Дмитрий Астрахан / Игорь Захаров / Иосиф Райхельгауз / Григорий Чхартишвили

Культура и рынок

Культура и рынок

О драматичном положении культуры в суровых условиях рынка и конкуренции написаны горы книг и статей. Бюджетное финансирование ничтожно, а потому, как правило, роли не играет. Спонсорская помощь точечна, — счастлив тот, у кого она есть! Так, Институт “Открытое общество” (Фонд Сороса) помогает целому ряду “толстых” журналов, в том числе “Знамени”, Росбанк — Академии русской современной словесности, есть и другие счастливцы. Однако в целом благотворительность пока не стала обычной практикой.

Конечно, в культуре есть заведомо нерыночные позиции. Но есть и то, что вполне успешно — или может таковым стать. Примеры вполне рыночного существования в области литературы, театра, музыки, книгоиздания на виду и на слуху у многих. Всегда интересно и полезно узнать: как удалось добиться успеха?

Дмитрий Астрахан

С самого начала своего творческого пути я как будто знал, что рынок когда-то наступит, и подспудно к нему готовился. Я все время думал о том, чтобы все, что я делаю, имело успех у зрителя. Почему-то я не боялся ни обкомов, ни горкомов, ни управлений культуры, а боялся только того, что сделанное мною может быть не принято публикой.

Поэтому, когда я учился в институте, то очень внимательно слушал своих учителей и старался делать то, что будет интересно зрителям. Мне повезло: моим учителем был Александр Александрович Музиль. Он учил нас простым вещам. Учил профессии, точнее, ремеслу. Талант, говорил он, это от мамы с папой. Тут мы бессильны. Но профессию я вам обязан дать. Закончив театральную студию, вы должны ставить спектакли. И это будут крепкие, профессиональные работы. А вот насколько это будет ярко, даровито — это уже вопрос одаренности.

Зритель меня всегда выручал. Когда я работал в Свердловском ТЮЗе, то, даже ставя общеизвестную сказку “Красная Шапочка”, я старался зрителей удивить и удивил в итоге настолько, что Свердловский обком (первым секретарем был тогда Борис Николаевич Ельцин) принимал мой спектакль пять раз. В нем находили идеологические изъяны, которых действительно там было предостаточно. Они запрещали спектакль, но сами смеялись до слез, потому что, в сущности, были нормальными людьми. А еще они думали о том, чтобы я не обиделся и куда-нибудь не уехал. Потом этот спектакль шел многие годы, имел громкий успех, зал хохотал, как сумасшедший.

Будучи уже профессиональным режиссером и лауреатом премии комсомола Урала, я служил матросом на Тихоокеанском флоте. Через 9 месяцев меня перевели в театр флота. Первый мой спектакль — “Счастье мое” — очень сложно принимали. На обсуждении вставал младший лейтенант и говорил: спектакль хороший, артисты играют с огоньком, военнослужащим показывать нельзя — там матрос в увольнении пьет и спит с девушкой. Потом вставал старший лейтенант — и так слово в слово по цепочке, до капитана первого ранга. При этом спектакль всем очень нравился. Тогда решили показать члену военного совета флота. Контрадмирал и весь высший командный состав пришли с женами. В финале жена контрадмирала встала и, рыдая, начала хлопать. За ней захлопали все. После этого последовал приказ: Астрахана не демобилизовывать, пока не поставит спектакль к 40-летию Победы.

В кино меня рекомендовал Алексей Герман. Он видел несколько моих спектаклей и представил меня так: Астрахан умеет говорить легко о серьезном, это очень редкий талант.

Наш союз с драматургом Олегом Даниловым возник из того, что мы оба изначально с неприязнью относились к элитарному искусству. Мы иногда думаем о том, почему в искусстве одни востребованы, а другие — нет. И вот к какому выводу пришли: мы востребованы, потому что… хорошо воспитаны. Мы с Олегом — два профессорских сынка, два еврея, но нас научили уважать других людей и изъясняться на понятном им языке. Это либо есть в человеке, либо нет. Когда мы снимаем кино или ставим спектакль, то думаем о том, чтобы нас понимали. Поэтому все сделанное нами востребовано другими людьми.

Великий Пушкин не стеснялся говорить просто и внятно. И это вопрос воспитания — он был хорошо воспитан. А если человек делает что-то непонятное людям, то есть сознательно ставит себя выше их, то это тоже вопрос воспитания. В данном случае — его отсутствия.

И рынок тут ни при чем.

Игорь Захаров

Чушь это, что “в культуре есть заведомо нерыночные позиции”. Или, если менее обидно, — это застарелый миф, идущий от средневековья и совка. Вся жизнь — рынок. И если твое произведение (т.е. произведенный тобой товар) не покупают, то это в первую очередь беда производителя-продавца, — значит, товар неконкурентоспособный (плохо сделан, дурно сшит, плохо сидит, немодный, слишком дорогой). И уж только потом для собственного утешения (лиса с виноградом) можно жаловаться, что публика дура, что плохая погода разогнала покупателей, что тупая власть не оградила отечественного производителя от засилья дешевого иноземного барахла и т.п.

Еще хуже — и глупее, по-моему, — когда человек начинает жаловаться не на то, что его товар (произведение) не покупают, а что его самого не покупают. Не предлагают хорошего жалованья (или вообще никакого). Не кормят. И опять “они” виноваты: не ценят, не заботятся, не понимают, что у меня “заведомо нерыночные позиции”...

Неловко такие очевидные вещи повторять: если твое произведение (стихотворение, песня, роман, картина) — для самовыражения, то при чем здесь рынок? Птичкам никто не платит. А если у тебя товар на продажу — или сам хочешь к кому наняться за хорошее содержание, — так уж будь добр приноравливаться к рынку и не пеняй на зеркало, коли рожа крива!

“Как мне удалось осуществить успешное и вполне рыночное существование в области книгоиздания?” (это вопрос такой редакция задала).

Умение и удача.

Как у всех.

Могу конкретнее.

Решил три года назад заняться книгоизданием. В первую очередь биографиями и мемуарами.

1. Нашел очевидно выигрышную тему: неавторизованную биографию Аллы Борисовны Пугачевой. Нашел правильного автора для такой книги — Алексея Белякова. Издал (в партнерстве с “Вагриусом”). За несколько месяцев продалось чуть ли не четверть миллиона экземпляров. Денег, правда, не получил — “Вагриус” всю прибыль извел на телевизионную рекламу. Разорвал с ним партнерство, извлек уроки. И опыт остался.

2. Взял (это уже начало 1998-го) как раз завершенную тогда по моему заказу рукопись Алексея Щеглова о Фаине Раневской и по инициативе и с помощью собственной жены Ирины Богат (с тех пор она — директор “Захарова”) напечатал 25000 экземпляров этой книги. Деньги — 25000 долларов — взял в тумбочке. Через три месяца книга продалась, деньги вернулись; и с прибылью. (Сейчас печатаю шестой тираж.)

3. Издал биографии трех звезд отечественной эстрады — Леонтьева, Понаровской и Агутина. Тираж не могу продать до сих пор. Деньги пропали. Но не все. Поэтому

4. Весной того же года издал 13000 экземпляров первого полного издания мемуаров князя Юсупова в дивном переводе Елены Кассировой. Читатели покупали (и продолжают, сейчас в продаже новый тираж, отпечатанный еще лучше), деньги вернулись сторицей, бизнес расширился.

Ну и так далее. За два года издал 60 названий, большую их часть — по несколько тиражей. Не все стали бестселлерами, но и явных неудач не было. Досадую, что некоторые книги не так хорошо продаются, как мне бы хотелось — и как казалось бы справедливым, — но, перефразируя классика, других покупателей у нас в стране нет.

(Могу бесконечно и конкретно рассказывать про своих — и не своих — авторов и их книги, но тут не об этом разговор, и хотя тот был бы, наверное, интереснее, отложу до следующего раза.)

По-прежнему издаю книги, ориентируясь на нормальных (mainstream) читателей — не элитарных, но и не вульгарных, т.е. на тех, кого еще недавно называли культурным, интеллигентным читателем (теперь почему-то стесняются).

По сей день прочитываю с пером в руках каждую (!) издаваемую рукопись. Поэтому больше одной книги в неделю выпускать не могу. А хочу выпускать все. Поэтому в марте 2000-го продал небольшую долю “Захарова” МОСТ-Медиа.

P.S. Да, вот еще что. Тогда же, в начале 1998-го, я за 10000 долларов (цены странные, докризисные) напечатал первые 10000 экземпляров первого романа Б. Акунина “Азазель”. Потому что понравилось и захотелось. И сказал (и выполняю сказанное, как это ни малоправдоподобно звучит, сам понимаю), что не потрачу ни копейки на “раскрутку” — т.е. рекламу и вообще “внедрение” — серии книг о приключениях Эраста Петровича Фандорина (а договор мы тогда заключили на двенадцать книг). Это у меня прихоть такая — совсем не тратить денег на рекламу своих книг. Они у меня “сами ходят” (по известному анекдоту с вопросом: кто Горбачева поддерживает?).

P.P.S. И еще скажу одну ужасную вещь. Я ни разу не взял ни одного цента/сантима/пфеннига/копейки/и т.д. ни в одном фонде, ни в одном учреждении. Ни субсидии, ни гранта, ни вспомоществования, ни... ничего!

И смотрите, все еще жив!

Чего и вам желаю.

Иосиф Райхельгауз

Когда-то Всеволод Эмильевич Мейерхольд сказал, что будущий русский театр спасут дилетанты, и вот, наверное, такими дилетантами были мы с Мариной Дружининой, постоянным директором театра “Школа современной пьесы”, с которой мы более 11 лет назад этот театр придумали и осуществили. И наш дилетантизм, наше незнание законов экономики, как прошлой социалистической, так и новой капиталистической, привели к тому, что театр был создан по собственной схеме, по собственному образцу. Мы счастливо соединили государственный дотационный репертуарный русский драматический театр с элементами коммерческого звездного театра. Слово “антреприза” я очень не люблю, оно слишком скомпрометировано дельцами от театра, людьми, которые рассматривают театр только как способ зарабатывать, используя известные лица и соединяя их в самых немыслимых сочетаниях. Им совершенно все равно, какая пьеса, какие декорации, какой, в конце концов, смысл. Сказанное не имеет ни малейшего отношения к русской антрепризе прошлого и начала этого века, которая была замечательна и стала истинным достижением театральной мысли.

В нашем театре каждого, от ведущего артиста до любого работника постановочной или административной части, волнует лишняя горящая лампочка или то, что театр тратит лишние деньги, вывозя слишком много людей на гастроли. Эти деньги воспринимаются как собственные. Поэтому у нас, например, работают четверо монтировщиков декораций, но так, как в других театрах работают десять. У нас в один день может идти спектакль за рубежом, в одном из близких городов России и на основной сцене, еще ухитряемся сыграть днем спектакль на малой.

Я много работал в замечательных театрах, огромных, стационарных, устойчивых, и должен сказать, что, к сожалению, они немобильны и неуклюжи. Абсурдно, если вечером идет спектакль, в котором играют два или четыре артиста, но в это время простаивает труппа, где больше ста сорока человек. И ведь все получают зарплату! У нас такого не может быть — деньги получает только человек, работающий буквально здесь и сейчас. Безусловно, есть гарантированные заработные платы, но, тем не менее, человек очень сильно заинтересован и в количестве, и в качестве своей работы.

Невозможно построить декорации, сшить костюмы, купить новую осветительную аппаратуру на те деньги, которые дает государство. В любом случае мы благодарны государству и за них, но если бы мы на эти деньги пытались жить или выпускать спектакли, то, наверное, делали бы один спектакль в два года, и то в сукнах или в подборе. Мы же в среднем выпускаем две-три премьеры в сезон, и это спектакли недешевые. Деньги зарабатывает сам театр. И весь коллектив знает, что, если готовится премьера, а значит, уходят большие деньги на оплату постановочной группы, на работу по изготовлению декораций, костюмов, на дополнительный свет, на написание музыки или приобретение на нее прав — театр живет без премий, что называется, поджавшись и собравшись для выпуска спектакля. Но театр знает и то, что если спектакль идет успешно, не только творчески, но и экономически, то есть если раскуплены билеты, как, например, на последнюю премьеру Сергея Юрского “Провокация” — а это восемь объявленных спектаклей, и билеты дорогие (мы один из самых дорогих театров Москвы и этим гордимся), то люди, вложившие свой труд и рискующие своими деньгами, получат вознаграждение, некую экономическую выгоду.

Естественно, мы не застрахованы от ошибок: от того, например, что спектакль не будет собирать зрителя, не будет давать экономическую отдачу, хотя должен сказать: как-то так сложилось за эти годы, что все-таки большинство наших спектаклей пользуются стойким успехом зрителей. Мне кажется, что опыт нашего театра достаточно интересен и оригинален для сегодняшнего, назову это старыми словами, театрально-зрелищного предприятия и что мы нашли оптимальное соотношение творческого, технического, административного и обслуживающего составов работников театра.

Есть и объективные показатели успешности: в театре аншлаг и даже переаншлаг. Нас активно приглашают на гастроли: 22 июня мы открываем Боннский биеннале, в июне же в Лондоне играем “Чайку” и т.д.

Григорий Чхартишвили

Что ж, давайте поговорим о деньгах.

Однажды я вдруг взял и всерьез задумался над вопросом, каким образом литератор, живущий в нынешней России, может заработать достаточно денег, чтобы иметь возможность впредь всерьез не задумываться над вопросом, каким образом ему заработать достаточно денег.

Полагаю, рано или поздно над этой проблемой начинает размышлять всякий пишущий, за исключением немногих счастливцев, кому кроме радостей творчества от жизни ничего не нужно. Завидую таким, но к их числу не принадлежу. (А впрочем, и не завидую — зачем кривить душой?)

Стало быть, задумался я над этим головоломным вопросом, всесторонне его рассмотрел и пришел к некоторым выводам, которыми готов поделиться с коллегами.

Вариантов, по моему разумению, всего три.

1) Начну с самого простого: смените профессию.

Не те сейчас в России времена, когда можно вмиг превратить листочки высокой словесности в пук наличных ассигнаций. Думаю, даже Пушкину нынче вряд ли платили бы по золотому за строчку. Книги стоят дешево, некоммерческую литературу издают маленькими тиражами, литературных премий на всех не хватает, гранты и феллоушипы пока как-то не прижились.

Займитесь лучше экспортно-импортными операциями, или нефтью, или, на худой конец, поступите колумнистом в какое-нибудь богатое периодическое издание. А если вы — человек известный и время от времени мелькаете на телеэкране, то лучше всего податься в депутаты. Конечно, писателю труднее стать депутатом, чем певцу или актеру, но все же легче, чем композитору или художнику. В общем, есть смысл попробовать.

2) Второй вариант — самый трудный, но и самый достойный. Будьте царем и живите один. Наберитесь терпения, смиритесь с бедностью и продолжайте священнодействовать. Творите литературу, какой не бывало прежде. Быть может, вам удастся стать новым Джойсом, Кафкой или Платоновым. Шанс, правда, невелик — очень уж много у нас в стране соискателей, так что даже и по статистике столько Платоновых получиться не может. Но зато и награда будет велика — в благодарной памяти потомков, в том числе и ваших собственных, которые в течение благословенных пятидесяти лет после смерти классика будут получать авторские отчисления. Только вам, к сожалению, при жизни этого нектара вкусить, скорее всего, не удастся, ибо великую литературу, как правило, оценивают по достоинству уже post-mortem создателя (см. те же Джойс, Кафка, Платонов).

3) Наконец, есть и третий вариант, промежуточный. Структурируйте свое сочинительство. Отделите духовное от телесного. Пишите с утра до обеда для души (то есть для себя), а с обеда до ужина для читателей (то есть для заработка). Раз уж мы существуем в условиях рынка, сочиняйте такую литературу, которая является товаром: детективную, приключенческую, фантазийную — одним словом, жанровую беллетристику.

Поверьте, дело это приятное и для вас нетрудное. Ведь вы — профессионал. Вы умеете правильно складывать слова, грамотно выстраивать сюжет и играть на эмоциях читателя, как на флейте. (Если вы всего этого не умеете, то какой же вы литератор?) Высокопрофессиональный труд, имеющий спрос, всегда оплачивается хорошо, даже и в нашей небогатой стране. А спрос на качественное чтиво есть и будет всегда.

Только не настраивайтесь на снисходительность по отношению к потенциальному читателю, иначе ничего хорошего у вас не выйдет. Не делайте читателю массовой литературы скидок — он, как дитя, сразу почувствует фальшь. Играйте с читателем на равных: в детектив так в детектив, в сказку так в сказку, в казаки-разбойники так в казаки-разбойники.

У меня есть давняя и пока не осуществившаяся идея создать из профессиональных литераторов КБ (Клуб Беллетристов), который мог бы задать новый стандарт жанровой литературы и развлекательного чтения в нашей еще не окончательно отвернувшейся от книжек стране. Сейчас в массовой литературе безраздельно правят дилетанты. Они в поте лица возделывают эту тучную ниву, им и достается весь урожай. Однако в Конституции и законах Российской Федерации нигде не сказано, что массовая литература должна быть непременно плохой, а значит, ничто не запрещает ей быть хорошей. С точки зрения общественной — в смысле сеяния разумного-доброго-вечного — уровень массовой литературы куда важнее, чем уровень высокой словесности, предназначенной для немногих ценителей. Впрочем, не стану отвлекаться, ведь мы сейчас говорим не об общественном служении и культурных задачах, а о деньгах.

Итак, господа писатели. Давайте перестанем горевать из-за кризиса чтения и из-за невнимания властей предержащих к состоянию отечественной литературы. Бог с ними, с властями. Они сами по себе, мы сами по себе. Если вам нужны деньги — отложите лиру и немножко поиграйте на шарманке. Поразите публику тем, какие сладостные звуки, оказывается, можно извлекать из этого немудрящего инструмента и сколь бесконечно многообразна мелодия “чижика-пыжика”. А потом, собрав честно заработанные монеты, возвращайтесь домой и священнодействуйте себе дальше.