Владимир Шаров
“Реалистические” соображения
По поводу статьи М. Айзенберга “Читая мемуары” (“Знамя”, 2000, № 1)
В этнографии есть прекрасный метод — так называемая обобщенная фотография. Фотографии сотен и сотен людей накладываются друг на друга, и мы видим абрис, глаза, нос типичного жителя какого-нибудь города или деревни. В Средней Азии народы давно и безнадежно перемешаны. Таджики, памирцы, другие индоевропейцы живут вместе с тюрками — узбеками, киргизами, туркменами; и, тем не менее, на обобщенных фотографиях ясно видно, как каждые сто километров с севера на юг характерных для тюрок монголоидных черт становится меньше и меньше, лица делаются почти совсем европейскими. Это и понятно: тюрки шли с севера.
Прежний реализм представлялся мне некоей “обобщенной фотографией”. Это отчасти живые люди, но всегда типы, образы; в этом плане он абсолютно верен, точен, время и эпоху описывает с максимальной близостью к тому, чем она на самом деле являлась. Эпоху, но не людей — люди в ней почти всегда упрощены, “унижены” сходством с другими людьми, и поэтому время этой литературы начало уходить еще перед первой мировой войной. Почти все, что она могла описать или сказать, она к тому времени уже сказала.
Совокупным и дружным трудом тысяч, если не десятков тысяч писателей за двадцать последних веков создано несколько миллионов литературных персонажей. Фактически построен параллельный мир со своими правилами, законами, со своим устройством жизни, собственными представлениями о том, что такое хорошо и что такое плохо. В чем-то этот мир схож с миром, созданным Богом, в другом — от него отличен; иногда он следует за Божьим миром, в другой раз — ведет его за собой.
Отношения этих двух миров друг с другом очень сложны. Часто народы, страны, культуры ассоциируют себя не с реально жившими людьми, а с литературными персонажами, да и сами реально жившие люди в творчестве своих биографов, в народных преданиях сплошь и рядом мимикрируют, делаясь литературными персонажами.
Есть еще одна немаловажная деталь. Если на протяжении этих двух тысяч лет средний срок человеческой жизни был, наверное, лет тридцать—сорок, то литературные персонажи, в зависимости от таланта своих создателей, жили иногда по несколько сот лет. Гении же и вовсе даровали своим созданиям практически вечную жизнь.
Это тоже сыграло свою роль в том, что огромная и фантастически сложная работа по описанию и сохранению в человечестве всего того, что в нас есть общего, типического, рядового, в чем мы схожи со своей эпохой, со своим народом, даже со своими родными братьями и сестрами, или окончена, или близка к окончанию. Соответственно, и тот реализм, целью которого было это описание, также близок к концу.
Но есть еще один реализм, основанный на совсем иных принципах. Господь Бог в первые шесть дней творения не создавал народы и общности. И хотя Он завещал всему живому “размножаться по роду его и племени”, то есть наследуя некие типические особенности, жестко отделяющие одно создание от другого, в Библии устами пророков многократно говорится, что, когда дело идет о человеке, мерило Господа — один человек, одна живая душа. Только один человек, а не народ, не племя признается достойным собеседником Бога. Одна-единственная живая душа для Господа столь же важна и столь же огромна, как и вся Вселенная.
Подобное понимание строения мира, как мне кажется, и станет основой нового реализма. Не типическое, а строго личное станет в нем главным, а возможно, и единственно нужным. Типическое, может быть, тоже останется, но останется как следствие, а отнюдь не цель и не задача. Все эти рассуждения, конечно, довольно умозрительны. Но привести пример, неплохо их поясняющий, просто. Мне кажется, что прототипом нового реализма станут дневники, написанные на основе этих дневников воспоминания о себе самом (но не об эпохе), письма, которые пишут люди своим близким и друзьям, — словом, все то, где человек хочет увидеть свое отличие от других людей. Его неудачи, его неспособность и неумение видеть себя и будет тем типическим, что тоже останется в литературе. Но это будут именно неудачи. Все же его победы, его достижения и открытия будут связаны с тем, что он настолько другой, настолько не похожий на всех прочих людей, что утрата его будет для Бога такой же страшной бедой, как и гибель Вселенной
