Александр Агеев

"Антибукер", Сергей Семанов, Юрий Каграманов, Матвей Блехерман

nota bene

Антибукер 1995 — 2000. Пять лет в русской литературе. — “Кулиса НГ”, 2000, 21 января.

В оригинале дата другая — “21 января 1999 г.”, и это, разумеется, сущий пустяк, однако с него начинается некая цепочка поводов для разумного и внеразумного критического раздражения. Поскольку такое со мной довольно давно — то есть возьму любое изделие “Независимой” и, даже читая с сочувственным интересом некоторые статьи, от целого неминуемо прихожу в тягостное раздражение — я решил всё-таки разобраться, в чем тут дело.

Итак.

“Независимая” (и всё её многочисленное уже “потомство”, включая приложения и премии) неизменно раздражает меня тем, что она не “механизм” (не “средство массовой информации”, выполняющее определенные функции ради внятной цели), а “организм”, который, поскольку уже обзавелся некоторым количеством “высокоорганизованной материи”, занят отнюдь не исполнением каких-то там внешних “функций”, а мучительным поиском ответа на вопрос о смысле своей собственной жизни.

Однако мало сказать, что “Независимая” — организм. “Независимая” — организм женский. Даже так: “Независимая” — типичная русская женщина, находящаяся в вечном томлении и вечном поиске, одержимая страстями и наделенная загадочным характером. “Нравная” — полуласково-полусердито говорят про таких в народе. Расставшись вечером, никогда не знаешь, в каком настронии встретишь ее утром. Ну и, разумеется, обыкновенное женское — то мигрень не вовремя, то еще какое недомогание...

В этом смысле “Независимая” — родная сестра другой достойной дамы — бессмертной русской интеллигенции. В связи с обеими у меня лично в памяти всплывают две тоже бессмертные фразы, одна из популярного анекдота, другая из популярной комедии: первая “А души моей ты не понял”, вторая, как бы ответная: “Я езжу к женщинам, да только не за этим”.

Словом, кто же спорит, что женщины (некоторые) — прекрасны. Ежели они не газеты...

А вот ежели газета — женщина, да у нее “искания” (то есть мелкие капризы и крупные истерики, чередование слезливой чувствительности с немотивированной агрессивностью и проч., и проч., и проч.) — то это чистая беда, и хочется в сердцах процитировать: “Какому хочешь чародею отдай разбойную красу...”.

Я уже не говорю о таких глупостях из бездушного “мужского мира”, как “идеология”, “программа”, “принципы”, “критерии оценки” (когда речь о художествах свободных). Какие там критерии, когда утром мигрень, а к вечеру еще что-нибудь... И при этом всегда зеркальце наготове: “Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи...”

Вот такая примерно история с “Антибукером”, скромному юбилею которого (которой?) посвящен специальный саморекламный вкладыш в “Кулисе-НГ”. Что мы знаем об “Антибукере”? Самая курьезная, самая скандальная, самая келейная из наших литературных премий. Очень “по-домашнему”, среди “своих”, идет совершенно “непрозрачный” процесс, в ходе которого тасуется жюри, чуть ли не меняются правила игры, после чего гремит купеческий “литературный обед” и председатель жюри вступает в поучительную переписку с “отказниками”. Свой юбилейный “выход” “Антибукер” вообще провалил: это же надо ухитриться не найти достойного прозаического произведения в урожайном именно на прозу году, а премию по критике дать угрюмому борцу с литературой, громко говорящему о необходимости введения цензуры!

Но мы же ничего не понимаем. Ну-ка, “свет мой, зеркальце, скажи”. И сказало: “На мой, как вы понимаете, крайне субъективный взгляд, авторитет Антибукеровских премий, которые мы сегодня вручаем уже в пятый раз, неуклонно и заметно даже для их недоброжелателей, крепнет. По сути, “Антибукер” — это единственная, хотя пока еще не главная (но вот-вот ею станет) независимая, полновесная, полномасштабная премия страны”.

Нет, решительно, “души ее я не понял”...

 

Сергей Семанов. Сталин. Уроки наследия. — “Наш современник”, 1999, № 12.

Семанов здесь как Семанов — сталинист и антисемит (то и другое — в туповато-дубоватом “позднесоветском” варианте). Интересно приложение к статье — текст “Инструкции об основных критериях при отборе кадров для прохождения службы в органах НКВД”, подписанной Берией в декабре 1938 года. Семанов кокетничает, предлагая ее вниманию читателя: “Разумеется, мы ни в коей мере не беремся толковать или оценивать содержательную часть данного документа, дело это сложное, пусть о том выскажутся специалисты разных областей”. На самом деле восторг от этого документа испытывает нескрываемый. Еще бы! Перед нами, можно сказать, санкция, высочайшее (от “соратника Сталина”) разрешение Семанову и таким, как он, не скрывать своего “нутра” — перед нами настольная книга расиста, пособие для дремучего человеконенавистника, изготовленное на густом бульоне вполне “народных ” предрассудков либо откровенным параноиком, либо хитроумным циником, знавшим, какой поистине “хтонической” злобой ко всему роду человеческому одержимы заказчики.

Инструкция эта написана “в целях улучшения кадрового отбора кандидатов, поступающих на службу в органы НКВД СССР и недопущения призыва лиц с явно выраженным комплексом неполноценности по признакам дегенерации”, и содержание ее составляет длинный и подробный перечень признаков дегенерации. Цитировать всё нет возможности, поэтому только два примера , чтобы читатель почувствовал “дух” (да ладно — отчетливую вонь) и отчасти исторические “корни” “Инструкции”.

О семье кандидата: “Пристальное внимание обращать на многодетные семьи. У дегенеративных матерей часто случается так, что чем больше они грешат, тем больше плодят детей. Это, в свою очередь, отображается на детях, а хуже всех бывает последний ребенок” <...> “Обращать внимание на окружение жены кандидата. Как правило, это бывает змеиным гнездом.” И еще одна цитата: “Косоглазие и прочие деформации глаз. Не даром говориться (так в тексте — А. А.), что глаза — зеркало души. В эту категорию людей с “дурным глазом” следует отнести не только косых, но так же: горбунов, карликов, необычайно уродливых людей. Сюда же следует относить разноцветие глаз, вплоть до астигматизма. В средневековье, к примеру, органы инквизиции (как сказано! — А. А.) только по одному из вышеперечисленных признаков сжигали на кострах. А русский царь Петр Великий издал указ, запрещающий рыжим, косым, горбатым давать свидетельские показания в судах. Эти исторические аксиомы необходимо применять в повседневной практике органов НКВД”.

Комментировать нужды нет. Только одно скажу: России еще дорого обойдется то, что она малодушно “сэкономила” на своем Нюрнбергском процессе...

В этой связи процитирую (с очень большим сочувствием) слова Мариэтты Чудаковой о том, чем это обернулось уже сейчас: “Все последние годы (в отличие от годов перестройки) сограждан стремятся убедить, что мы ничего не знаем о своем советском прошлом. Все заканчивается словами: ну вот будущий историк, может быть, скажет, что там было на самом деле. Уже дошло до того, что неизвестно, что произошло в августе 1991 года... То есть мысль людей ввергается вновь в бредовое невменяемое состояние советского времени. Людям внушили, что они ничего не знают. Вместо истории и свободного размышления о ней (а этим только бы сейчас и заниматься), существуют только “версии”, все заменилось “версиями”...

 

Юрий Каграманов. Америка далекая и близкая. — “Новый мир”, 1999, № 12; Юрий Каграманов. И победителей судят. — “Новый мир”, 2000, № 1.

Две статьи Юрия Каграманова об Америке — очень, как сказали бы раньше, “дельные” — без дремучей фобии и без поверхностного восторга, с сочувствием и пониманием.

Вот только что: во время чтения невольно ищешь (мысленно) месторасположение той моральной возвышенности, где сидит мудрый автор. Неужто эта возвышенность — “во глубине России”?

...И все же Каграманов почти избежал соблазна, которого не избегает большинство рассуждающих об Америке представителей “исторических культур” — не впал в снисходительно-поучающую интонацию, едва ли не обязательную для этого рода писаний. Когда такие рассуждения читаешь, почему-то мысленному взору представляется одна и та же выразительная картинка: некая как бы “старуха Изергиль ” (дама с кровавым и грязным прошлым), весьма гордится своим многообразным (и позорным — с точки зрения простого здравого смысла) опытом, и высокомерно “читает мораль” честному и благонамеренному, однако прямолинейному подростку...

Такую даму немедленно хочется “привлечь” по подозрению в растлении несовершеннолетних...

 

 

Десять лет назад

Матвей Блехерман. Реквием по профессионалам. — “Знамя”, 1990, № 4.

Маленькая статья, поместившася в разделе “Из почты “Знамени” — то есть даже в “Содержании” ее нет. Подписано: “Матвей Блехерман, механик”. Читается, как будто сегодня написано: “У нас есть “сельские труженики”, но не осталось Крестьян. У нас есть пролетариат, но почти не осталось Рабочих. У нас масса дипломированных специалистов, но почти не осталось Инженеров.

Падение профессионализма в промышленности — процесс медленный, в масштабе двух-трех лет часто даже неразличимый. Постепенно сокращаются учебные программы, постепенно снижаются квалификационные требования. Но проходит двадцать-тридцать лет, и вдруг выясняется, что на заводе, где когда-то изготовили уникальную машину, ее сейчас нельзя даже отремонтировать — некому. А инженеры из отраслей, в которых мы когда-то с трудом, но все-таки могли конкурировать на мировом рынке, растерянно, с видом дикарей бродят по международным выставкам, проходящим в Союзе...”

Перечитывая эту статью, понимаешь, почему не испытываешь ни малейшего сочувствия к “рабочим” — и бастующим, и безработным. Автор напоминает, как это было в золотые брежневские 70-е: “Деградация культуры производства в машиностроении стала ощущаться уже в середине 60-х годов. Помимо других социальных факторов, здесь сказалось и то, что в 50-е годы из-за оттока молодежи на целину, всевозможные комсомольские стройки и в институты резко сократился круг лиц, из которых традиционно формировалась рабочая элита. Спустя несколько лет нехватка квалифицированной рабочей силы проявилась, с одной стороны, в постепенном снижении качества продукции, а с другой — в полном соответствии с законами дефицита — в росте заработной платы промышленных рабочих. Плохая работа стала оплачиваться лучше, чем раньше оплачивалась хорошая, и это со свойственной нашим идеологическим работником жизнерадостностью рассматривалось как показатель повышения уровня жизни рабочего класса”.

Скажу без всякого злорадства: долги надо отдавать. Но похоже, что “гегемон” обеспечил этими долгами и внуков своих, и правнуков...

Рубрику ведет Александр Агеев