистов, которые получают первый жизненный опыт теневой экономики в стенах вуза.

На платных отделениях ситуация аналогичная. Правда, за подготовку к зачислению в вуз абитуриенты там платят меньше: главное для абитуриента — пройти собеседование. Но каждая сессия для “коммерческих” студентов — сезон расплат. Из студентов таких отделений получаются специалисты еще худшего уровня, чем из бесплатных отделений. Это особенно касается таких факультетов, как экономический и юридический. На юридическом факультете не платить за экзамен — нонсенс. Таким образом, правоведы нашего города с молодых ногтей — потенциальные нарушители закона. Что-либо изменить в вузовской системе, по-моему, невозможно. Тысячи родителей готовы платить (давать взятки) за обучение своих детей и молчать. Особо это касается юношей, которым грозит призыв в армию.

И еще. Вузовскую систему разъедает как ржавчина система кумовства и семейственности. Это самое страшное последствие реформ последнего десятилетия. На работу в вуз принимаются только “свои” люди (родня, знакомые, “нужные” люди). “Вузовские дамы” в прошлом и настоящем своем — сплошь жены или любовницы различных чиновников. Удается весьма успешно пристроить деятелям от науки и своих детей на работу в вуз (или в другой вуз — “по обмену”: мы пристроим ваших детей, а вы — наших). Конкурсы на замещение вакантных должностей в вузах, а также экзамены в аспирантуру или кандидатские экзамены — сплошная фикция. Я не побоюсь этого слова, но вузовская система современной России — сплошной гнойник, который удалить можно, наверное, только вместе с таким географическим понятием, как сама Россия.

Если преподавателям вузов не платить зарплату, то они все равно будут ходить на работу, потому что источники финансирования посредством вымогательств и взяток неиссякаемые.

Впрочем, мои негативные замечания касаются прежде всего гуманитарных факультетов. На технических или других факультетах ситуация может быть и иной, но только лишь в том, что касается масштабов теневой преподавательской деятельности.

Мне кажется, что неработающая система вузовской демократии (т.н. университетских привилегий) только во вред высшему образованию. Высшая школа осталась нереформированной за последние 10 лет (кроме платного варианта обучения). Вузы за государственный счет готовят специалистов, которые остаются невостребованными обществом. Происходит жуткая растрата госсредств — образование неэффективно. Специалисты (особенно гуманитарии) историки, филологи, экономисты, психологи не востребованы обществом в тех масштабах, в которых их выпускают. Но, повторяю, вузовская система если и будет реформирована, то в последнюю очередь (из всех российских реформ), так как у всех чиновников, предпринимателей есть свои дети, которых нужно пристроить на обучение. Эта гигантская “черная дыра” неподотчетных финансовых потоков еще долго будет кормить множество дельцов от образования, которые плавно перекочевали из райкомов партии или комсомола в кабинеты кафедр или лабораторий.

В идеале мне хотелось бы вообще не работать по найму, а работать на себя. Но не получается. Хотелось бы работать с теми руководителями, которые далеки от теневого бизнеса (хотя встретить руководителей, не причастных к теневому бизнесу, сложно). Но, по большому счету, хотелось бы иметь основную работу (с которой придется уйти на пенсию), относительно чистую от теневых отношений, и какую-нибудь работу, где платили бы хорошо, но не заставляли бы меня идти на явное нарушение закона.

Конечно, есть идеи в образовательной и издательской деятельности. Мешают прежде всего коллеги по цеху, но это неустранимо. Но главное, нет надежных партнеров, с которыми можно было бы организовать дело. Да и налоги довольно высокие на предпринимательскую деятельность.

Как вы уже поняли, в целом я стараюсь избегать соприкосновения с коррупцией, но могу рассказать о другом. Когда началась предвыборная агитация, одному из моих бывших студентов в администрации области подкинули работенку: организовать в одном из городов области сбор подписей за “Единство” и одновременно агитацию избирателей “от двери к двери”. Оплата была сдельная, для работы привлекли некоторых малообеспеченных студентов. На одного избирателя в день выделялся для агитации 1 рубль. Пятьдесят копеек из этого рубля шли на оплату труда самого агитатора, а остальные 50 копеек делили между собой тот самый мой бывший студент (за организацию процесса) и лидеры местного отделения “Единства” — новоявленные представители казачества и местные чиновники. Арифметика простая — в городе 50 тысяч избирателей. 20 дней шла агитация. 500 тысяч дельцы от выборов положили себе в карман. Все это было организовано областной администрацией.

Со злоупотреблениями сталкиваешься невольно. Не так давно ушел из жизни наш родственник. Это случилось неожиданно. Мы вызвали спецмашину, которая занимается перевозкой тел (заплатили 350 рублей). Необходимо было сделать вскрытие в БСМП. После того как был получен отчет патологоанатома, мы заплатили в морге тем ребятам, которые приготовили покойника к похоронам (300 рублей). Уже на кладбище передали “старшему” могильщику 2 бутылки водки и закуску (это обряд такой). Особых изысков в погребении мы не предполагали, поэтому все обошлось официальной церемонией. Но я прекрасно знаю, что, если кто-то хочет немного изменить официальный обряд, например, устроить похороны на Старом кладбище (ранее закрытом), либо устроить подзахоронение на Северном кладбище, тот должен платить кладбищенскому начальству. Причем это делается практически в открытую, и никто в эти дела не вмешивается (из чиновников) и не обижается (из родственников).

Что же касается бытовых услуг, всевозможных ремонтных работ, я всеми силами стремлюсь найти хороших мастеров за умеренную плату (умеренную не по моим возможностям, а по городским раскладам). Мечтаю, чтобы у меня был свой сапожник, свой телерадиоаудио- и прочих “железных” дел мастер, свой электрик, сантехник и пр. Я хочу, чтобы у нас были долгосрочные отношения на взаимовыгодных условиях. Весь мой опыт общения с работниками таких специальностей в советские времена был, что называется, сплошной головной болью. Я удивляюсь тому, что у нас в Ростовской области есть целая Академия сервиса (бывший институт бытового обслуживания населения), а найти толкового мастера по ремонту отечественной стиральной машины я не могу. В мастерскую я не повезу машину по разным причинам:

— там работают очень часто молодые ребята, у которых нет опыта;

— провоз-отвоз техники влетит мне в копеечку;

— сроки ремонта могут быть безграничными;

— нет никаких гарантий, что я смогу получить нормально работающую вещь из той же мастерской на длительный срок. Если моя стиральная машина опять сломается после ее починки в мастерской, я как нормальный человек должен искать другого, более квалифицированного мастера, а не везти (за свои деньги) эту машину опять в мастерскую только лишь потому, что мне дали гарантию на 3 месяца. Уверен, что за бесплатно ребята из мастерской мне хорошо вещь не починят.

Я считаю, что всех этих ремонтников-специалистов, которые работают частным образом и хотят продолжать работать официально, нужно перевести на лицензирование — и все. Заплатил 500 рублей (к примеру) в год за лицензию — и делай людям добро. Не нужно этих людей “хватать” за руку и делать из них дельцов теневой экономики.

С сантехниками-электриками и пр. сложнее — они привязаны к нашему участку, и приглашать на их территорию посторонних не рекомендуется. Я наладил отношения с такими специалистами из местного ЖЭУ. Вызываю их, когда мне нужно, они приходят минута в минуту, покупают на рынке все детали и отвечают за свою работу передо мной.

У меня есть свой мастер по ремонту автомобиля. Если возникает поломка, которую он не может устранить, он мне рекомендует кого-либо из своих друзей-знакомых. И эти ребята тоже отвечают за свою работу. Они знают мою машину лучше, чем я, и дают мне советы, которые я не получу даже за деньги (для того, чтобы дать дельный совет, нужно быть либо суперавтослесарем, либо наблюдать за моей машиной долгое время).

Да, еще хочу сказать, что в мастерских по ремонту (любых предметов) помимо того, что платишь в кассу, всегда приходится платить на руки исполнителю, для того чтобы “все получилось хорошо”. А это, простите, двойные расходы.

Ремонт квартиры по возможности делаю сам, но если возникают сложные работы, вызываю специалистов через знакомых. Плачу, естественно, на руки.

Вообще, если говорить не о том, что я читал или чему склонен верить, а о том, что реально наблюдал или слышал от лиц, которым доверяю, то получается такая картина. Во взятках больше всего замешаны налоговые службы и работники милиции, которые берут взятки, и владельцы предприятий (и крупных, и мелких), которые их дают. А это, как мне кажется, уже не отношения преступника и потерпевшего. Просто существует тенденция “приплачивать” за услуги чиновникам или ответственным работникам по обоюдному согласию сторон. Вымогают больше других налоговые службы, чиновники администраций, которые регистрируют что-либо, и работники здравоохранения. От уплаты налогов чаще всего уклоняются владельцы предприятий, потому что у них есть средства, подлежащие налогообложению, а также руководители сельхозпредприятий и председатели колхозов, фермеры — продукция сельского хозяйства очень трудно поддается учету, мелкий бизнес (челноки, владельцы торговых точек, работники сферы обслуживания и транспорта и т.п.), работники сферы образования и здравоохранения. А вот в нелегальном производстве, насколько я знаю, задействованы не только владельцы этих предприятий, но и работники правоохранительных органов, которые делают крышу таким предприятиям.

У всех этих явлений есть организаторы и исполнители. Организаторы — чиновники, причем чем выше его ранг, тем шире сфера его злоупотреблений (это касается всех разрешительных процедур и контрольных функций чиновников). Работники МВД высокого уровня, которые покрывают разнообразную незаконную деятельность. Хозяева предприятий, которые активно сотрудничают и с чиновниками, и с представителями МВД в дележе прибыли, полученной от своей хозяйственной деятельности.

Всем известно: любой глава администрации — хоть крохотного поселка, хоть мегаполиса — связан с теневой экономикой. Кристально чистые работники администрации в природе не водятся, и, может быть, какая-то часть претендентов на это звание находится в психиатрических спецлечебницах. Речь здесь идет не о том, связан он или нет, а насколько он связан и с кем конкретно.

Я на местные выборы вообще не хожу, потому что ростовский тип чиновника любого масштаба мне органически неприятен. Более того, если выборы в центральные российские органы власти еще хоть как-то напоминают некое шоу, то местные выборы — это материал для работы современных Гоголей и Салтыковых-Щедриных, которые так хорошо описали провинциальных самодуров. За представителей явно криминального происхождения я мог бы проголосовать только в одном случае: будучи в числе присяжных и только лишь в случае вынесения постановления о пожизненном заключении такого представителя.

Конечно, в жизни всякое может случиться. И если в отношении меня будет принято какое-то несправедливое решение, я буду обжаловать его в вышестоящей инстанции, причем с личным присутствием и с получением какого-либо официального решения этой организации по моему вопросу. Возможен и суд, хотя я не люблю таких делопроизводств. Вдобавок, если я и выиграю в конкретном случае дело, то, возможно, в дальнейшем подвергнусь преследованиям. Безусловно, на всех этапах такого разбирательства мне придется консультироваться со знакомыми специалистами.

Что касается взятки… Ох, как не хотелось бы ее давать. Но если ее размеры будут несоизмеримо меньшими в сравнении с пользой, которую принесет положительное решение моего вопроса, то я согласен.

А вот угроза имуществу может исходить и от государственных органов, и тогда я не смогу ничего поделать. Насчет же физического насилия. Скорее всего, я обращусь к знакомым, которые работают в правоохранительных органах или буду просто прятаться или прятать имущество.

Если подробнее говорить об уклонении от налогов, то, перефразируя, по-моему, Локка, я могу сказать, что я против неуплаты налогов, но ничего не имею против законного уклонения от их уплаты. Желание уклониться от уплаты налогов — такое же естественное желание человека, как и его стремление больше зарабатывать. Я согласен с тем, что новая экономическая система (постсоветская) предполагает процедуру налогообложения. Но за 10 лет, которые прошли в т.н. постсоветских условиях, в Ростове не было построено ни одного нового кинотеатра (закрыто, продано — штук семь), ни одного здания соцкультбыта, ни одного корпуса вуза или техникума и пр. Куда уходят деньги — так до сих пор и неясно. Их даже не хватает пенсионерам для выплаты смехотворных пенсий.

Впрочем, если от уплаты налогов уклоняются те люди, которые не используют наемную рабочую силу в своей трудовой деятельности, пусть это будут так называемые рядовые граждане, то я отношусь к этому явлению с пониманием. Рядовые граждане в современной России вынуждены работать дополнительно, чтобы уплатить налоги. А кто сегодня захочет работать бесплатно? Если вам нужно уплатить с доходов 30–40% в виде налога, то это не просто деньги, а бесплатная отработка на государство. (Я повторяю, что речь идет о простых гражданах, которые не используют наемный труд). Допустим, вы заработали как частный предприниматель 1000 рублей и вам по закону нужно отдать 35% в форме различных выплат (допустим, вы занимаетесь репетиторством). Получается, что из 8 часов дополнительного рабочего времени (при всем при том, что вы еще работаете на основной работе в вузе или техникуме) 2,5 часа вы работаете бесплатно. Интересно, а если для своевременной и полной уплаты налогов попросить вас поработать эти 2,5 часа бесплатно “на дядю”, как вы к этому отнесетесь? Я думаю, что более халтурное выполнение работы трудно будет найти (если вы все-таки согласитесь отработать бесплатно).

Таким образом, я полагаю, что уплата налогов рядовым гражданином — бесплатная отработка на государство (вот вам и трудовая теория стоимости). Вообще наш средний заработок в 1200 рублей (для доцента) по нынешним меркам — зарплата рядового в МВД (1200 рублей на момент интервью были равны $42. — Ред.). Вот так нас оценивает государство. Я согласен был бы уплатить с репетиторства 10% налогов и готов был бы показать открыто свои заработки. Но на это вряд ли пойдет большинство моих коллег: подготовка абитуриентов к поступлению в вуз — это самый честный заработок в высшей школе. Но кто захочет рассказать о махинациях с зачислением на обучение по блату и взятках за оценки на экзаменах? Поэтому я с пониманием отношусь к тем гражданам, которые укрывают от налогов деньги, заработанные своим трудом (или своим горбом), но не одобряю тех, кто урывает приличные суммы от использования служебного положения.

Понятно, что двойную бухгалтерию по выплате зарплат ведут практически все реально работающие предприятия, иначе бы они не были работающими. И я отношусь к этому явлению с пониманием. Скорее всего, у руководителя предприятия нет иного выхода, как скрывать реальный фонд заработной платы, чтобы платить людям более или менее достойную зарплату. А иначе люди бы не стали работать на таком предприятии. Это сплошь и рядом происходит в коммерческих учреждениях. И особенно в фирмах, занимающихся торговлей. Агенты работают “на процентах”, то есть получают свои 2–3% от сделки (или оборота). Честно говоря, меня это не очень волнует. Если поймали такого руководителя за руку, я скажу: не повезло. А если у него получается, то и пусть себе работает. А вот брокеры на бирже должны платить налоги по полной программе (и риэлторские конторы).

Вы спрашиваете, как я отношусь к уплате налогов? Вообще, если с человека снять последнюю рубашку, то он просто замерзнет (а именно так и будет, если заплатить налоги полностью). Вы поймите: я ведь плачу налоги еще и косвенно, они заложены в любом товаре, который продается достаточно легальным образом. У нас в Ростове долго дискутировался Закон о вмененном налоге. Челноки и мелкие торговцы на рынках (мелкооптовых, розничных) просто взвыли, когда власти решили снабдить их кассовыми аппаратами и поставить на государственный счетчик. Если бы у налоговиков это получилось, то цены на таких рынках взлетели бы как минимум в 2 раза, а кто бы выиграл в такой ситуации? Ясно, что не я как рядовой покупатель...

“Остается надеяться только на милость Божию…”

Б. — второй священник небольшого храма в областном центре. Определяет свой уровень жизни как “средневозможный для проживания”, то есть на скромную жизнь ему вполне хватает.

Я не водитель, но знаком со многими автомобилистами, часто езжу в машинах. Сижу я обычно на заднем сидении, оттуда как раз очень хорошо все видно. Ведь милиционер, остановивший машину, обычно не подходит к передней дверце, а ждет, пока водитель подойдет к нему. Делается это, видимо, как раз для того, чтобы не было свидетелей, но с заднего сиденья все видно и слышно. Процедура переговоров очень простая, повторяется с ритуальной частотой и заканчивается, как правило, тем, что водитель отдает без всякой квитанции примерно половину изначально требуемой суммы и убирается восвояси. Причем в половине случаев гаишники сами провоцируют нарушения. Например, очень распространен такой маневр. Машина, которая, как потом выясняется, принадлежит ГАИ (она обычно заляпана грязью, так что опознавательные надписи издали не разобрать), идет впереди тебя по шоссе с предельно допустимой скоростью, а когда тебе надоедает за ней тащиться и ты начинаешь ее обгонять — дает сигнал остановиться или передает по рации сигнал на ближайший пост, где тебя и штрафуют. И таких способов масса. ГАИ (теперь их называют вовсе непроизносимо — ГИБДД) мне кажется наиболее коррумпированной структурой.

А так, в повседневной жизни, достаточно часто приходится сталкиваться с разнообразными теневыми формами отношений. Причем это уже воспринимается людьми как нечто само собой разумеющееся. Вот последний поразивший меня случай. Я пошел на рынок за овощами. Вижу, продавщица меня пытается обвесить, причем делает это довольно нагло и топорно, то есть просто придерживает одну чашку весов рукой. Я ей делаю замечание: нехорошо, мол. А она мне в ответ: “Ну, ты ж поп, постыдился бы! Рясу надел, а туда же!”. Я так и не понял, чего я должен стыдиться, но ее реакция меня настолько поразила, что я даже забыл, за чем пришел.

В вузах, как я понимаю, основная коррупция вертится вокруг вступительных экзаменов. Самый запомнившийся мне случай здесь, наверное, такой. Дочь моих хороших знакомых поступала в московский институт. Вместе с ней поступала девушка, которая была удалена с экзамена за явное списывание. Через некоторое время эти две девочки встречаются, и выясняется, что обе поступили. Одна спрашивает другую: “Как ты сдала? Тебя же удалили с экзамена!”. На что вторая отвечает: “Ты знаешь, меня привели в комнату, там лежали ответы, и я все списала”. Впрочем, мне знакомые преподаватели рассказывали и о том, что в некоторых вузах уже освоили прием вообще без экзаменов. То есть ты платишь деньги, а уж оформить ведомости и прочие документы — это проблема тех, кому ты эти деньги дал. Один мой знакомый, обучающийся в одном из вузов экономике, рассказывал другую историю. У них официально ввели платные пересдачи, если не ошибаюсь, это стоит теперь 100 долларов. В результате на экзаменах преподаватели стали откровенно валить студентов. Могут, например, задать вопрос, который не просто не рассматривался на занятиях, но и вообще не относится к данной дисциплине.

Или возьмем ситуацию в медицине. Мне доводилось наблюдать, как делается анализ на белок для реанимационного отделения, где любой анализ исключительно важен. Медсестра взбалтывает две пробирки, смотрит на свет и говорит: “Ладно, у этого две единицы, у этого три единицы. Все равно они мне ничего не заплотют”. У многих врачей, в общем-то, такое же отношение. Естественно, что если больные или их родственники на всех стадиях обследования оплачивают дополнительно труд врачей и медсестер, то дело идет совсем по-другому.

Я вижу, что сейчас для любых услуг наиболее частая форма оплаты — это оплата наличными мимо кассы. В последнее время я так и телефон устанавливал, и обувь ремонтировал. Тебе все делают, ты даешь деньги, и все.

Ну и когда я увидел в официальном прейскуранте “Ритуал-сервиса” отдельной строкой услугу “снятие гроба со стеллажа и погрузка его в автокатафалк”, за которую предусматривалась отдельная оплата, мне все с этой сферой услуг стало понятно. При таких прейскурантах можно обойтись и без коррупции. Но оказалось, что и без прямого вымогательства там не обходится.

Есть такая специфическая форма коррупции в ритуальных бюро, с которой мне пришлось столкнуться, когда я служил в храме, при котором раньше было кладбище. Если священник находит на территории храма кости и хочет их захоронить по-христиански, он, естественно, идет в ритуальное бюро за небольшим гробиком. Там ему объясняют, что гроб продается только по предъявлении справки о смерти. Никакие письма настоятеля их не убеждают, им нужны доказательства, что кости мертвые. Я говорю: “Я могу вам их привезти”. Они отвечают: “Это излишне, вы нам справку предоставьте”. “А если, спрашиваю, он в XVII веке помер?” “Это ваши трудности”, — говорят. И при этом всем видом показывают, что не хватает одного маленького аргумента, при наличии которого дело можно уладить очень быстро. В итоге после вмешательства епархии и их ритуального начальства конфликт удалось разрешить и без этого аргумента. Потом мне пришлось убедиться, что и в более стандартных случаях воровства в этой сфере не меньше. Официальной справки о смерти, конечно, достаточно, но особую убедительность она обретает, если к ней приложено несколько крупных купюр. В противном случае гробов может не оказаться в “Ритуал-сервисе” целый месяц. То же и со всеми остальными необходимыми покойнику вещами, как то: тапочки, венки и т.д.

К сожалению, даже церковь сегодня вовлечена в теневой бизнес. Ведь она сейчас находится в очень тяжелом экономическом положении. Это происходит вследствие открытия новых приходов, часто нерентабельных. Ведь как строится церковная экономика? Приход платит процентов 15 своего дохода епархии, епархия примерно столько же платит Патриархии. Если приход беден, он не только освобождается от уплаты епархиальных взносов, но и сам нуждается в дотациях сверху. А ведь у нас есть приходы, где доход составляет 100 руб. в месяц, то есть 1200 руб. за год. На этих приходах в принципе отсутствуют прихожане. Настоятели таких приходов едут в Москву и живут там за счет треб, освящая машины, офисы. На приходе их просто не видят. И их можно понять: надо кормить себя и свою семью. Или есть еще у нас такая категория духовенства, которую архиерей содержит за счет своих доходов, перечисляя им ежемесячно какие-то суммы. Так как официальная зарплата у архиерея очень невелика, то деньги эти берутся из тех пожертвований, которые регулярно направляются лично нашему архиепископу настоятелями крупных монастырей или богатыми представителями духовенства.

Ни для кого не секрет, что на каждом приходе существует двойная бухгалтерия. Епархиальный взнос платится с суммы, внесенной в официальный отчет. Чтобы платить меньше денег, настоятель храма занижает сумму доходов прихода. По моим впечатлениям, в документах часто указывают только процентов 20 от реальной прибыли. Я был на одном приходском собрании, где в присутствии благочинного * бухгалтер с радостным видом зачитывала годовой отчет своего прихода. “На зарплату священнику, говорит она, за год было израсходовано 300 рублей (около 10 долларов — Ред.)”. При этом было известно, что у священника неработающая супруга, двое детей-школьников, а сам он живет в пригороде и каждый день ездит в город к месту службы. Благочинный приехал с какого-то празднества, всю дорогу просидел, не поднимая головы, спорить ему совсем не хотелось, и он сказал: “Я вам это подпишу, но если придет налоговая — они вам не поверят”. Люди поняли, что зарвались, годовой отчет тут же переписали, в нем уже были теперь совершенно другие цифры, но это никого не смущало. Бухгалтера этого, кстати, в итоге уволили, но уволили только после смены благочинного. Когда новый благочинный пообещал приехать и проверить все финансовые документы храма, бухгалтер срочно заболела, проболела три месяца и в результате уволилась. Есть и более сложные комбинации. В Церкви идет борьба за посты, за влияние, и здесь, конечно, денежные потоки играют большую роль. Скажем, известно, что у нас большинство храмов епархиальному управлению ничего не платит. Но если священник назначен настоятелем богатого прихода и если он хочет там остаться, то он должен регулярно деньги в епархию переводить. То же самое благочинные. Почему благочинными назначают обычно настоятелей самых богатых храмов? Потому что если ты благочинный, то ты будешь деньги в епархию платить и еще что-то сверх положенного туда переводить. А если нет, то можешь потерять и благочиние, и свой храм богатый. Или вот еще один момент. Все знают, что у нас в епархии идет борьба за то, кто будет следующим епископом. Я уж не говорю, что при живом архиерее это как-то нехорошо выглядит, не об этом речь. Борются секретарь епархии и настоятель нашего самого крупного мужского монастыря. Каждый промах одного другой тут же использует. Отцу настоятелю легче, у него монастырская казна под рукой. Вот, скажем, когда у нас православная школа чуть не закрылась из-за огромных долгов и епархия не могла оплатить энергию и прочие расходы, этот настоятель монастыря взялся погасить все долги. И долги он действительно погасил, только отец секретарь, который до этого школу курировал, потерял туда всякий доступ. Школа в итоге перешла в ведение одного из городских храмов, который известен своими теплыми отношениями с этим монастырем. То есть деньги как бы обмениваются на влияние.

Деньги платить священнику должен приход, но при этом приход должен быть рентабелен. Для этого надо не открывать лишних храмов. В некоторых епархиях перед тем, как открыть храм, архиерей посылает туда комиссию, которая должна установить перспективность прихода. Эта комиссия должна проверить степень разрушенности храма (если от него остался один фундамент, какой смысл его восстанавливать?), оценить потенциальное число прихожан, узнать, имеется ли там жилье для священника, есть ли возможность его детям обучаться в школе, если он женат и т.д. И только после доклада этой комиссии архиерей посылает на приход священника. Причем для женатых священников выбирают более богатые приходы, для монахов — более бедные. Смотрят на количество детей у этого священника, на его возраст, склонности, хозяйственные способности. Если приход нерентабелен, не надо открывать там храм, его можно просто приписать к другому храму, который сможет потянуть этот приход. Есть, в конце концов, дореволюционная традиция приписных храмов, когда за крупным приходом числилось до десяти мелких. Во Франции, например, у католиков сегодня в каких-то областях есть только один священник на десять храмов, и он служит во всех по очереди. Если кто-то умер, кого-то надо причастить, его вызывают по телефону. Естественно, десять храмов его прокормить могут. Надо такую же систему вводить и у нас. Система, существующая сегодня, вынуждает священника идти на канонические нарушения и искать вторую работу. Священнослужители работают преподавателями, врачами, подрабатывают в ритуальных бюро. Эту систему надо менять.

Государство должно пойти навстречу Церкви в том, что касается налоговых льгот для священников. Сегодня священник из своей зарплаты должен выплачивать взносы во всевозможные фонды: пенсионный, медицинского страхования и т.д. Насчет Пенсионного фонда существует даже специальный указ Патриарха: поскольку епархии не в состоянии платить священникам пенсию из своих средств, священник должен отчислять взносы в Пенсионный фонд. Все это приводит к ведению на приходе двойной бухгалтерии и получению священником основной части зарплаты мимо ведомости. Никто не хочет отдавать большую часть своих денег разным фондам. Кроме того, государство должно помочь Церкви решить ряд спорных вопросов с музеями. В запасниках музеев находится множество священнических облачений, предметов церковной утвари, не имеющих не только исторической, но и материальной ценности. Надо помочь Церкви получить это. Необходимо также передать Церкви бывшие церковные здания. Вот у нас в пригороде областного центра храм был взорван, но осталось три бывших священнических дома. Ни один из них Церкви не передан, так как сейчас в законе речь идет только о культовых сооружениях. Дома причта местные власти нам предлагают выкупать и назначают за них несусветную цену.

Исходя из вышесказанного, вы можете понять, почему я прекрасно понимаю людей, которые уклоняются от налогов. Ведь если с зарплаты удерживать большую ее часть, то какой тогда смысл в зарплате? Если государство берет у человека все, а потом приходит и говорит: “Вы знаете, нам не хватило, добавьте” — как можно относиться к такому государству?

Сам я работал коммерческим директором фирмы, торговавшей церковным товаром и состоявшей из трех человек: генерального директора, коммерческого и бухгалтера, по совместительству зав. складом. Но ни рэкетиры, ни налоговики чрезмерного интереса к церковной торговле не проявляют, никаких проблем в этом смысле у нас не было. Когда выяснилось, что два бедных продавца, торгующие с выездных лотков, не в силах прокормить трех начальников, фирма тихо закрылась.

Мое отношение к коррупции таково: она была, есть и будет. В наших условиях борьба с ней бесполезна, потому что если с коррупцией начинают бороться те же, кто в ней участвует, то эффект обычно нулевой. Мне кажется, что важный источник разворовывания денег — это средства, выделяемые именно на борьбу с коррупцией. Так что в нынешних условиях борьба с коррупцией нужна прежде всего тем, кто борется. Таким структурам, как ФСБ, коррупция просто необходима. Если вдруг не станет коррупции, чем же они будут заниматься? Поэтому летят для виду нижние головы, верхние никогда не полетят. Если они полетят — у нас не будет страны.

Ни суд, ни силовые структуры сегодня не способны защитить человека. Остается надеяться только на милость Божию.

Повсеместно, например, говорят о коррумпированности тех или иных руководителей, их причастности к теневому бизнесу. Я же думаю, что до тех пор, пока это не доказано судом — это его личное дело. Откуда я знаю об этих отношениях? Я свечку не держал, а ведь существует презумпция невиновности. Я знаю, что у нас во время выборов мэра одного из кандидатов обвиняли в неуплате налогов в Пенсионный фонд, причем обвиняли те же люди, которые этот фонд и разворовали. Так что в таких вопросах я доверяю только суду.

О мерах борьбы с коррупцией могу точно сказать одно: повышать зарплату чиновникам бесполезно — аппетит приходит во время еды. Пока человек имеет маленькую зарплату, он думает о том, как бы ему выжить; когда он начинает получать большую зарплату, он думает, как ее увеличить. Мне известно всего два примера успешной борьбы с коррупцией. Оба имели место в Киевской епархии и связаны с именем епархиального духовника, схиархимандрита Зосимы. Однажды в машине он ехал для исповеди в один из монастырей. Машина была с тонированными стеклами, ее остановили, гаишник привычно взял взятку. Заднее стекло медленно опускается, старец подзывает к себе молодого милиционера, указывает на свою скуфейку, расшитую крестами и черепами, и говорит: “Я к тебе не приду. А вот ты ко мне (указывает на один из черепов) — придешь”. Взятка, насколько мне известно, была возвращена. В другой раз в аналогичной ситуации старец вышел из машины, взял горстку земельки возле ноги милиционера, аккуратно упаковал ее в свой носовой платок, а на вопрос удивленного милиционера: “Батюшка, что это вы делаете?” ответил: “А я как раз на кладбище еду. Вот, касатик, отпою тебя заочно с этой земелькой”. Гаишник ошарашенно отпустил машину, но потом по номерам нашел ее, и не только вернул взятку, но и пожертвовал большую сумму на храм, лишь бы батюшка вернул земельку. Но кроме таких исключений, других примеров успешной борьбы с коррупцией у нас нет и быть не может. Если кто-то всерьез этим займется, его просто уберут.

* Благочинный — священник, осуществляющий руководство клириками нескольких храмов.