Андрей Зубов

Политическое будущее Кавказа: опыт ретроспективно-сравнительного анализа

Андрей Зубов

Политическое будущее Кавказа:
опыт ретроспективно-сравнительного
анализа

Балканская аналогия

Война, идущая на Балканах уже десятый год, кажется удивительной только тем, кто полагал, что человечество или, по крайней мере, его западная часть принципиально изменились за последние полвека. С точки же зрения историка, такую бесконечную войну, подобно торфяному пожару, то тут, то там выходящую на поверхность языками огня, ожидать на Балканах можно было с большой уверенностью после распадения биполярного политического космоса 1950—1980 годов.

Балканы, как известно, в XIX — начале XX века часто называли “пороховым погребом Европы”. И действительно, трудно найти на континенте регион с большим потенциалом конфликтных сил. Этот потенциал и актуализировался за последние два века не менее полусотни раз самым кровопролитным образом, начиная с сербского восстания 1804 года и греческого 1821-го, и кончая нынешними войнами в Косово, Боснии, Сербской Крайне.

Конфликтогенность Балкан вполне объяснима. Полуостров лежит на границе цивилизаций и континентов, он имеет сложный горный рельеф, причудливую береговую линию Адриатического, Эгейского, Ионического и Черного морей, и все это позволяет сосуществовать здесь многим народам, религиозным и исповедным группам в сложной, мозаичной конфигурации. Северо-запад Балкан (Словения, Истрия, Триест, Далмация) входит в западноевропейскую цивилизацию; Хорватия, Трансильвания, Банат, Буковина принадлежат ее восточной периферийной зоне. Остальные Балканы — это уже Передний Восток, зона культурного доминирования Византии, а затем ее геополитической наследницы Османской империи. Переезжая мост через Саву, как писал А.Тойнби, путешественник попадал в совершенно иной мир.

Пересеченный рельеф, узкие долины, разделенные труднопреодолимыми горными хребтами, как вольеры в зоопарке, заполнились очень несходными по самосознанию (но объективно очень близкими) народами и исповедными группами. Этническая и религиозная карта Балкан невероятно полихромна и сейчас, а до насильственных переселений народов, начавшихся после Балканских войн 1912—1913 годов была и того причудливей. Но, как известно, принудительные переселения народов ничего не решают. В исторической памяти стремление возвращения к покинутым святыням и могилам предков неистребимо в течение веков, а потому депортации и этнические размежевания не ослабили, но, напротив, усугубили конфликтогенность Балкан, сделав многие споры практически неразрешимыми в долговременной перспективе.

Не случайно этому беглому анализу поставлен временной предел — рубеж XVIII—XIX веков. Именно подъем и расцвет этноцентризма, этнического национализма, начавшийся в Европе после революционных и наполеоновских войн, превратил Балканы в пороховой погреб и в регион почти не прекращающихся межэтнических и межконфессиональных войн. До конца XVIII века межплеменных конфликтов почти вовсе не было, а межисповедные уносили куда меньше жизней, чем последние два столетия, хотя мусульманскими притеснениями христиан, еврейскими погромами, крестовыми походами и преследованиями православных, а затем и протестантов не раз омрачалась жизнь будущего “порохового погреба”.

Когда на Балканах еще не было государств, претендующих на моноэтничность и моноконфессиональность, регион был разделен между двумя громадными полиэтничными и поликонфессиональными империями — Австрийской и Османской, в пространствах которых балканские владения занимали лишь небольшую и периферийную часть. Главная цель любой империи — стабильность, достигаемая обеспечением главенства центростремительной силы над центробежной. А чтобы множество народов и исповеданий были заинтересованы в империи, они не должны ощущать гнет много больший, чем главенствующие племена и религии (немцы-католики в Австрии, турки-сунниты в Османском государстве). Сохранение миллионов христиан греков, славян, армян в Турции, миллионов иудаистов, кальвинистов, православных среди ненемецких подданных Габсбургов на протяжении многих веков, сохранение, закончившееся их обособлением и разрушением империй, — лучшее доказательство этноконфессиональной толерантности имперских властей в донационалистические века.

Гуманный ХХ век привел к тому, что в этнической Турции не осталось ни греков, ни славян, ни армян, в Хорватии — православных сербов, в Болгарии — турок, в Греции — болгар и турок. Ныне происходит вытеснение сербско-православного населения из Косово, а до того чуть было не произошло полной “ортодоксолизации” и “сербизации” этого края. Безусловно, этноконфессиональная напряженность ныне, с утверждением принципов этнонационализма, не ослабевает, но возрастает на Балканах, делая этот регион Европы полем постоянной войны.

Этноцивилизационная конфигурация Кавказа

А теперь обратимся к Кавказу. Кавказ очень похож на Балканы, только его конфигурация еще сложнее, а мозаика еще многообразнее. Кавказ — это еще более обширная горная страна, с еще более труднопреодолимыми перевалами заоблачных хребтов, с еще более обособленными долинами и ущельями. Это также древняя цивилизационная граница Запада и Востока, сначала проходившая между Римской и Персидской империями, затем — между Россией и мусульманским югом (сначала арабским, потом персидским и османским). При этом Кавказ был еще более далекой периферией своих империй, чем Балканы, а его менее выгодное географическое положение — отдаленность от открытых морей и главных торговых путей — делало регион более замкнутым, менее динамичным и богатым. Общинные отношения, местные языческие верования и обычаи, натуральное хозяйство доминировали во многих районах Кавказа до ХХ века и кое-где, пережив коммунистический пожар, вновь возрождаются ныне.

Этническая карта “советского” Кавказа, составленная по полевым исследованиям начала 1960-х годов, включала 46 народов, принадлежащих к пяти этническим семьям (кавказская, индо-европейская, алтайская, семито-хамитская, уральская) и 14 группам ¹ . В действительности перечень еще существенно больше. В нем отсутствуют месхетинские турки, выселенные по совершенно секретному постановлению Главного Комитета Обороны № 6279 от 31 июля 1944 года и безуспешно пытающиеся ныне вернуться на родину; отсутствуют андо-цезские народы, произвольно включенные в аварцев, отсутствуют грузинские субэтносы, подчас с очень ярким самосознанием (мегрелы, лазы, аджарцы, сваны, ингилойцы). И это только этническое деление. На него следует наложить деление конфессиональное, фактически оформляющее на Кавказе обособленные этноконфессиональные сообщества. Осетины мусульмане и осетины христиане, армяне григориане, католики и хемшины (обращенные в ислам), абхазы христиане и мусульмане, курды мусульмане и йезиды, азербайджанцы шииты и сунниты, грузины христиане и мусульмане. Перечень можно продолжать.

На эту сложную карту, на которой сообщества соплеменников и единоверцев обитают чаще не в границах одного ареала, но чересполосно, распыленные нередко на больших пространствах, наложились еще превратности исторических расселений и насильственных перемещений. Если даже оставить за скобками вытеснение кабардинцами осетин в XVI—XVII веках, вторжение калмыков в ногайские степи в XVII—XVIII веках, расселение туркменов в низменных районах восточного Закавказья персами в XV—XVII веках и ограничить себя только последними двумя столетиями, на которые безусловно распространяется историческая память, то этноцивилизационная картина Кавказа еще многократно усложнится.

Русские (и великороссы и малороссы) проникают с севера, расселяются на огромных плодородных пространствах Кубани и Терека со второй половины XVIII века, кое-где оттесняя в горы автохтонное население, а кое-где, напротив, переселяя горцев на равнины, для их замирения. Осетинам, вытесненным в XVII—XVIII веках кабардинцами и ингушами на высокогорные малоплодородные земли, русская администрация вернула плодородные притерские земли близ Моздока. На землях автохтонного населения появляются казацкие станицы, строятся большие города — Владикавказ, Грозный, Баталпашинск, Екатеринодар, Майкоп, Кизляр, Петровск, с многочисленным “европейским” и иным чужеродным (армяне, персы) населением, прокладываются шоссейные и железные дороги и нефтепроводы. В 1802 году на Северном Кавказе возникает первая немецкая переселенческая аграрная колония Каррас, а через сто лет численность немецкого населения Северного Кавказа превышает 100 тыс. человек, а Закавказья — достигает 50 тысяч. На Кавказ активно переселяются латыши, эстонцы, молдаване, греки, болгары. Эстонская земледельческая колония, ставшая в советское время колхозом, до последних лет сохранялась на самом северо-западе Абхазии, в устье реки Псоу.

Но пустых, ничейных земель, тем более обводненных и плодородных, на Кавказе в ХIX веке практически не было. Земли, заселяемые казаками и колонистами, по большей части являлись обиталищем тех родов, которые предпочли перебраться в единоверную Турцию и не оставаться под властью “кяфиров” — христианских Государей. Исход мусульманского населения с Кавказа после его присоединения к России (так называемое мухаджирство) и, особенно, после поражения мюридов Шамиля в Кавказской войне 1840—1860 годов был очень значительным. Десятки тысяч адыгейцев, кабардинцев, чеченцев, аварцев, абхазов и иных кавказских мусульман бросили свои дома и земли. Например, автохтонное население Сухумского округа (абхазы) из-за массового отъезда в 1867 и 1877 годах сократилось с 128,8 тыс. в 1830-х годах до 59 тыс. по переписи 1897 года, побережье Черного моря от Новороссийска до Туапсе, заселенное главным образом мусульманами адыгами, вовсе обезлюдело. Всего же в результате Кавказской войны в Турцию ушло 470 тысяч человек ².

В последующие десятилетия эмиграционные настроения сохранялись среди мусульманского населения Кавказа. “Среди суннитов Тифлисской, Бакинской и Елисаветопольской губерний с 1893 года растет движение за переселение в Турцию. Оно связано с политической и экономической тенденцией, исходит из тайной агитации турецких эмиссаров, рассказывающих, что будто бы в Турции им будут предоставлены покинутые армянами земли, а в России их ждет обращение в христианство и привлечение к воинской службе. Начались тайные переселения через Батум морем” — докладывал Государю главноначальствовавший на Кавказе С. А. Шереметев. ³ 26 июля 1901 года был издан высочайший рескрипт: “Население стараться успокоить, а при отсутствии успеха разрешать выселение” ⁴.

Многие из уехавших мечтали возвратиться на родину. Когда в 1920-е годы первый секретарь ЦК ВКП(б) Абхазии Нестор Лакоба хотел организовать репатриацию горских народов, охотников вернуться нашлось столько, что НКВД быстро прекратил эту операцию. Ныне небольшие группы потомков горцев начинают возвращаться в Адыгею, Кабарду, Абхазию и Чечню с Балкан и Переднего Востока или, по крайней мере, восстанавливают связи со своими соплеменниками на родине предков.

На место выехавших мусульман в Россию приезжали десятки тысяч армян и греков из турецкой Малой Азии, искавших покровительства христианского царя. В одну Карскую область, присоединенную от Турции в 1878 году, переселилось к началу ХХ века до 40 тысяч малоазийских греков.

Установление над Россией в 1917—1922 годах на семь десятилетий коммунистической диктатуры привело к новым драматическим изменениям в ареалах расселения народов Кавказа и их судьбах. Еще во время гражданской войны большевики учинили широкие карательные акции против народов и областей, не желавших принимать у себя советскую власть и осуществлять грабеж чужих имуществ, так называемую экспроприацию экспроприаторов. Страшным, сопоставимым с геноцидом, репрессиям подверглись казаки Дона и Терека, калмыки, черкесы.

В 1920 году И. А. Бунин писал: “Когда пришла наша “великая и бескровная революция” и вся Россия потонула в повальном грабеже, одни только калмыки остались совершенно непричастны ему. Являются к ним агитаторы с самым настойчивым призывом “грабить награбленное” — калмыки только головами трясут: “Бог этого не велит!” Их объявляют контрреволюционерами, хватают, заточают — они не сдаются. Публикуются свирепейшие декреты — “за распространение среди калмыцкого народа лозунгов, противодействующих проведению в жизнь революционной борьбы, семьи виновных будут истребляться поголовно начиная с семилетнего возраста!”— калмыки не сдаются и тут. Революционное крестьянство захватывает земли, отведенные некогда царским правительством для кочевий калмыков, для их пастбищ,— калмыки принуждены двигаться куда глаза глядят для спасения скота от голодной смерти, идут все к югу и к югу... Так, изнемогая от всяческих лишений и разорения, скучиваясь и подвергаясь разным эпидемиям, калмыки доходят до берегов Черного моря и там останавливаются огромными станами... и мрут, мрут от голода, среди остатков дохнувшего скота... Говорят, их погибло только на черноморских берегах не менее 50 тысяч! А ведь надо помнить, что их всего-то было тысяч 250. Тысячами, целыми вагонами доставляли нам в Ростов и богов их — оскверненных, часто на куски разбитых, в похабных надписях Будд. От жертвенников, от кумирней не осталось теперь, может быть, ни единого следа...”.

А вот запись очевидца, участника Ледового похода, члена Государственной Думы Л. В. Половцева о посещении черкесских аулов после освобождения их от большевиков: “Миролюбие не спасло их от большевистских зверств. Скот у них угнали, сакли поразорили, даже ульи пчел уничтожили, разрубая их топорами, чтобы поскорее добыть мед. Собрав в один аул цвет черкесской молодежи, под видом мобилизации, “товарищи” внезапно накинулись на них и всех перебили. Эти груды изуродованных трупов черкесы показывали добровольцам, они не смели хоронить их без приказа”.

В это же время на Северном Кавказе началось и расказачивание, а позднее и просто выселение сотен тысяч русских крестьян и горожан в Сибирь, на Север, на принудительные работы в шахтах Донецкого бассейна. О том, как решался “русский вопрос” в 1920 году на Тереке, свидетельствует приказ № 01721/оп члена совета Кавказского фронта Г. Орджоникидзе: “Станицу Калиновскую сжечь, станицы Ермоловская, Закан-Юртовская, Самашкинская, Михайловская — отдать беднейшему безземельному населению и в первую очередь всегда бывшим преданными советской власти нагорным чеченцам: для чего все мужское население вышеозначенных станиц от 18 до 50 лет погрузить в эшелоны и под конвоем отправить на Север <...> для тяжелых принудительных работ, стариков, женщин и детей выселить из станиц <...> на Север. Лошадей, коров, овец и прочий скот, а также пригодное для военных целей имущество передать Кавтрудармии...” ⁵ . Такие действия большевиков приводили к восстаниям, а восстания — к новым выселениям русского населения Северного Кавказа. С 1918 по 1921 год только по Сунже было разорено 11 казацких станиц, а в них 6661 двор. Казацкое население было выселено поголовно, многие истреблены. В опустошенные русские станицы вселилось тогда же 750 чеченских и ингушских хозяйств ⁶ . Всего же за 1918—1933 годы с Северного Кавказа было перемещено 1 миллион 317 тысяч человек, главным образом русского населения ⁷ . Репрессивная экономическая политика (раскладка на русские поселения основной суммы продналога) вынуждала к отъезду даже тех, кто не попадал в разряд казаков и кулаков. Частично утрата населения компенсировалась расселением на равнине автохтонных горских народов, частично земля оставалась пустой.

После вступления коммунистического советского режима в войну с нацистской Германией с Кавказа в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию было перемещено 150 тысяч немцев (сто тысяч с Северного Кавказа, 50 тысяч из Закавказья). Богатые немецкие поселки были переименованы и переданы автохтонному населению. Вслед за этим были депортированы греки, румыны, персы, месхетинские турки, курды, крымские татары. Их земли заселялись грузинами, армянами, горцами, русскими.

Наконец, в 1944 году с Кавказа были полностью депортированы карачаевцы, балкарцы, чеченцы, ингуши, калмыки, а частично кабардинцы, черкесы и абазины как сотрудничавшие с нацистской оккупационной администрацией. В это время прошел очередной административный передел Кавказа. Несколько районов из РСФСР были переданы Грузинской ССР, на месте Чечено-Ингушской АССР и северной части Дагестана создана Грозненская область. Расширились Осетия, Кабарда. Как и предшествующие советские принудительные перемещения населения, эти депортации сопровождались невероятными жестокостями, массовым уничтожением людей, гибелью в дороге и в местах нового расселения десятков тысяч депортированных. На их место перемещалось население с Украины, из России, Молдавии, Белоруссии.

В 1957—1958 годах многим репрессированным народам разрешили вернуться на родину (но не всем — турок, греков, крымских татар и немцев это разрешение не коснулось), административные границы вновь изменили.

Новые массовые перемещения населения на Кавказе начались в последнее десятилетие. В эти годы практически исчезло армянское население в Азербайджане, русское — в Чечне, азербайджанское — в Армении, грузинское — в Абхазии. Огромное число людей из Закавказья и Чечни (до трети туземного населения) выехало во внутреннюю Россию и в дальнее зарубежье в поисках лучшей жизни.

На Кавказе есть немало населенных пунктов, аулов, станиц, городов, которые за две сотни лет несколько раз полностью сменили этнический состав. Так, некоторые поселения Пригородного района Северной Осетии изначально были осетинскими, затем ингушскими, затем русско-осетинскими или чисто русскими, затем ингушскими, затем осетинскими. Подобных примеров бесчисленное множество по всему Кавказу. Общее число перемещений населения за последние двести лет примерно равно абсолютной нынешней численности населения региона, а на Северном Кавказе даже превосходит его раза в полтора.

Определить в этих обстоятельствах, кто имеет законные права на землю и поселение, практически невозможно. Их имеют все, кто жил здесь. Таким образом, этническая чересполосица имеет на Кавказе и синхронное и диахронное измерение.

Геополитическая конфигурация Кавказа

Эта сложнейшая мозаика не могла не порождать войн, и они действительно были часты на Кавказе. Результатом междоусобиц становилось подчинение всех противоборствующих сторон какой-либо внешней силе, и эта внешняя сила, обычно заинтересованная в государственной стабильности, наводила на Кавказе порядок и, в меру возможности строго, его контролировала.

В эпоху от Траяна до Юстиниана эта функция для западного Кавказа принадлежала Риму, а для восточного — Персии. В середине VII века почти весь Кавказ был завоеван Халифатом (Тифлис пал в 643 году), и несколько столетий “порядок” в регионе наводили арабы. Исламское государство Сагидов, сложившееся на Кавказе к 900 году, замещается в середине XIII века для Закавказья монгольским улусом Хулагидов, а для Северного Кавказа — монгольской же Золотой Ордой. Затем Кавказ, практически по римско-персидской границе II века, делят османы и персы, а в 1590—1612 годах и в 1709—1723 годах турецкая империя занимает и восточный Кавказ. В XVII—XVIII веках почти вся территория Северного Кавказа находится в зависимости от Турции и от вассального ей Крымского ханства. К концу XVII и особенно в XVIII веке на Кавказе все больше ощутимо влияние России. А в XIX веке весь Кавказ становится частью Российской империи.

Первый период северного доминирования (1801— 1917)

Впервые за свою многотысячелетнюю историю Кавказ включается в Империю, расположенную не к югу, а к северу от него. В 1801 году к России присоединяется Восточно-грузинское царство, в 1804-м — Имеретия, в 1806-м — Осетия, в 1810-м — Абхазия, в 1813-м — Дагестан, в 1817-м — Малая Чечня, в 1825-м — Кабарда, в 1828-м году — Восточное Закавказье, в 1829-м — черноморское побережье от Новороссийска до реки Мехадырь. В 1859 году “замиряются” Большая Чечня и внутренний Дагестан, в 1864-м — Черкесия, и, наконец , в 1878 году от Турции к России переходит юго-западный Кавказ — Карс, Ардаган, Батум.

Часть этих стран, особенно христианские царства и княжества Грузии, Абхазии, Кабарды, общины Армении и Осетии, давно просилась в подданство православного могущественного государства, способного защитить эти народы от иноверной власти, другие стали частью Российской империи после длительного сопротивления и кровопролитных войн (исповедующие ислам горцы Кавказа). Но результат присоединения в целом был весьма положительный.

Бурно развивалась промышленность, возникло товарное сельское хозяйство, появлялись и быстро росли города ⁸ , строились шоссейные и железные дороги, соединившие все основные поселения Кавказа и Закавказья с севером Империи. Кроме экономического, достигнуто было и культурное единство. Через Россию высшее культурное сословие Кавказа становилось частью европейски образованного общества, и по мере общего образовательного развития Империи и на Кавказе грамотность и образованность становились уделом все большего числа людей ⁹ . Но, главное, на Кавказе впервые за много веков был обеспечен прочный мир и закон. Торговые дороги стали безопасны от грабителей, междоусобная и межплеменная вражда, уносившая до того тысячи жизней, забылась ¹⁰ . Даже совсем недавно покоренные северокавказские горцы через два десятилетия после капитуляции Шамиля назначались офицерами императорского конвоя. В их верности не сомневались, и не без оснований ¹¹ : ни одного инцидента религиозной и политической нетерпимости инкорпорированная в русскую элиту горская знать не допустила до самой катастрофы 1917 года. В Первую мировую войну кавказские ханы, беки и уздени занимали командные посты в русской армии и подчас сражались на Кавказском фронте со своими единоверцами и почти соплеменниками турками, и при этом не было случаев измены и предательства. Тем более это можно сказать о грузинском, армянском и осетинском дворянстве.

Известный в Дагестане мыслитель Магомед Хандиев через десять лет после капитуляции Шамиля оценил значение соединения своего края с Россией в таких фразах: “Моральное сближение с чуждым народом, покоренным силою оружия или дипломатическими трактатами, обыкновенно заключенными без ведома и согласия народного, представляет большие затруднения, которые могут проистекать из различных причин. Бывает иногда, что все классы народонаселения, при новом порядке вещей, чувствуют себя в худшем материальном положении, чем прежде. Являются новые повинности, налоги, пресекаются прежние выгодные сношения с соседями. Это есть, без сомнения, самый естественный повод к неудовольствию. В этом отношении мы, дагестанцы, не можем пожаловаться на русских. По окончании войны с Россией мы целиком остались там, где она нас застала. У нас на Кавказе, как всюду и всегда, масса народонаселения состоит из людей, дорожащих домашним кровом. Если в прежние годы многие из нас находили возможным грабить соседей, то теперь, наоборот, мы осознали, что это ремесло сделалось уже невозможным, и большинство из нас свыкается с этим убеждением. Не думаю, чтобы в настоящее время, по крайней мере у нас в Дагестане, случаи грабежа повторялись чаще, чем, например, в Московской губернии. Мы, горцы Дагестана, в большинстве своем не питаем никакой ненависти к русским за то, что они отняли у нас возможность грабить и убивать. В другом они нас не притеснили. Чего мы не вытерпели при Шамиле! Мы меньше потеряли от русской картечи, чем от хищничества мюридов! Настоящее время нам представляется в виде пробуждения от страшного сна, в виде излечения от тяжкой болезни.” ¹²

Не столь однозначным было отношение к русской власти простых кавказцев и разночинной туземной интеллигенции. Примерно до 1903—1905 годов сохранялась тяга к отъезду в Турцию среди мусульман. Приехав в Турцию и не найдя там хороших свободных земель, зато столкнувшись с обязательной воинской повинностью, многие эмигранты старались репатриироваться в Россию. В западной Грузии, Дагестане и Чечне в 1890-е годы вспыхивали восстания, порожденные, впрочем, экономическими причинами и не носившие антирусского характера. Однако царская администрация на Кавказе все же полагала, что “магометанское население не может считаться преданным правительству и политически неблагонадежно” ¹³ . “Относительно настроения населения Дагестана надлежит иметь в виду, что несмотря на полную покорность его в мирное время, в случае войны с Турцией там будут беспорядки: они начнутся в Чечне и перейдут в Андийский и Аварский округа”, — предупреждали полицейские донесения ¹⁴.

Среди армянской и грузинской интеллигенции в эти же годы распространяются социалистические и автономистские идеи. В Армении их поддерживает и григорианская церковь, но народа они касаются лишь в очень малой степени. Массовые волнения среди армян, сопровождающиеся кровопролитием, вызвал арест имуществ Армянской церкви в Эчмиадзине в июне 1903 года, произведенный властями из-за подозрения, что из этих средств питается армянское революционно-террористическое движение. Но в 1905 году арест был снят и волнения улеглись.

После подавления смут 1905 года, октроирования Основных законов и созыва законодательных учреждений, избираемых населением, исчезли все религиозные стеснения для мусульман Кавказа, а быстрый экономический рост региона переориентировал большую часть туземцев на хозяйственную деятельность. Полностью прекратился отъезд в Турцию. Напротив, стало расширяться добровольное изучение русского языка и лояльность кавказских народов к Империи существенно укрепилась, а межнациональные и межисповедные конфликты, раздиравшие Кавказ во время смуты, перешли в “холодную фазу”.

Это отвечало планам Имперской администрации. С самого замирения Кавказа 1859—1864 годов государственная политика на Кавказе осуществлялась с целью его “обрусения”. “Обрусение” не следует путать с “русификацией”. Царская администрация вовсе не рассчитывала, что горцы, татары, армяне или грузины в будущем могут превратиться в таких же русских людей, как обыватели Курска или Твери. Вовсе нет. Их религиозные убеждения, их язык, бытовая и высокая культура почти никогда не ставились под сомнение ¹⁵ . Речь шла о другом. Оставаясь армянами, аварцами, калмыками или абхазами, мусульманами, григорианами, буддистами, они должны были превратиться в граждан России не в формально-юридическом, но в действительном смысле. Их отечеством должна была стать Россия, а высшим земным авторитетом — русский самодержец. Это и значило слово “обрусение”.

Только период 1885—1905 годов может быть наименован временем русификации. В эти два десятилетия, возможно, под влиянием модного тогда в Европе этноцентризма, в России делаются попытки изъять из употребления местные языки и дискриминировать нерусское и неправославное население. Школа целиком переводится на государственный язык, запрещаются разного рода национальные просветительские организации, резко ограничивается книгопечатание на местных языках. Не вовсе безосновательно национально-религиозные движения народов Империи рассматриваются царской властью как враждебная пропаганда и подрывная деятельность в пользу иных стран. Именно это время характеризуют слова князя Д. Меликова, армянина и кавказского уроженца, из служебного письма его от 19 декабря 1905 года Председателю Совета министров графу С. Ю. Витте: “После упразднения Кавказского наместничества в 1881 г. <...> глубоких и всесторонних реформ (в крае. — А. З.) не проводилось; а одновременно с походом, начатым частью столичной прессы против окраин, сложилось и на Кавказе в руководящих сферах местных властей лишь одно отрицательное отношение к туземному населению. Вместо действительного насаждения государственного языка открыто предавались гонению языки местные, все туземное искусственно противопоставлялось всему русскому, и много было приложено труда к болезненному обострению национального чувства в грузинах, армянах, татарах.”

После революции 1905 года Кавказское Наместничество восстанавливается. Наместником назначается просвещенный либерал граф Воронцов-Дашков, весьма симпатизирующий туземным народам Кавказа, и русификация вновь сменяется обрусением окраин. Этой политике Империя уже не изменяет до самого конца своего исторического бытия.

Основные элементы политики обрусения на Кавказе были следующими:

1. Внедрение русского православного населения в инородческих областях, используя методы колонизации пустующих и неосвоенных земель добровольными переселенцами из коренных русских губерний (в то время русскими равно считались все православные великороссы, малороссы и белорусы).

2. Поддержание смешанного чересполосного этнического расселения туземцев.

3. Поддержание преподавания русского языка в средней и высшей школе наряду с преподаванием туземных языков.

4. Поддержка национального русского капитала и местного капитала на туземных окраинах.

5. Поддержка Русской Православной Церкви при одновременной поддержке местных религий и исповеданий.

6. Создание путей сообщения и связи, прочно соединяющих инородческие окраины с русским центром Империи. В то время в первую очередь обращалось внимание на создание сети железных дорог и оборудование морских портов.

7. Преимущественное замещение должностей имперской военной и гражданской власти на инородческих окраинах лицами нетуземного происхождения. Армянских, грузинских или горских чиновников и офицеров предпочитали назначать в русские, польские или балтийские губернии и гарнизоны, но не на Кавказ.

8. Постепенное введение общеимперского законодательства в сферах, не касающихся области религиозного права.

9. Освобождение лично зависимого населения и введение органов местного самоуправления.

10. Включение туземцев в общеимперскую сословную систему.

11. Включение туземцев в общеимперскую политическую систему как по линии военной и гражданской бюрократии, так и по линии участия в выборах и работе национальных законодательных и иных представительных учреждений.

12. Усиленные капиталовложения в инородческие окраинные земли за счет даже коренных русских земель, с целью их скорейшего развития и теснейшего соединения с центральными областями России. Так, на Кавказе, по записке С. Ю. Витте от 23 июля 1901 года, казенные расходы на душу населения без военных расходов составили 6 рублей 31 копейку, а в среднем по Империи — 5 рублей 84 копейки. Позднее диспропорция еще увеличилась. Окраины оставались финансово убыточными, но они рассматривались как стратегически необходимые территории, за обладание которыми не жалко платить цену.

Анализ докладных записок, думских прений и публицистики того времени показывает, что это была вполне сознательная и хорошо известная в предреволюционном русском обществе политика. С этой политикой не вполне соглашалась национальная интеллигенция Кавказа. Политике обрусения, как правило, противопоставлялись стремления к национальной автономии ( территориальной или культурной) в едином Российском государстве.

В начале ХХ века достаточно определенными и широкими были культурно-политические идеи закавказской интеллигенции, в большей мере — грузинской и армянской и в меньшей — татарской (азербайджанской). Эти требования включали в себя следующие позиции:

1. Создание территориальных автономных образований для Грузии и Армении (их предполагаемые границы существенно накладывались друг на друга и включали большие пространства земель, заселенных по преимуществу мусульманами) ¹⁶ . Армянские левые партии (Дашнакцютюн, Гнчак) требовали создания Закавказской федеративной республики, соединенной с Российской республикой федеративными отношениями. Мусульманские народы Кавказа и христиане Северного Кавказа подобных требований не выдвигали. Мысли о полном отделении от России не присутствовали даже в самых радикальных проектах наиболее революционных партий ¹⁷.

2. Создание национальной начальной и средней школы и русско-национальной высшей школы. Обязательное обучение туземному языку туземного населения.

3. Восстановление церковной, имущественной и административной независимости христианскими церквами Закавказья.

4. Уравнение административных и личных прав туземного населения Закавказья с правами подданных центральных русских губерний (введение земства, суда присяжных, ликвидация всех форм личной зависимости).

5. Преимущественное замещение административных и судейских должностей на Кавказе представителями туземного населения ¹⁸.

6. Отбывание воинской повинности на родине для всех туземных народов Кавказа.

7. Прекращение русской колонизации Кавказа. Расселение туземного безземельного и малоземельного крестьянства на пустующих казенных землях.

8. Постепенное создание национально однородных самоуправляющихся областей.

Как можно заметить из сопоставления двух этих списков, стремления Петербурга и местных культурных обществ на Кавказе совпадали лишь отчасти. И те и другие желали в конечном счете равенства прав граждан Кавказа с гражданами иных частей Империи, но Петербург не признавал при этом никакого обособления, никакой национально-территориальной автономии, а наиболее развитые народы региона стремились именно к этому. “В России мы должны иметь те же права, что и русские, а у себя управлять должны сами”,— декларировали их вожди. Вопросы культурные, образовательные и религиозные решались императорской администрацией сравнительно легко, но все, что касалось территориальной автономии, встречало полное неприятие. “Кавказские туземцы должны иметь все личные права на всей территории России те же, что и остальные подданные, но и не туземные россияне на Кавказе должны иметь всю полноту личных прав без каких-либо изъятий, а поскольку Кавказ пользуется всеми благами включения в Империю, Имперская власть должна иметь верховенство в определении его судеб” — примерно так определялась позиция Петербурга на Кавказе.

Мир на Кавказе, установившийся после завершения Кавказской войны, и быстрое экономическое развитие региона в предреволюционное десятилетие, казалось, прочно направили жизнь его народов по общеимперскому сценарию. Строились новые пути сообщения, росли города, развивались промышленность, культурное товарное сельское хозяйство. В земледельческий оборот благодаря мелиорации включались и приносили колоссальные доходы до того аридные (Муганская степь) или, напротив, малярийные заболоченные земли (Колхидская низменность), освоенные во многом русскими крестьянами-переселенцами. Совершенствовалось местное самоуправление, готовилось введение земства. Все больше создавалось национальных школ, издавалось газет и книг на туземных языках, но при этом все чаще отдавали кавказцы своих детей учиться в русские школы и столичные университеты, а интерес к общероссийской прессе и русскоязычным изданиям возрастал год от года. Национальная элита настолько обрусела, что подчас ее представители не владели даже разговорным родным языком ¹⁹ . А среди мусульман складывалось и весьма терпимое отношение к православным и к православию. Например, один из высших представителей мусульманской знати Кавказа генерал хан Нахичеванский, кстати, начальствовавший в Мировую войну над кавалерией Кавказского фронта и явивший в боях большое личное мужество и доблесть, на свои средства построил в Красном селе полковую церковь для конных лейб-гвардейцев, которыми он командовал ²⁰.

В сознании и знати, и народа русские превращались из “завоевателей-кяфиров” в соседей, сотрудников, братьев по оружию. Не сбылись полицейские прогнозы о нелояльности Северного Кавказа в случае войны с Турцией. Несмотря на усиленную засылку агентов-турок, туземные воинские части Кавказа проявили себя совершенно надежными, а тыл обнаружил полную лояльность России.

Конфликты на Кавказе в это последнее двенадцатилетие Российской Империи происходили не столько между русскими и имперской администрацией, с одной стороны, и туземцами — с другой, сколько между населявшими Кавказ коренными народами, в первую очередь между татарами-азербайджанцами и армянами.

Армяно-азербайджанский конфликт имеет давнюю историю. Во времена персидского владычества Восточным Кавказом христиане-армяне находились в зависимом и подчиненном мусульманам положении райя. После включения края в состав России армянам как христианам стало оказываться предпочтение и среди них быстро возникла влиятельная группа чиновников и капиталистов, которые поставили теперь уже мусульман в подчиненное положение. С новым порядком вещей татары мирились с трудом. В докладе помощника Наместника Кавказа по военной части от 4 июля 1915 года отмечалось, что мусульмане Закавказья относятся к армянам “крайне неприязненно”. Во время смуты 1905 года между армянами и татарами происходили кровавые столкновения, унесшие тысячи жизней, причем обе стороны обвиняли друг друга в инициативе конфликта, а русские либералы были уверены, что межэтнические столкновения провоцирует царская администрация ²¹ . Однако общее успокоение в Империи, наступившее в 1906—1907 годах, перевело и этот конфликт в холодную форму. И армяне и азербайджанцы стремились законными путями вытеснить своих противников из зоны совместного чересполосного проживания в Елизаветпольской и Эриваньской губерниях ²².

О том, что даже в этом наиболее глубоком и длительном из межэтнических кавказских конфликтов в последние годы Империи наметились положительные тенденции к взаимному примирению, свидетельствует не только прекращение прямых насилий тогда, когда они жестко пресекались имперской властью, но и тогда, когда они стали возможны. В начале мировой войны турецкие войска вторглись в Батумскую область России и оккупировали приграничные селения. Затем они были вытеснены, и обнаружилось, что турки творили страшные злодеяния над мирным армянским населением этих оккупированных деревень: имущества были раскрадены, взрослое мужское население почти поголовно вырезано. При этом в ряде случаев местные мусульмане, российские подданные, защищали и укрывали армян.

Изменения геополитической реальности
в эпоху смуты 1917—1922 годов

Катастрофа 1917 года как бы вернула Кавказ в эпоху южного мусульманского доминирования. В январе 1918 года окончательно рухнул Кавказский фронт, и турецкие войска, до того оттесненные до линии Тиреболу—Эрзинджан—Сирт, начали, не встречая сопротивления, контрнаступление церемониальным маршем. К маю 1918 года турки не только вернули все занятые русскими войсками вилайеты восточной Анатолии, но и оккупировали значительную часть русского Закавказья — Карскую и Батумскую области, часть Эриванской и Тифлисской губерний.

Пока в Петрограде сохранялась власть Временного правительства и даже после захвата власти 25 октября 1917 года большевиками, ни один мало-мальски известный кавказский политик не мыслил отделять свой народ от России. Обсуждались многообразные проекты будущего устроения России на федеративных или автономных началах, но не сецессии. На Кавказе достаточно спокойно прошли выборы во Всероссийское Учредительное собрание, принеся победу меньшевикам, социалистам-революционерам и национальным партиям.

В 1917 году, пользуясь революционной анархией, Кавказ наводнили турецкие и германские агенты, разрабатывавшие главным образом панисламистские, пантюркистские идеи и возбуждавшие сецессионистские настроения. Только тогда, когда политики Кавказа убедились, что России как государственного целого больше нет, а засевшие в Петрограде и Москве большевики, для сохранения своей разбойной власти, готовы отдать полцарства австрийцам, немцам и туркам, они ради самосохранения стали думать об отделении от России.

3 марта 1918 года большевики подписали в Брест-Литовске сепаратный мир с Германией. По пунктам этого мирного договора все Закавказье подлежало германо-турецкой оккупации, а юго-западная часть региона — Карс, Ардаган, Батум— аннексировалась Турцией. Ни одна власть, кроме большевицкой, существовавшая тогда на пространствах России, этот сепаратный мир не признала. К тому же большевики с насилиями и убийствами разогнали только что избранное Учредительное собрание, а их власть была объявлена совершенно незаконной и разбойничьей указом, принятым в общем собрании Правительствующего Сената 22 ноября 1917 года.

Дабы как-то организовать власть на пространствах, свободных от большевиков, в разных частях России создавались временные правительства и законодательные собрания. В Закавказье таким правительством стал Закавказский комиссариат, начавший в Трапезунде собственные переговоры с турками о перемирии, так как старая русская армия совершенно развалилась и более не желала держать фронт. В качестве законодательного органа этой временной закавказской власти был образован Закавказский сейм ²³ , который, в частности, должен был одобрить пункты перемирия. 10 апреля Закавказским сеймом была объявлена Закавказская республика как временно независимое, из-за захвата власти в столицах большевиками, образование.

Однако переговоры в Трапезунде не удавались, а турецкие войска продолжали продвигаться в глубь Закавказья. Пал Карс, затем после короткого сопротивления капитулировала неприступная крепость Батума. Заняв Ахалцихский уезд Тифлисской губернии, части неприятеля подступали к Александрополю и Тифлису. Турки требовали однозначного согласия на пункты Брестского мира, но в кулуарах переговоров намекали, что если народы Закавказья воспользуются правом на самоопределение и вовсе отделятся от России, объявив себя независимыми государствами, то в этом случае Брестский договор потеряет для них свою силу. В действительности турки и их фактические союзники в сейме кавказские татары хитрили. План Османской державы состоял в том, чтобы включить в свой состав как можно больше кавказских земель с изволения их населения до заключения общего мира, обещавшего Тройственному союзу мало хорошего. Кавказские татары, вернее, их вожди после большевицкого переворота и фактического распада России были готовы на это, с армянами предполагалось покончить вовсе, как это уже было проделано в 1915—1916 годах в Анатолии, а над Грузией, предварительно отторгнув от нее все населенные мусульманами земли, установить протекторат, типологически подобный османскому протекторату над грузинскими царствами в XVIII веке.

Это было возвращение к геополитической ситуации XVI—XVII веков. Россия устранялась, а слабая Персия не могла быть соперником в этом переделе Кавказа. Англичане, воевавшие в Месопотамии, были еще далеко, и турецкие политики надеялись успеть закрепить свои приобретения, как раз используя модный в то время принцип права наций на самоопределение. Но, понятно, грузинам своих планов турки не раскрывали. И грузинские политики попались в расставленный капкан.

Провозглашение независимости Грузией 26 мая 1918 года и вслед за тем Азербайджаном (Армения решилась на подобный шаг только через год, 15 мая 1919 года) еще более усилило южную геополитическую ориентацию Кавказа. Тройственный союз немедленно признал эту независимость, Державы Согласия, естественно, ее проигнорировали. Турки немедленно предъявили Грузии еще более тяжкие условия мира, требуя отдать им населенные преимущественно мусульманами и армянами Ахалцихский и Ахалкалакский уезды, создав тем самым коридор между уже аннексированной Турцией Аджарией и Азербайджаном, отсекая одновременно Грузию от Армении. Грузины обратились за помощью к Германии. Немцы перебросили в Тифлис немного войск, оккупировали страну и постарались укоротить своего зарвавшегося союзника. Турки, согласившись на словах, на деле продолжили наступление, объявив, что наступают не воинские части Турции, а местные жители — мусульмане, желающие самоопределиться и отложиться от Грузии. Местные мусульмане, известные нам как “месхетинские турки”, действительно всецело были на стороне своих соплеменников, грабя грузинские села, кощунствуя в христианских храмах, убивая и изгоняя мирных жителей христиан. Тогда же, кстати, был разорен и царский дворец в Абас-Тумане. С этого времени отношения между грузинами и месхетинскими турками остались враждебными до сего дня. Благодаря вмешательству немцев турецкие войска и партизанские отряды остановились на реке Храм в двух переходах от Тифлиса.

В Азербайджане, напротив, турок ждали как освободителей. Дело в том, что 24—29 марта 1918 года район Баку и побережье Каспийского моря от Баку до Петровска (Дагестан) были захвачены большевиками-армянами во главе с Шаумяном. Во время боев против большевиков сражались и русские, и татары, и армяне-небольшевики, но жестокой расправе, фактически — погрому, подверглись со стороны победивших большевиков именно мусульмане. Установившийся режим соединял классовый гнет с национальными гонениями и поэтому был особенно ненавистен татарскому населению. Справедливости ради следует сказать, что и существовавшая до того, и одновременно с большевиками в Елизаветполе (Гяндже) национальная татарская власть была столь же нетерпима к русским и армянам. В начале 1918 года погромы русских сел татарами произошли на верхней Мугани и в Шемахинском уезде.

Незадолго до занятия Баку турками власть в городе от большевиков перешла к поддерживаемому англичанами армянскому генералу Бичерахову. В городе высадились английские войска, но после непродолжительных боев Баку был сдан туркам 2 сентября 1918 года. В город торжественно въехало азербайджанское правительство, и началась ужасающая по размерам армянская резня. За несколько дней погибло не менее 30 тысяч армян. Через несколько дней турецкие власти прекратили бойню, но оставшиеся армяне были лишены всех прав, их имущества конфисковывались без вознаграждения, а видные лидеры армянской общины продолжали тихо и бессудно уничтожаться. К русским новая азербайджанская власть отнеслась терпимо.

Планы турок не ограничивались Закавказьем. Поскольку Брестский мир не позволял им переваливать через основной Кавказский хребет, турки инспирировали создание независимой Горской республики. Предполагалось, что при усилении анархии в России она попросится под протекторат Турции. Горская республика формально объединяла весь Северный Кавказ от Туапсе до Дербента, но фактически имела власть только в Чечне и Дагестане. Главными врагами турецких протеже стали осетины и русские казаки, а также те черкесы и кабардинцы, которые в союзе с русскими выступили в рядах Добровольческой армии генерала Деникина. Третьей силой на Северном Кавказе стали большевики. Покровительствуемых Турцией горцев Чечни и Дагестана они до поры трогать боялись, а тех, кто поддерживал Деникина и, соответственно, Антанту, истребляли со всей свирепостью. Погромы, разорение станиц и аулов, разграбление городов, массовые насилия стали обычным явлением в это время на Северном Кавказе.

“Грабеж, как занятие, пользовавшееся почетом на Кавказе, стал теперь обычным ремеслом, значительно усовершенствованным в приемах и “орудиях производства”— до пулеметов включительно. Грабили все “народы”, на всех дорогах и всех путников — без различия происхождения, верований и политических убеждений. Иногда сквозь внешний облик религиозного подъема хищным оскалом проглядывало все то же обнаженное стремление. Дороги в крае стали доступными только для вооруженных отрядов, сообщение замерло, и жизнь замкнулась в порочном круге страха, подозрительности и злобы”, — вспоминал о 191 8 годе на Кавказе генерал А. И. Деникин ²⁴.

Совершенно ошибочно было бы полагать, что народы Кавказа, воспользовавшись ослаблением и распадом общерусской власти, решили “реализовать свои вековые чаяния и отделиться от России”, как это подчас утверждает ныне официоз новых независимых государств.

Политические новообразования, возникшие в то смутное время на Кавказе, отнюдь не были долгожданным плодом многолетней борьбы за независимость населявших их народов. Они появились в результате политической интриги Турции и разрушения центральной власти в России. “Совокупность событий, приведших к независимости, ни в коем случае не может рассматриваться как результат целенаправленной деятельности социал-демократов. Несмотря на упования небольшой группы грузинских националистов, независимость вовсе не являлась целью ведущего политического направления грузин. Скорее физическое и политическое разобщение с большевицкой Россией, возникшее как результат разгорающейся гражданской войны, и непосредственная угроза турецкого нашествия побудили грузин (так же, как и азербайджанцев, и армян) официально пойти на разрыв с Россией”, — указывает современный западный историк Р. Г. Сани.

Чисто сиюминутные, конъюнктурные задачи провозглашения независимости хорошо сознавались и современниками. “Поставленная весною 1918 года перед угрозой продвижения на ее территорию турецких полчищ, Грузия объявила свою самостоятельность и независимость от России и оперлась на Германию, опасаясь, что, оставшись нераздельной частью России, она попадет под последствия невыгодного для нее истолкования Брестского договора”, — писал русский закавказский политик Б. Байков. О том, как это происходило “изнутри”, рассказывает главнокомандующий войсками Закавказской республики, а затем Грузии генерал Квинитадзе: “26 мая 1918 года была объявлена самостоятельная Грузинская республика <...> Произошло это вследствие настойчивого требования Вехиб-паши; был передан нашей делегации его ультиматум председателю Закавказской делегации А. И. Чхенкели с требованием признания Брест-Литовского договора. Последний прислал на мое имя телеграмму для передачи Правительству и о необходимости завтра же объявить независимость Грузии, для которой Брест-Литовский договор уже не был бы обязателен. Объявили.”

Разумеется, тут же нашлись охотники из национального образованного класса стать министрами, градоначальниками, главнокомандующими. Еще недавно горячие сторонники Великой России, кавказские аристократы и интеллектуалы теперь с невероятным жаром начали отстаивать свое право на независимость и охаивать Россию. Например, генерал русской службы кавказский татарин Шихлинский, о котором как о русофиле и поклоннике православия говорил о. Георгий Шавельский (см. примечание 2 на с. 150), командовал в сентябре 1918 года обстреливавшей Баку турецкой артиллерией, а грузинские социалисты, еще недавно выступавшие даже против федерализации российско-грузинских отношений, в 1918 года объявили преступными любые заявления и публикации, выражавшие сомнения в целесообразности грузинской независимости, а ведомство Ноя Рамишвили по борьбе с контрреволюцией зорко следило за соблюдением этого указа. “Все счеты со всем, что является русским, должны быть кончены”, — писал в это время орган грузинских национал-демократов газета “Питало-Клдэ”.

“В Кавказском Сейме пришлось выслушивать речи татарских представителей, дышавших ненавистью к России и недвусмысленно намекавших на будущий союз закавказских татар с Турцией, с которой Азербайджан в 1918 году, исполняя приказания Германии, собирался окончательно соединиться, отделившись от России” ²⁵.

Но это отношение политической элиты совершенно не разделялось народом, который очень быстро понял, что независимость не сулит ему ровно никаких ни моральных, ни культурных, ни материальных выгод, а право попирать и грабить соседей, с которыми при русской власти более или менее мирно пришлось жить сто лет, оборачивалось и обратным правом быть попранными и ограбленными этими или другими соседями. Нескольких месяцев хаоса, погромов и нищеты, соединенных с невероятным взяточничеством, казнокрадством, произволом и непотизмом новых национальных администраций, с лихвой хватило “освобожденным народам”, чтобы освободиться от революционно-националистического угара, если он и был поначалу.

“Когда доходило дело до бесед “по душам”, то приходилось слышать характерные заявления вроде следующих: “Республика — это ничего. И Азербайджан — это тоже ничего; но надо, чтобы все было, как при Николае...” — вспоминал видный бакинский член партии к.-д. Б. Байков.

Если бы законная и твердая государственная русская власть вернулась на Кавказ в 1918—1919 годах, она мало где встретила бы сопротивление. Но власти такой в России в то время не было. Белые правительства адмирала Колчака и генерала Деникина продолжали традицию закона и правопорядка, насколько это было возможно в обстоятельствах гражданской войны, но они были слабы, перспективы их победы далеко не безусловны, и к тому же к югу от Кавказского хребта никакими правами они не обладали. В центре же России хозяйничали большевики, творя преступления, по сравнению с которыми все бесчинства национальных правительств были почти что детскими забавами.

Военное поражение Центральных держав принципиально изменило ситуацию на русском Кавказе. 30 октября 1918 года капитулировала Турция, 3 ноября — Австро-Венгрия, 11 ноября — Германия. По условиям капитуляции, все войска потерпевших поражение держав выводились из пределов России. Во второй половине ноября они действительно покинули Кавказ. В Закавказье вошли войска Антанты, главным образом, британские. Северный же Кавказ был признан зоной контроля администрации Вооруженных сил юга России.

Независимость закавказских государств Антанта не признала. Когда 17 ноября 1918 года в Баку прибыли английские войска, командующий ими генерал Томсон, тут же приказав спустить развевавшийся на пристани национальный флаг Азербайджана, заявил: “Великая война окончена полной победой Антанты. Я пришел как ее представитель сюда в Баку, в пределы России в ее границах до войны 1914 года, на русскую землю, на Кавказ, принадлежащий России от моря Каспийского и до Черного моря” ²⁶.

Точно так же понимало государственную ситуацию Кавказа и русское правительство адмирала А. В. Колчака. Главнокомандующий его вооруженными силами на юге России генерал А. И. Деникин дал следующую секретную инструкцию в Тифлис главному представителю Добровольческой армии в Закавказье генералу Баратову:

“Все Закавказье в пределах границ до начала войны 1914 года должно быть рассматриваемо как неотделимая часть Российского Государства... Надлежит подготавливать почву для безболезненного воссоединения этих областей в одно целое с Россией под верховным управлением общероссийской государственной власти. <...> Одновременно с тем, впредь до окончательного установления общегосударственной российской власти допускается самостоятельное управление этих областей, ныне в них образовавшееся и существующее” ²⁷.

Однако, следуя, видимо, некоторым секретным директивам, государства Антанты не спешили восстанавливать законную русскую администрацию в Закавказье. Первоначально они объявили, что в оккупированных районах они будут готовить базу для непосредственного военного участия в подавлении большевицкого мятежа. Однако, кроме как на далеком севере, в Архангельской губернии, нигде войска Антанты так и не вступили в непосредственное военное противоборство с большевиками. Оккупация же Кавказа продолжалась под предлогом “обеспечения тыла” Белых армий. Союзники de facto признали существовавшие на Кавказе национальные правительства Грузии, Азербайджана и Армении.

Между тем, эти национальные правительства Закавказья демонстрировали “под Антантой” свою антироссийскую и антидобровольческую позицию не менее решительно, чем во время германо-турецкой оккупации. Так, председатель правительства Грузии Ной Жордания, еще недавно русский социал-демократ и убежденный приверженец культурно-национальной (а не территориальной, как Чхенкели) автономии в составе единой России, провозглашал 11 января 1919 года в тифлисском парламенте, “что в пределах Грузии не будет выходить ни одна газета, будет ли она русская, армянская или другая, которая не будет решительно стоять на почве независимости Грузии”.

Грузинское правительство активно поддерживало исламских экстремистов на Северном Кавказе. Штаб Ахмеда Цаликова (вождь чеченского движения против Деникина) находился в Тифлисе, а грузинский генерал Кереселидзе командовал его армией. Из Тифлиса поступало вооружение и снабжение инсургентов, в их рядах воевал грузинский легион, десятки офицеров и инструкторов.

Азербайджанское правительство также поддерживало антироссийские настроения и действия на Северном Кавказе и не скрывало своих желаний соединить Дагестан и Чечню с Азербайджаном. 17 апреля 1919 года на стенах бакинских домов была расклеена листовка — воззвание всех партий парламента Азербайджанской республики:

“Граждане, братья Азербайджанцы! На Северном Кавказе свободолюбивые горцы, верные заветам своих предков и принципам свободы и независимости малых народов, истекают кровью в неравной схватке с реакционными силами Деникина и Ко. Геройская защита горцами своей независимости должна пробудить в гражданах Азербайджана сознание, что генерал Деникин, представитель мрака и порабощения, не пощадит самостоятельности и Азербайджана. Святой долг каждого мусульманина своевременно прийти на помощь братьям горцам. Интерпартийная комиссия формирует на помощь горцам азербайджанский добровольческий отряд под руководством опытных офицеров. Граждане! Записывайтесь в ряды добровольцев! Запись производится в здании парламента.” ²⁸

За этой политикой ясно просматривалась Турция. Вожди Азербайджана находились в тесном сотрудничестве с эрзурумским правительством Кемаль-паши. Турецкие офицеры вместе с грузинскими и азербайджанскими поднимали горцев Северного Кавказа против Деникина, азербайджанские власти арестовывали и заключали в тюрьмы русских офицеров, приезжавших из Добровольческой армии на территорию самопровозглашенной республики, а английская администрация этому фактически не противилась. Когда же британские офицеры, аккредитованные при штабе Деникина, выступали на стороне русских, за “единую и неделимую Россию” или хотя бы за безусловное подчинение администрации ВСЮР Северного Кавказа, их неизменно одергивали из Лондона, а то и отзывали ²⁹.

1 февраля 1919 года британские военные власти на Переднем Востоке информировали генерала Деникина, что к югу от линии Кызыл-Бурун — Закаталы — Кавказский главный хребет — Туапсе ни его администрация, ни войска находиться не могут (телеграмма военной миссии № 74791). В случае нарушения этого условия всякая помощь Добровольческой армии со стороны Великобритании может быть прекращена. Эта “демаркационная линия”, проведенная союзной России державой по телу России без всякого ее согласия, отсекала от русской власти все Закавказье, половину Черноморской губернии и большую часть Дагестанской области. Игнорируя эти условия, генерал Деникин силой утвердил свою власть на всем Северном Кавказе, и англичане не без протестов согласились на новую разграничительную линию, оставлявшую ВСЮР всю Черноморскую губернию и Дагестан, определив тем самым на Кавказе фактически нынешнюю границу Российской Федерации. Закавказье же они не желали передавать ни при каких обстоятельствах.

Глава русской государственной власти на Юге России генерал А. И. Деникин по этому поводу писал:

“Ввиду того, что Англия, вопреки первоначальным заявлениям, отказалась двинуть свои войска против большевиков, а территория Закавказья была уже свободна от турок и германцев, решение (об оккупации всего Закавказья. — А. З.) лишено было всяких стратегических обоснований. Оно могло быть продиктовано только мотивами политико-экономическими: грузинский марганец, бакинская нефть и нефтепровод Баку—Тифлис—Батум сами по себе определяли вехи английской политики и английского распространения. Помимо этого, стремясь установить протекторат над Персией, Англия желала естественной преграды против России и территорий, по которым проходят пути к открытому морю в Батум”.

Между тем, географическая карта политических предпочтений в Закавказье была весьма мозаичной. После ухода турок, кроме Грузии и Азербайджана, образовалась Батумская область, Республика Юго-Западного Кавказа (Карская область, Артвинский округ Батумской области, Ахалцихский уезд Тифлисской губернии), Армения (из северной части Эриваньской губернии), Аракская республика (из части губернии к югу от реки Арпа — Нахичеванский и Шаруро-Даралагезский уезды), так называемая Республика Андроника (Зангезурский и Шушинский уезды Елизаветпольской губернии), Ленкоранская республика (Бакинская губерния к югу от Куры) и “нейтральная зона” между Арменией и Грузией (Ахалкалакский уезд Тифлисской губернии). Если Азербайджан и Грузия, точнее, культурная часть грузин и азербайджанцев-татар, были настроены решительно антироссийски и ориентированы на полную национальную независимость (Грузия) или соединение с Турцией (Азербайджан), то другие частицы этой мозаики скорее тяготели к России.

Ленкоранская республика, сначала большевицкая, а после июльского переворота полковника Ильяшевича — белая, населенная русскими и талышами, страшилась Азербайджана и тянулась к России.

Батумская область, населенная грузинами, исповедующими ислам, со значительным русским и армянским меньшинствами, не желала входить в Грузию, стремилась к России и даже послала на Парижскую конференцию свою делегацию с этими наказами.

Армения долго медлила с провозглашением независимости, тяготела к России, с готовностью принимала русских офицеров и чиновников на службу. Большая часть армянских политиков (половина Дашнакцютюн, Народная партия, социалисты-революционеры) склонялась к воссоединению с Россией после преодоления смуты.

О политических устремлениях Аракской республики, населенной в большинстве мусульманами, известно немного, но так как ее независимость решительно поддерживало эрзурумское правительство Кемаль-паши, можно предположить, что оно было протурецким, но скрывало это в обстоятельствах британской оккупации края.

Республика Андроника, напротив, была ориентирована на Армению и Россию, и общественность Карабаха во главе с Шушинским городским головой подали русской администрации петицию, в которой они подтверждали, что считают себя исконно русскими подданными и рассчитывают на заступничество России ³⁰.

Республика Юго-Западного Кавказа первоначально возникла как марионеточное государство, ведомое Турцией, когда последней было велено победителями уйти из пределов Российской Империи. Правительство (Шуро) этой республики возглавлял Нури-паша, брат Энвер-паши. Но когда стало ясно, что турецкую администрацию в крае англичане терпеть не будут, Шуро просило Деникина о скорейшем назначении в Карс русского губернатора. “Если не турецкая, то только русская власть”, — откровенно говорили турки юго-западного Кавказа представителю ВСЮР полковнику Лесли 31 декабря 1918 года в Карсе. Прибывшего же в Карс в январе 1919 г. английского представителя полковника Тимперлея Шуро встречало словами: “Мы рады вас приветствовать как союзников, победителей и как дорогих гостей на русской земле” ³¹.

При столь сложной мозаике политических интересов и предпочтений Антанта уже в апреле 1919 года избирает политику, ведущую к полному отторжению Закавказья от России. В это время верховный представитель союзных держав в Закавказье генерал Уокер предложил посланцу Деникина генералу Эрдели следующие варианты решения кавказской проблемы: “Признание самостоятельности образовавшихся республик с полным отделением их от России или образование соединенного государства на Кавказе в отделе от России либо в конфедерации с ней” ³².

Не останавливаясь на словах, англичане стали тут же претворять их в жизнь. В Батуме был “с почестями” спущен русский флаг и на его месте взвился британский “юнион джек”. В Азербайджане англичане никак не препятствовали военной операции против русской Мугани (Ленкоранская республика), повлекшей обычные для гражданской войны насилия и жестокости. Республику Юго-Запада Кавказа англичане просто разделили между Грузией и Арменией. Армении передали также Аракскую республику, а Азербайджану — Шушинский и Зангезурский уезды (республику Андроника). Что делать с Батумской областью, англичане не знали. Думали даже отдать ее Армении. Грузины требовали ее себе, местное население было против, но возвращать область России британская администрация и не помышляла.

Особое давление союзники оказывали на Армению, страдавшую русофильством. Полковник Зинкевич, эмиссар Деникина в Эривани и начальник Генерального штаба Армении, докладывал, что представитель Антанты в Армении американский генерал Хаскел “потребовал от правительства Армении, чтобы оно не сносилось с главнокомандующим ВСЮР помимо него <...> когда же американцы видят проявления симпатий к России, они убеждают армян, что Россия никогда больше не будет великим государством и что поэтому на нее нельзя рассчитывать в смысле помощи” ³³ . Член армянской делегации на Парижских переговорах Пападжанов говорил русскому министру иностранных дел Сазонову, что у многих армян создается опасение: “не потому ли англичане лучше относятся к грузинам, что те определенно отвернулись от русских” ³⁴.

Русские политики были уверены, что англичане желают отторгнуть Кавказ в корыстных целях, создав в этом богатом регионе зону своего влияния. И считать так были основания. Промышленные и финансовые круги Великобритании не скрывали своего интереса к наследию рушащейся империи. В декабре 1918 года на ежегодном собрании кавказских нефтяных компаний в Лондоне представитель Bibi-Elibat Oil Company Ltd. , например, заявлял: “На Кавказе — от Батума до Баку и от Владикавказа до Тифлиса, Малой Азии, Месопотамии, Персии британские войска появились и были приветствуемы народами почти всех национальностей и верований, которые взирают на нас как на освободителей одних от турецкого, других от большевицкого ига. Никогда еще в истории наших островов не было такого благоприятного случая для мирного проникновения британского влияния и британской торговли, для создания второй Индии или Египта <...> Русская нефтяная промышленность, широко финансируемая и правильно организованная под британским началом, была бы ценнейшим приобретением истории” ³⁵.

Но вряд ли экономическая выгода была главным стимулом Антанты, заставлявшим ее вести дело к отторжению Закавказья, да и иных окраин от России. Не могло это быть и результатом безоглядной поддержки вильсоновского принципа права народов на самоопределение. Во-первых, в самой Британской империи это право в 1918—1920 годах не готовы были нигде реализовывать, а во-вторых, былые союзники России не столько исполняли волю кавказских народов, сколько формировали ее. По крайней мере, простая мысль, что Россия сама должна решить судьбу своих окраин после победы над большевиками, совершенно не высказывалась политическими предводителями стран Согласия в годы Гражданской войны. Ясно, что распадение России на этнические государства, в том числе и отпадение от нее Кавказа, являлось политической целью Антанты в 1919—1920 годах. Деникину, Колчаку, Юденичу помогали, чтобы они смогли покончить с большевизмом, но противодействовали всякий раз, когда они заговаривали о “единой и неделимой России” и пытались создать надежный тыл Белых армий в инородческих губерниях.

Не экономический интерес и не радение о судьбе малых народов, но страх перед Россией толкали на эти нравственно сомнительные шаги государственных деятелей Европы и Соединенных Штатов. Быть может, наиболее откровенно заявил этот “государственный интерес” в Палате общин Британского парламента Ллойд-Джордж в речи, произнесенной 17 ноября 1919 года:

“Адмирал Колчак и генерал Деникин ведут борьбу не только за уничтожение большевиков и восстановление законности и порядка, но и за Единую Россию. Этот лозунг неприемлем для многих народностей... Не мне указывать — соответствует ли этот лозунг политике Великобритании. Один из наших великих государственных деятелей, лорд Биконсфилд видел в огромной, великой и могучей России, сползающей подобно леднику в направлении к Персии, Афганистану и Индии, самую грозную опасность для Великой Британской Империи”.

Это был страх не перед тоталитарным советским государством, не перед агрессией Коминтерна, не перед все сокрушающим ядерным ударом безумных старцев из Политбюро — нет, это был страх перед Россией как таковой, обычной, респектабельной петербургской Россией, которую пытались сохранить вожди Белых армий. Независимо от политического режима, в ней царящего, Россия вызывала страх, идиосинкразию и желание избавиться от этого страха не иным каким образом, но убавлением пространства России. Она казалась угрожающе огромной демократиям Запада .

Примечательно, что Антанта интриговала против “Единой России” на Кавказе до тех пор, пока армии Деникина победоносно продвигались к Москве. Когда же после великой битвы в междуречье Десны и Дона поздней осенью 1919 года военное счастье изменило белым и началось их отступление к предгорьям Кавказа, англичане начали вывод войск из Закавказья, оставляя народы региона один на один с большевиками. Проливать кровь своих солдат за свободу республик Закавказья Антанта не собиралась. В 1920—1921 годах Кавказ был поделен между двумя молодыми хищниками — русскими большевиками и турецкими кемалистами. Большая его часть досталась коммунистам, а кемалистам, в благодарность за содействие ³⁶ , Ленин выплатил огромную контрибуцию в золоте и вооружении и подарил Республику Юго-Запада Кавказа с Карсом, Ардаганом, Артвином и Араратом.

Короткий период независимости Кавказа был ознаменован межнациональными конфликтами, вопиющими беззакониями и небывалой хозяйственной и административной разрухой.

Грузия, самое развитое и сильное из кавказских государственных новообразований, представляла себя Западу в этот период как социал-демократическая республика, проводившая небывалый эксперимент по строительству демократического и социалистического государства на Востоке. И действительно, почти все руководящие должности в правительстве, армии и администрации Грузии были в руках у социал-демократов (меньшевиков) ³⁷ , многие из которых до того являлись депутатами Государственной Думы и Учредительного Собрания. Но все это была только видимость. “В Грузии, — отмечал исследователь выборов в Учредительное Собрание О. Радкей,— национализм долго скрывал себя под меньшевицкими облачениями, но теперь он готов был сбросить эти покровы”. “Вместо явной поддержки межэтнических столкновений, социал-демократы сублимировали национальную напряженность в классово-политический конфликт, в котором армяне преображались в “буржуазию”, а русские — в “бюрократию”, — указывает Р. Г. Сани. При этом на высших государственных и командных должностях в независимой Грузии оказывались только грузины, и, главным образом, имеретинцы, часто родственники.

Несмотря на то, что грузинские “отцы” республики Ной Жордания, Георгадзе, Гогечкори, Рамишвили постоянно говорили об освобождении грузин от русского колониального гнета, сама Грузия 1918—1921 годов была не национальным государством, но мини-империей, завоевавшей и пытавшейся удержать в своем составе области, где этнических грузин жило очень мало, и коренное население которых явно выражало свое желание быть вместе с Россией, Арменией или Турцией ³⁸.

Грузия предъявила права на Адлер и Сочи и, воспользовавшись хаосом 1918 года, оккупировала всю южную часть Черноморской губернии, в которой не было ни тогда, ни ранее никакого грузинского населения (этот родной для черкесов и абазинцев край после их исхода в Турцию был заселен русскими и армянами). Когда же в январе 1919 года из-за притеснений, чинимых грузинами, восстали армяне Сочинского уезда и русские Добровольческие части заняли этот уезд, выйдя на границу Черноморской губернии и Сухумского округа — реку Бзыбь, начались антирусские действия грузинской администрации. Были конфискованы земли русских землевладельцев в Грузии (24.02.1919), арестованы активисты Русского национального совета в Тифлисе, военнослужащие. В Великий Четверг 1919 года грузинские власти опечатали и отобрали у русских прихожан кафедральный собор Тифлиса ³⁹.

Грузия в это время воевала с Арменией за пограничные земли Джавакха и подавляла восстания армян в Борчалинском уезде (43,5% армян, 1,5% грузин, остальные — турки) и в Джигетии (Сочинский уезд). 16 декабря 1918 года все жившие в Грузии армяне мужского пола от 18 до 45 лет были объявлены военнопленными и помещены в концентрационный лагерь под Кутаисом. С Азербайджаном Грузия была на грани войны из-за Закатальского округа, населенного преимущественно лезгинами (47,6% лезгин, 14,7% грузин-ингилойцев мусульманской веры, большинство остальных — азербайджанцы), которых грузинские князья считали своими крепостными-хизанами. Грузинские регулярные войска и гвардейцы Валико Джугели жестоко подавляли осетинские восстания в Сашкери и крестьянские волнения в Душетии, Раче, Тианети и Лечхуми ⁴⁰ . В апреле 1919 года грузинские войска генерала Квинитадзе с боями заняли северную часть Республики Юго-Западного Кавказа до Ардагана и установили репрессивно-полицейский режим в районах, населенных турками-месхетинцами. Религиозно-этническая война в Аджарии, куда грузинские войска вошли после эвакуации англичан в июле 1920 года, продолжалась вплоть до занятия области в 1921 года Красной армией.

Но, помимо кровавых межнациональных конфликтов и войн с соседями, Грузинское государство не могло выйти из административного хаоса. Хотя, в отличие от всех других народов края за исключением армян, грузины к 1917 году имели большой кадр национальной интеллигенции, образованное высшее сословие и хорошо подготовленных в старой русской армии солдат и офицеров своей национальности, им так и не удалось создать работающего государственного механизма.

Внимательно следивший за положением в Закавказье А. И. Деникин писал в своих воспоминаниях: “Грузинские газеты отмечали новое растущее зло — непотизм, кумовство, землячество, — наложившее отпечаток на все правительственные учреждения и приведшее к небывалому взяточничеству, спекуляции и хищениям”. Многочисленные воспоминания очевидцев-грузин отнюдь не смягчают эту картину, но только расцвечивают ее новыми подробностями.

Азербайджан, в отличие от Грузии, испытывал огромный недостаток в национальных образованных кадрах. Часто административные и государственные должности замещали люди, вовсе не имевшие специальной подготовки и опыта. Их единственными преимуществами были татарская национальность и родственные связи. “Национализация административного аппарата привела к тому, что в глазах населения “старый полицейско-бюрократический режим” (дореволюционной России. — А. З.) казался гуманнейшим. Насилие, произвол и повальное взяточничество превзошли всякие ожидания, а в районах с преобладающим населением “национальных меньшинств”, особенно армянским и русским, создались совершенно невозможные условия существования <...> Дома, поля, инвентарь, имущество людей, бежавших от турецкого нашествия и теперь вернувшихся, были захвачены татарами, и положение беженцев оказалось безвыходным”, — писал А. И. Деникин. “Незначительная у татар интеллигенция порасхватала все сколько-нибудь интересные должности: министров, их товарищей, директоров департаментов, членов Парламента, губернаторов и т.д.... На должности же поскромнее некого было и назначать: на место мировых судей назначались бывшие судебные приставы и переводчики, служившие в судебных учреждениях. В особенности же ухудшился состав в администрации и полиции, где произвол и взяточничество свили себе прочное гнездо. Из провинции доходили самые невозможные, ужасные вести о произволе местных сатрапов над бедным населением, которое все чаще и чаще вспоминало времена Русской Имперской власти... “Хорошо помню, как из Кубинского уезда (Бакинской губернии. — А. З.), где царьком был брат премьер-министра, занимавший скромную должность Уездного Начальника, раздавалось общее требование со стороны татарского населения прислать на ревизию Члена Окружного Суда, и непременно русского. Недоверие к власти было полное” ⁴¹.

Особенно тяжелое положение сложилось в вооруженных силах республики. Кавказские татары не призывались на воинскую службу в России, а платили специальный военный налог-откуп. В офицерские школы их принимали, и потому небольшое число офицеров-азербайджанцев имелось, а подготовленных солдат не было вовсе. Для подавления народных восстаний, резни армян в Шуше и при захвате русской Мугани сил такой армии хватало, но в более или менее правильном военном столкновении она была бессильна.

А война шла постоянно в Карабахе с армянами “храброго Андроника”. Британская администрация почему-то передала населенные армянами уезды Елизаветпольской губернии под юрисдикцию Азербайджана. Британский администратор Карабаха полковник Шательворт не препятствовал притеснениям армян, чинимым татарской администрацией губернатора Салтанова. Межнациональные трения завершились страшной резней, в которой погибла большая часть армян города Шуши. Бакинский парламент отказался даже осудить свершителей Шушинской резни, и в Карабахе вспыхнула война. Англичане пытались разъединить армянские и азербайджанские войска. Когда же они ушли из региона, азербайджанская армия была в начале ноября 1919 года полностью разгромлена армянами. Только вмешательство англичан смогло предотвратить поход армянских войск на Елизаветполь и Шемаху.

Положение Армении было особенно бедственным. Зажатая между враждебными ей Турцией, Азербайджаном и Грузией, лишенная выхода к морю, наводненная беженцами из турецкой Армении, крайне бедная плодородной землей и водой, страна буквально вымирала от голода и эпидемий. В этих обстоятельствах она естественно тянулась к России, медлила с провозглашением независимости и поддерживала самые близкие отношения с ВСЮР. Чтобы нейтрализовать это “вредное” стремление, Соединенные Штаты стали осуществлять широкую помощь армянам, а президент США В. Вильсон предложил создать Великую Армению от Киликии до Трапезунда. Предложение было абсурдно. На пространствах нового государства, когда-то действительно бывших армянских земель, перед Мировой войной армяне составляли лишь четверть населения. Но часть партии Дашнакцютюн поддержала эти планы. И когда 15 мая 1919 года Армения наконец была провозглашена правительством Хатисова независимой, декларация объявляла соединение и русских и турецких земель исторической Армении в единое государство: “Согласно воле всего народа правительство провозглашает Армению на вечные времена объединенной и независимой”.

Видимо, из-за крайней трудности положения, а также из-за большей национальной сплоченности армян государственная администрация действовала здесь лучше, чем в соседних государствах. Но национальные притеснения мусульманского населения также имели место и в Карской области, и в Нахичевани. К югу от Эривани в Садахло местные татары восстали против армян, создав свой маленький мусульманский Карабах. Война же с Грузией, Турцией и Азербайджаном в горячей или холодной форме была постоянным аспектом жизни независимой Армении.

Северный Кавказ, непосредственно входивший в зону администрации ВСЮР, распадался на две части.

Западная часть туземных народов Кавказа — адыгейцы, черкесы, кабардинцы и осетины-христиане в своем подавляющем большинстве поддержали Белое движение и Единую Россию. Здесь создавались органы местного самоуправления, формировались национальные войсковые соединения, готовые служить в Белой армии. Волнения происходили среди балкарцев и осетин, поддерживавших большевистскую партию “Кермен”, но они были маргинальны. Лояльна русской власти была и притерская равнинная Чечня.

“Сообразно с величиной территории и культурным уровнем населения, горским племенам предоставлено было достаточно широкое самоуправление в их этнографических границах, с выборной администрацией и с полным невмешательством власти в вопросы религии, шариата и народного образования, кроме... ассигнований с этой целью от казны”. ⁴²

Наиболее прочно русская администрация установилась в Осетии. В Кабарде злоупотребления местных властей вызывали неудовольствие народа, но они были направлены не против Белой власти, которой кабардинцы хранили верность, а против своих старшин и узденей, от засилья которых искали управы у русских начальников.

Напротив, горная Чечня, Ингушетия и Дагестан оставались враждебными белым, симпатизировали большевикам и, одновременно, желали союза с единоверной Турцией. С большим трудом администрации генерала Ляхова (главноначальствующий в Терско-Дагестанском крае) удалось ликвидировать Горскую республику, правителям которой дали приют в Тифлисе и Баку. Западный Кавказ идею независимости от России не поддерживал вовсе, но в Дагестане и горной Чечне она была популярна. Восстания Али-ходжи в Дагестане, Узун-ходжи в Чечне сотрясали северо-восточный Кавказ в 1919 году.

“Почва для народного неудовольствия была подготовлена разнообразными причинами, — отмечал генерал А. И. Деникин, — тяжелое экономическое положение, темнота масс, бытовые навыки (абречества. — А. З.), острая вражда между горцами и терцами, несправедливости и поборы местной туземной администрации, в Дагестане — насилия, чинимые войсками и чинами флота и т.д. и т.п.”. Возможно, русской администрации и удалось бы восстановить мир в этой неспокойной части Кавказа. Имам Гоцинский и Али-ходжа склонялись к соглашению с белыми, опасаясь большевиков и убеждаясь в терпимом и даже доброжелательном отношении русских властей к вере и обычаям горцев. Но поражение Белых армий и новороссийская катастрофа марта 1920 года не позволили продлиться этому диалогу. Теперь в диалог с Кавказом вступили большевики.

Итоги четырех лет смутного времени на Кавказе показали, что исчезновение внешней власти ввергает регион в непрекращающуюся межнациональную войну, приводит к административному хаосу и полному развалу экономической и культурной инфраструктуры региона. Местные элиты не показали себя способными принять всю ответственность управления и обеспечить хотя бы минимальные права граждан вне зависимости от вероисповеданья, языка и региона проживания. Власть оказалась повсюду на Кавказе этнократической, олигархической, клановой и, наконец, слабой и корыстной. Англия была слишком далеко, чтобы принять от России бремя организации региона на началах мира и стабильности. Белая власть — слишком слаба и занята на фронтах. Турция, в отличие от России и Англии, не в состоянии была встать “над схваткой”, играя все время на одной стороне. Она безусловно поддерживала своих соплеменников и единоверцев, всячески ущемляя христианские народы Кавказа, и потому не могла гарантировать ни их безопасности, ни, тем более, их государственного строительства.

Эпоха Гражданской войны из-за общей разрухи России, конечно, не может свидетельствовать об экономических тенденциях региона, но, безусловно, автаркия не принесла богатства ни одному из народов края. Отсеченность от общероссийского рынка крайне негативно сказывалась на народном хозяйстве еще недавно богатых городов и сельских местностей Кавказа. Переключения же на какой-либо иной перспективный рынок — европейский ли, турецкий ли — не произошло в те годы.

Второй период северного доминирования на Кавказе
(1921—1991)

Национальные правительства Грузии и Азербайджана и горцы северо-востока Кавказа решились искать союза с Белым движением лишь тогда, когда большевицкие армии неудержимо катились к предгорьям. Белая армия, единственный реальный барьер, отделявший народы региона от “нового мира” Совдепии, рухнул, и через несколько месяцев весь Кавказ был поко’рен красной власти. Национальные армии не смогли оказать никакого реального сопротивления, Антанта не прислала ни одного взвода на помощь молодым кавказским демократиям, которые она так заботливо оберегала от поползновений Деникина, с Кемаль-пашой большевики договорились полюбовно за счет армян и грузин, и на семь десятилетий Кавказ вновь оказался в системе северного доминирования.

Разумеется, советская власть на Кавказе имела мало общего с царской. Это была тоталитарная человеконенавистническая власть, для которой и жизнь одного человека и судьба этноса мало что значили в сравнении с безумной идеей мирового господства Коминтерна. Если при “старом порядке” главное внимание уделялось стабильности и процветанию империи, то при новом подвластные земли и народы рассматривались только как орудие для новых завоеваний. Человек был не ценностью сам по себе, но ценился только как средство или орудие властолюбивых устремлений коммунистической элиты. О нем могли заботиться, но исключительно с той же целью, с какой кирасир заботится о боевом коне, а летчик — о своем самолете.

Нет необходимости подробно останавливаться на этом периоде, многократно и талантливо описанном. Укажем лишь на тенденции нового периода северного доминирования для Кавказа.

1. В регионе был быстро восстановлен межисповедный и межнациональный мир, практически не нарушавшийся вплоть до армяно-азербайджанского конфликта 1988 года, когда власть в Москве стала заметно слабеть. Примечательно, что этот мир не был навязан только силой. Сила лишь оттеняла тенденцию к мирному сотрудничеству и сожительству. Множество межнациональных браков на Кавказе, в том числе и между такими “заклятыми врагами”, как армяне и азербайджанцы, осетины и ингуши, а также всех кавказских народов с восточными славянами — пример этого замирения.

Иной аспект примирения — совместная борьба против большевизма. В кавказских восстаниях 1930-х годов интернациональной советской репрессивной системе противостоял столь же интернациональный антибольшевицкий фронт. Например, в знаменитом Дагестанском восстании 1934—1935 годов “принимали участие представители всех национальностей. Многими отрядами повстанцев командовали русские, грузины, армяне...” ⁴³ . Руководил восстанием знатный аварец Абу-Бекир, сподвижник имама Гоцинского в годы Гражданской войны. Его начальником штаба был русский офицер, бывший “доброволец” из отряда Бичерахова — Александров. В ауле Джильда восставшими руководил грузин Борис Хоталошвили, в ауле Гимры — инженер-механик В. Степанов, в селении Ках — кубанский казак, хорунжий С. Василенко. В Хунзахе видный пост среди восставших занимал армянин из Кубы В.   Григорьянц. Близок к штабу восставших был и Анатолий Орлов, русский, поведавший миру о беспримерном подвиге своих товарищей по оружию.

Восстание, охватившее более 20 горных районов Дагестана, вовсе не было антирусским или антироссийским. “Наша народная вооруженная революционная борьба с бесчеловечным коммунизмом ставит своей целью победу над ним...— провозглашали в своем воззвании вожди восстания.— После свержения большевистского строя все народы, населяющие Россию, вправе в свободном волеизъявлении определить свою судьбу... В случае создания Российской Федеративной Демократической Республики, на территории Федерации все народы равноправны...” ⁴⁴.

Интернациональными были и восстание в Елизаветполе в мае 1920 года, при подавлении которого большевики убили почти все население города — более сорока тысяч человек, и партизанская борьба в Зангезуре, продолжавшаяся до 1923 года.

Антибольшевицкими, а не национально-освободительными были и восстания в Чечне, первое из которых произошло летом 1922 года и которые потом происходили в 1925, 1929, 1930, 1937 и 1969 годах. Эти восстания подавлялись с исключительной жестокостью с применением артиллерии, авиации и регулярных войсковых соединений. ⁴⁵ Причинами недовольства в первую очередь стали экономические и религиозные мотивы (коллективизация, гонения на веру, арест уважаемых и авторитетных людей).

В 1942 году Северный Кавказ встречал германские войска как освободителей не от русского, но от большевицкого ига. В Балыкской армии, в национальных комитетах карачаевцев, балкарцев, чеченцев практически отсутствовали антирусские настроения. Да и последовавшие в 1944 году репрессии связывались в сознании горцев не с русским народом, а именно с коммунистическим режимом.

Фактически это было продолжение Гражданской войны, из поражения которой был извлечен урок: национальное обособление и вражда приводят к победе тех сил, которые порабощают все народы.

Горы Кавказа давали приют в советские десятилетия многим недовольным режимом людей, что еще более способствовало знакомству народов друг с другом. Все оказывались в равной степени “товарищами по несчастью”.

Хрущевская “оттепель”, возвращение на Кавказ депортированных народов стали началом привыкания к смягчившейся советской системе. В этой системе оказалось возможным жить, и жить сравнительно неплохо, если принимать определенные правила идеологии и уметь извлекать выгоду из централизованного и безответственного экономического порядка Совдепии. Кавказ в 1960—1980-е годы сживается с советской системой, и его народы, за исключением небольших групп интеллектуалов, начинают воспринимать status quo как норму. Одним из аспектов этой советской нормы была жизнь в громадном многонациональном государстве.

2. Советская система пришла на Кавказ с идеей национально-территориальной автономии и государственной независимости народов. Но и автономия, и независимость “союзных республик” были совершенно фиктивными. Любое действие местных властей, вплоть до репертуара местных ансамблей песни и пляски и определения предпочтительных форм и методов сельскохозяйственной деятельности, жестко контролировалось. Жестко контролировались и программы образования. Тем не менее, в заданных советской властью рамках национальное культурное строительство было возможно и даже поощрялось, особенно в 1920—1930-е годы. Школьная грамотность, знание русского языка, распространение письменности на родном языке стали нормой для кавказских народов. Большое значение для культурного сближения имела служба в Вооруженных Силах. В отличие от времен Империи, в СССР на воинскую службу призывались мужчины всех национальностей, а старый принцип, что место прохождения службы должно быть подальше от дома, неукоснительно соблюдался. Естественная среди молодых людей дружба легко преодолевала в казарме национальные границы и снимала возможные этнические предубеждения.

Возникла национальная светская литература, сложилась национальная интеллигенция, работавшая на родном языке среди собственного народа. В годы советской власти фактически оформилось не конфессиональное, но именно этническое самосознание большинства народов Кавказа (грузины и армяне его безусловно имели и раньше), а с ним и этнические симпатии и антипатии.

Уничтожение или эмиграция, после захвата региона большевиками, высших сословий народов Кавказа — аристократии, духовенства, интеллигенции, то есть главных носителей и создателей национального сознания,— облегчили культурную нивелировку населения региона на сравнительно низком, телесно-бытовом уровне. Репрессии против интеллигенции в 1920—1960-е годы привели к еще большему “упростительному смешению” народов в 1970—1980-е годы. Распад СССР и этнические революции полностью прекратили этот процесс, направленный, по намерению его кремлевских инициаторов, на создание “человеческой общности нового типа” — “советского народа”.

3. Яростная борьба с религией велась на всем пространстве СССР. На Кавказе первоначально это была борьба только с православием. Желая опереться в борьбе против контрреволюционного казачества на горцев, коммунисты терпимо относились к мусульманской вере и религиозной школе. В 1 9 25 году на Северном Кавказе действовало до 1650 мечетей и более 740 мусульманских религиозных школ, в которых обучалось одновременно примерно 15500 человек. Но постановлением НКВД и Верховного комиссариата просвещения к концу 1928 года все религиозные школы были закрыты ⁴⁶ . Гонения на религию в 1930-е годы привели к закрытию большей части христианских, мусульманских и буддистских храмов, ликвидации монашеских общин и суфийских братств. Разумеется, фактически группы верующих оставались, но постоянные репрессии отрывали молодежь от веры отцов, превращали сознательную религиозность в бытовой обычай и, в результате, еще более облегчали перемешивание кавказских народов и их культурное нивелирование. Ослабление веры приводило и к социальной энтропии еще недавно очень жестко организованных семейных, родовых и территориальных сообществ Кавказа.

4. Огромное значение имело территориально-национальное оформление Кавказа в годы СССР. Царское правительство никогда не давало ход просьбам о создании национальных губерний на Кавказе, сознавая, что ни одна из них не будет моноэтничной ни в каких границах, а в моноэтничном по названию, но фактически многонациональном образовании всегда встанет вопрос о власти и национальном доминировании, что неизбежно накалит обстановку и приведет к насилиям. Поэтому предпочтение отдавалось принципиально не национальным, а чисто территориальным образованиям с местной высшей властью не из числа туземцев.

Советский режим создал систему национально-территориальных автономий, не особенно заботясь о соответствии границ реальным этническим рубежам. В ряде кавказских автономий титульный этнос находился даже в абсолютном меньшинстве (Абхазия, Адыгея), но это не мешало его административному доминированию в “своей” республике или автономной области. В большинстве национально-территориальных образований Кавказа происходило постепенное “мирное” вытеснение нетитульных наций из пределов этих “республик”. В Грузии за одно десятилетие (1979—1989) численность русских уменьшилась на 10 процентов, армян — на 3 процента, в Азербайджане — и русских и армян на 16 процентов, в Чечено-Ингушетии и Дагестане — русских на 13 процентов, в Северной Осетии — русских на 5 процентов. При том, что численность титульных наций в этих “республиках” быстро возрастала ⁴⁷.

В некоторых районах Кавказа конфликт титульного этноса с другими группами населения достигал большой остроты (осетино-ингушский рубеж, Карабах, Нахичевань, Абхазия, Южная Осетия), но из-за тоталитарно-репрессивной системы советского государства межнациональные напряжения не могли себя проявить в “горячей” форме.

5.Северное доминирование 1921—1991 годов, тем более в обстоятельствах автаркии коммунистического лагеря, оказалось благоприятным для народного хозяйства Кавказа. Кавказ стал регионом почти исключительного в СССР производства многих субтропических и теплолюбивых культур (чай, цитрусовые, виноград, вино, табак, фрукты), Черноморское побережье превратилось в цепь курортов общесоюзного значения. Если Прибалтика стала в СССР “эрзац-западом”, то Кавказ — “эрзац-средиземноморьем”. И хотя внутренние сельскохозяйственные районы Кавказа оставались бедными и малопродуктивными, население городов и побережий богатело. О бурном экономическом развитии отчасти может свидетельствовать рост городов. Тбилиси увеличил население к 1989 году в сравнении с 1913 годом в четыре раза, Баку — в четыре с половиной, Кутаиси — в пять раз, Ереван — в сорок раз.

Намного беднее была жизнь горных районов Северного Кавказа. Здесь, а также в Азербайджане, имелся избыток рабочей силы, существовала скрытая безработица. Многие мужчины занимались отхожим промыслом (шабашничеством) в других регионах СССР, что приносило их семьям немалый, по советским масштабам, доход.

Быстрое развитие народного хозяйства намного теснее связало Кавказ с остальной Россией в единую экономическую систему. Промышленность региона была ориентирована не на местные, но на национальные нужды, и поэтому щедро обеспечивалась энергоресурсами, идущими из внутренней России. В намного большей степени, чем до 1917 года, Кавказ к концу 1980-х годов был включен в национальный рынок.

6. В массовом сознании жителей региона их земли не воспринимались более как покоренные или колониально эксплуатируемые внешней русской властью. Представление о том, что народы Кавказа суть граждане одной великой страны, раскинувшейся “с южных гор до северных морей”, совершенно доминировало к началу Перестройки (1985—1986 годы) над сепаратистскими и центробежными настроениями.

Кавказ был интегрирован в общероссийскую государственную систему значительно глубже, чем когда-либо в Российской Империи. Однако декларативное наличие национально-территориальных образований и права наций на самоопределение вплоть до полного отделения, теоретически признаваемого большевиками, отягченное реальными межнациональными напряженностями и общим недовольством советским образом жизни, обязательно должны были привести к тяжелому этногосударственному кризису при ослаблении или исчезновении тоталитарного коммунистического пресса.

Как и в других регионах и иных областях жизни, советская система не предполагала саморегуляции общества. Сдерживаемая во многом лишь внешним панцирем власти, она не могла не пойти трещинами, когда эта жесткая оболочка разрушилась и исчезла.

Кавказ в период нового смутного времени (1988—1999)

Распад СССР начался межнациональными конфликтами на Кавказе. Апрельское 1989 года побоище в Тбилиси между советской армией и грузинской толпой, инициированное съездом абхазов в Лыхнах, постановившим независимость Абхазской АССР от Грузинской ССР; колоссальные митинги в Ереване, резня армян по всему Азербайджану и избиения азербайджанцев в Армении, инициированные решением армян Карабаха объединить свой край с соплеменной республикой и порвать с Азербайджаном — стали первыми кровавыми конфликтами, разрешить которые сколь-либо конвенциальными методами Москва и не умела, и не могла.

Начиная с 1990 года народы Грузии и Армении требуют независимости от СССР. Главный импульс для независимости — желание, чтобы им не мешали решать свои национальные задачи: Грузии — полностью инкорпорировать Абхазию и Южную Осетию, Армении — присоединить Карабах и создать мононациональное государство. Убедившись в бессилии Москвы силой восстановить азербайджанскую власть в Карабахе, к независимости начинает склоняться и Баку, рассчитывая таким образом “окончательно решить армянский вопрос в Азербайджане” и силой утвердиться в мятежной автономной области.

Стремление к независимости аргументировалось и экономическими выгодами отдельного от России существования. Хотя фактически весь Кавказ как был до революции 1917 года, так и оставался дотационным регионом, националистически настроенные вожди сулили своим народам невероятное процветание, “как в Кувейте” или “как в Европе”, в случае обретения независимости. “После достижения Чечней независимости в доме каждого чеченца из кранов вместо воды будет течь верблюжье молоко”, — обещал в 1991 году своим соплеменникам Джохар Дудаев.

Так же, как и в 1918 году, крайнее ослабление центральной российской власти в 1991—1992 годах привело к независимости Кавказа de facto, которое было лишь юридически оформлено для Закавказья распадением СССР в декабре 1991 года. Республики Северного Кавказа, юридически оставаясь в составе “обновленной России”, фактически вели также полунезависимое существование, продолжая, впрочем, получать дотации из Москвы. Характернейшим примером является здесь Чечня, где генерал Дудаев разогнал парламент и провозгласил себя президентом независимого государства. Россия его независимость не признала, но и жить ему “по своей воле” никак не препятствовала.

Независимость не обернулась для Кавказа ни миром, ни богатством. Регион оказался вверженным в бесконечные межэтнические войны, жизненный уровень населения быстро деградировал. Вновь, в еще более усугубленном виде, повторялась ситуация 1918—1920 годов. Даже очаги конфликтов были те же.

Жестокая многолетняя армяно-азербайджанская война привела к многомиллионным потокам беженцев и к оккупации армянами 1/5 территории Азербайджана. Нахичеванская АССР (фактически в границах Аракской республики 1919 года) не была затронута военными действиями, но, оставшись в глубоком армянском тылу и фактически полностью отделенная от основной части Азербайджана, вынужденно интегрировалась с Ираном, превращаясь вновь в “вассальное” от него Нахичеванское ханство. Несмотря на все попытки России и мирового сообщества решить Карабахский вопрос, он остается открытым и по сей день, и между армянами и азербайджанцами на линии фронта царит лишь хрупкое перемирие.

Попытки первого президента независимой Грузии З. Гамсахурдиа превратить страну в унитарное государство и “поставить на место” абхазов, осетин и другие национальные и исповедные (аджарцы) меньшинства тут же привели к жестоким войнам в Абхазии и Южной Осетии, закончившимся фактически полным отделением этих регионов от Грузии и, опять же, огромными встречными потоками беженцев. Референдум 3 октября 1999 года в Абхазии создал некоторую правовую базу для абхазских сепаратистов ⁴⁹ . Дистанцирование Аджарии, жившей под бессменной властью А. Абашидзе, от Грузии происходило более плавно и мирно, но к настоящему времени реальный статус Аджарии мало отличается от статуса Абхазии.

Фактически воспроизвелся и месхетино-грузинский конфликт, так как власти независимой Грузии препятствуют возвращению на земли потомков турок-месхетинцев, курдов и хемшинов (армян-мусульман) — в общей сложности около 300 тысяч человек, — выселенных Сталиным за пределы региона в 1944 году.

Другими “холодными” этническими конфликтами Закавказья, в любой момент могущими воспламениться, являются в Азербайджане лезгинский, талышский и курдский, в Грузии — армянский в Джавахе и азербайджанский в Марнеули.

К этническим проблемам Закавказья следует добавить и почти полный исход из Грузии и Азербайджана русского населения, насчитывавшего в 1989 году 400 тысяч в Азербайджане и 340 тысяч в Грузии.

Помимо этнических конфликтов, Грузию поразили многолетняя гражданская война звиадистов и сторонников Шеварднадзе и фактический распад страны в 1992—1995 годах на ряд полунезависимых “княжеств”, имевших свои армии и облагавших поборами население.

В Азербайджане, как и в 1919—1920 годы воцарился полный административный хаос. “Человек, стремящийся наладить хоть небольшое производство, сталкивается со взяточничеством в разных эшелонах власти. За каждую мелочь придется давать крупные взятки... В итоге производитель теряет до 90% своей прибыли и, разоряясь, закрывает свое дело... В Азербайджане можно подкупить любого госчиновника — от простого таможенника до любого министра... Полицейских в Азербайджане, с его небольшим населением, порядка ста тысяч. Многие азербайджанские полицейские действуют исключительно с целью личного обогащения... У состоятельного человека могут отобрать документы либо конфисковать товар. Причем конфискованный товар идет в карманы этих же полицейских”, — рассказывает очевидец.

Помимо административного хаоса, в Азербайджане царит и хозяйственная разруха. Огромное число безработных как в городе, так и в деревне, закрытие и разворовывание почти всей промышленности, кроме нефтяного комплекса, более чем на 80 процентах территории страны электричество подается 3—4 часа в сутки, “приватизация носит чисто грабительский характер и приводит пока лишь к обнищанию населения и к банкротству разгосударствленных предприятий”, сельскохозяйственные угодья не обрабатываются.

Экономическое состояние Грузии примерно такое же. Может быть, чуть лучше. Армения выгодно отличается административной упорядоченностью и достаточно производительным сельским хозяйством, но ее промышленность также совершенно разрушена, энергетический голод, возникший из-за бедности и блокады со стороны Азербайджана, очень мучителен для народного хозяйства.

Блокадой железных и шоссейных дорог в Абхазии и в Чечне Закавказье было в значительной степени отсечено от России и хозяйственно вынужденно изменило ориентацию на Турцию (Грузия) и Иран (Армения, Азербайджан). Однако к подъему экономики эта южная ориентация не привела. Так, в анклаве Нахичевани, полностью ориентированной на Иран, уровень жизни существенно ниже, даже чем в остальном Азербайджане, сохраняющем некоторые связи с Россией.

В настоящее время для Кавказа характерно сосредоточение всех скудных национальных богатств края и иных источников поступления финансов в руках узких групп национально-бюрократических элит, при полном равнодушии с их стороны к нуждам огромного большинства своих нищенствующих соплеменников. Полевой чеченский командир Балауди Мосаев в интервью, данном им 23 февраля 1995 года В. А. Тишкову, говорил: “Джохар (Дудаев. — А. З.) и подобные Джохару — они повязли... Те же пенсии, нефть, которые они, его окружение, сожрали, это можно было такую республику сделать, как Кувейт! Ведь если даже только 5% от продажи нефти пустить на нужды населения, мы бы так жили!.. И дети не голодали бы, и наши родители не ездили бы в Ингушетию и Дагестан получать пенсии... Нефть они сожрали однозначно... И вот, сидит там как правительство народного доверия...”. Подобные жалобы можно слышать во всех кавказских государствах и автономиях. Богатство немногих, еще недавно казавшееся невозможным, соседствует с нищетой большинства людей.

Грузия, и особенно Азербайджан, страдают и от исхода “европейского” населения — русских, украинцев, немцев, евреев и т.п. Они занимали определенные экономические ниши, как правило, связанные с высококвалифицированным техническим трудом, медициной, специальным образованием. Теперь, поскольку во всем Закавказье практически прекратила функционировать система высшего образования и академической науки, их просто некем заменить.

Эмиграция, временная или постоянная, из региона крайне высока. Армения потеряла до 40 процентов своего “советского” населения, Азербайджан и Грузия — около 30 процентов. При этом, уехавшие принадлежат к самым активным возрастным и профессиональным группам. На присылаемые ими деньги существуют пожилые родственники, жены и дети на родине. Но многие уезжают целыми семьями.

Сходна с закавказской ситуация и в самопровозглашенной независимой Чеченской республике. Ее почти полностью покинуло русское население, составлявшее в 1989 году четверть жителей Чечено-Ингушетии. Административная и хозяйственная инфраструктура полностью разрушена, земли заброшены, образование и медицинское обслуживание населения практически отсутствуют. Туземцы частью также выехали из пределов республики (до событий сентября-октября 1999 года около 45% жило за пределами Чечни) или перешли к натуральному хозяйству и криминальному бизнесу (производство и продажа наркотиков и фальшивых денег и банковских обязательств, похищение людей с целью выкупа, грабеж и т.п.). “Нефть, которая должна была обеспечить продовольственное изобилие на каждом чеченском столе, оказалась в руках наиболее сильных в военном отношении группировок... основная же масса населения стремительно нищала. Невиданное дело, но среди чеченцев появились люди, просящие подаяние!” — указывает корреспондент “Независимой газеты”.

Несколько лучше обстоит положение в других частях Северного Кавказа. На Кубани, Ставрополье, в Дагестане и других оставшихся в составе России республиках сохраняется некоторый административный порядок, осложненный, правда, как и повсюду в сегодняшней России, коррупцией и непотизмом. В Осетии и Карачаево-Черкесии ⁴⁹ наметилась в 1999 году тенденция к экономическому подъему, особенно заметному в сельском хозяйстве, пищевой и легкой промышленности. Система образования и медицинского обслуживания продолжает повсюду работать.

Подобно Закавказью, Северный Кавказ оказался после распада тоталитарной системы погруженным в гущу этнических конфликтов — как холодных, так и горячих. Из последних самыми тяжелыми были осетино-ингушский, чечено-дагестанский и российско-чеченский. На грани горячего пребывает в настоящее время и конфликт в Карачаево-Черкесии между ее автохтонными этносами.

Как и смутное время 1918—1921 годов, вторая за ХХ век российская смута не принесла ни процветания, ни мира народам Кавказа. Она принесла им свободу от тоталитарного государства, от религиозных гонений, от мелочного контроля за всеми сторонами экономической и культурной жизни, вернула свободу передвижения. Но всеми этими благами, быть может, кроме религиозной свободы, на Кавказе наслаждаются очень немногие из-за разрухи, хаоса и нищеты, насилий и войн. В некоторых странах Кавказа, особенно в Чечне и Азербайджане, существует режим политической несвободы и прямого насилия над противниками правящего режима.

Государственные новообразования Кавказа не смогли воспользоваться возможностью смены политической и экономической ориентации себе во благо. Союз с Турцией и Ираном, странами небогатыми, недемократическими и отягощенными к тому же собственными межэтническими конфликтами и религиозными фобиями, ни в малой степени не улучшил жизнь народов региона. Да и восстановление этнокультурного и религиозного единства народов Кавказа со своими южными соседями, где до XIX столетия оно и имелось (мусульманские народы), ныне маловероятно. В первый, и особенно во второй периоды северной ориентации прошла очень глубокая европеизация кавказских народов. Хотя сегодняшние азербайджанцы остались шиитами и тюрками, по своему мировоззрению им ближе русские и украинцы, чем турки и иранцы. И нужен полный отрыв на несколько поколений от России, чтобы культурная ориентация опять сменилась на южную даже в Азербайджане и Дагестане.

Ориентация же на Западную Европу, на которую так уповали грузины и армяне, и вовсе оказалась неэффективной. В Европу и США можно эмигрировать, но стать частью Европы культурной и хозяйственной ни для одной части Кавказа минуя Россию нереально.

Примечательно, что все этнические конфликты Кавказа замирены при активном участии России, и во всех горячих точках, где кавказцы воюют между собой, за единственным исключением Карабаха, расположены воинские контингенты русских миротворцев, поддерживающие хрупкий покой (Абхазия, Южная Осетия, осетино-ингушское пограничье, дагестано-чеченская граница).

Руководитель администрации пограничного с Грузией и населенного преимущественно грузинами Гальского района Абхазии Руслан Кигмрия на вопрос корреспондента “Независимой газеты” о целесообразности сохранения русского миротворческого военного отряда на грузино-абхазской границе отвечал: “Миротворцы пока не должны уходить. Это прекрасно понимаем мы, это прекрасно понимает и грузинская сторона... Уйдут миротворцы — народ почувствует себя неуверенно, люди, вернувшиеся в Гальский район, опять побегут в Грузию... Я сомневаюсь, чтобы экономика Грузии выдержала все это. Она и так уже лопается. Поэтому для Грузии присутствие миротворцев является фактором спокойствия, а для нас это, конечно, в первую очередь стабильность. Сейчас мы уверены в том, что широкомасштабных (военных. — А. З.) действий у нас не начнется именно благодаря присутствию здесь миротворцев.”

Ни Америка, ни Европа, ни Турция по различным причинам бремя это на себя возложить не захотели или не смогли. Так же как англичане ушли из Закавказья в конце 1919 года, бросив его на произвол Коминтерна, и ныне NATO и Объединенная Европа готовы бороться за мир на Кавказе только до крови первого своего солдата. Кровь своих солдат проливает здесь лишь Россия.

Россия остается и главным экономическим источником существования для народов Кавказа. На Северном Кавказе, включенном в общегосударственную систему России, это происходит непосредственно через дотации, экономическую интеграцию, федеральные программы развития. В Дагестане, например, бюджет дотируется из Москвы на 80—90 процентов. Как и всё в нынешней России, эти дотации недостаточны, к тому же в значительной части они разворовываются, не доходя до адресата, и тем не менее они поддерживают хоть на сколько-нибудь терпимом уровне жизнь граждан кавказских субъектов Федерации.

Для Закавказья, как, впрочем, и для значительной части людей с Северного Кавказа, Россия является местом работы, а часто и жизни. Большинство из тех 2/5 населения Кавказа, которые временно или постоянно ушли из региона, новым пристанищем оказалась именно Россия. Из России в первую очередь поступают заработанные деньги родственникам в Грузию, Азербайджан, Армению, Чечню. В России стремятся получить высшее, а то и среднее образование те, кому это хоть немного по карману.

Несмотря на то, что политический образ России ныне весьма непривлекателен, граждане Кавказа начинают вновь обращать на нее свои упования. Ту же тенденцию по отношению к белой и даже к большевицкой России замечали наблюдатели в конце 1919—1921 годов. Ностальгия по николаевской России росла в те годы среди освобожденных народов Кавказа. Ныне растет ностальгия по годам советского “порядка”, а эйфория независимости вполне улетучилась. Ни Турция, ни Иран, ни США, ни Европа реально не помогли людям Кавказа в сравнимых с Россией и СССР масштабах. Наблюдатели фиксируют быстрый рост пророссийских настроений в Грузии и Азербайджане.

В Чечне после начала наступления российских войск в конце сентября — октябре 1999 года, почти треть чеченского и ногайского населения ушла в Россию в течение недели боев. Безусловно, они спасались от бомб и снарядов, но то, что люди не готовы защищать независимость Чечни “до последней капли крови”, да и само направление их исхода в Россию, а не, например, в Азербайджан или Грузию, поддерживающие (как и в годы 1-й смуты ХХ века) мятеж горцев, — знаменательно. Могли ли абхазы во время войны с Грузией в 1992 году бежать, спасая свою жизнь, в Грузию, а армяне из Карабаха — в Азербайджан? Такое и помыслить несообразно, а чеченцы уходят, и уходят в Россию. “Многочисленные беседы с беженцами из Чечни, которые в эти дни наводнили Ингушетию, показывают, что народ по горло сыт абстрактными идеями... люди устали от погони за недостижимой независимостью, от всевластия криминалитета, от ваххабизма и прочих “измов”... Женщина-чеченка, которую я встретил во дворе республиканской миграционной службы в первые дни исхода жителей из Чечни ... приговаривала: “Никогда больше не вернусь. Пусть они сами там разбираются со своей независимостью”.

Да и огромная чеченская, армянская, азербайджанская, грузинская диаспоры России свидетельствуют о том же: люди не чувствуют себя в России на чужбине, тем более — в стане врага. Сейчас, когда абхазы и осетины не могут жить в Грузии, а азербайджанцы в Армении, они встречаются и мирно общаются именно в России.

Как и в годы 1-й русской смуты ХХ столетия, первыми на Кавказе устремились к России, точнее, так и не оторвались от нее после 1991 года, те народы, которым просто некуда было деваться. Это или меньшинства, или страны, окруженные со всех сторон враждебными государствами. К первым относятся абхазы, осетины Южной Осетии, обитатели Аджарии, армяне Джаваха, выступающие против ухода русских войск из края, лезгины ⁵⁰ и талыши Азербайджана, карабахские армяне. Все эти народы не раз обращались с просьбами о принятии их в состав Российской Федерации, понятно, безрезультатно. Ко вторым относится Республика Армения, всеми силами поддерживающая “стратегический союз” с Россией. Судя по ряду опросов и политических демаршей, население и существенная часть политической элиты Армении готовы к объединению с Россией в одно государство .

Значительно укрепились пророссийские настроения и среди туземных народов Северного Кавказа. Дагестанские народы ныне однозначно высказываются за единство с Россией (до 97% опрошенных в августе 1999 года), и карачаевцы и черкесы, конфликтуя друг с другом, соревнуются в демонстрации своей преданности Москве. Черкесские лидеры даже заявляют о готовности их народа войти в состав Ставропольского края. Совершенно пророссийски настроены ныне и противостоящие друг другу осетины и ингуши.

Политические элиты Грузии, Азербайджана и самопровозглашенной Чечни настроены резко антироссийски. Еще недавно в Грузии и Чечне так же была настроена и основная масса граждан. В Чечне России не могли простить бойню 1995—1996 годов, в Грузии — поддержку Абхазии и Южной Осетии. Но в 1998—1999 годах массовые настроения и в этих районах Кавказа претерпели существенные изменения. Главный соперник Шеварднадзе на президентских выборах в Грузии вождь Аджарии А. Абашидзе одним из своих предвыборных принципов поставил идею политического союза и экономической интеграции с Россией, и позиция эта находит понимание у рядовых грузин.

Перспективы нового северного доминирования

Кавказ почти наверняка готов к воссозданию системы северного доминирования, отвергнутой частью народов десять лет назад. За это десятилетие населяющие его народы испытали различные альтернативные модели, но они не принесли им ни экономического процветания, ни мира, ни культурного расцвета. И это не случайно, не результат чьих-то персональных ошибок, козней или корыстных устремлений.

Экономически Кавказ может процветать только в том случае, если его товары и услуги носят исключительный характер на каком-либо емком рынке. Для Турции, Ирана, Европы Кавказ скорее конкурент, причем, конкурент по большей части второсортный. Субтропические культуры, виноделие, табаководство Кавказа никого не заинтересуют на средиземноморском рынке, да и на иных мировых рынках, насыщенных дешевыми и качественными средиземноморскими продуктами. Курорты Кавказа, его морские прибрежья и горнолыжные спуски не сравнимы с курортами Средиземного моря и Альп. А несколько бо’льшая удаленность Кавказа от основных центров потребления, неудобные наземные и водные коммуникации делают его товары и услуги и вовсе неконкурентноспособными на Западе и Юге. Не случайно, до наступления северного доминирования Кавказ оставался нищей и глухой окраиной Переднего Востока. Только рынок, нуждающийся в товарах и услугах Кавказа, может дать региону процветание. А таким рынком является только Россия, непосредственно с Кавказом граничащая, связанная с ним удобными коммуникациями и, к тому же, к товарам и услугам Кавказа за две сотни лет привыкшая. Но при рыночной открытости сегодняшней России с кавказскими товарами неизбежно вступят в жесткую конкуренцию более качественные товары и услуги Греции, Италии, Турции, Испании, Франции. И потому только единое с Россией таможенное и экономическое пространство может компенсировать Кавказу ущерб качества. Следовательно, экономический союз с Россией необходим для успешного развития хозяйства народов Кавказа.

Мир на многонациональном и многоисповедном, а притом еще и этнически чересполосном Кавказе, сознание народов которого отягощено многими взаимными обидами, возможен только при чьем-либо внешнем политическом доминировании в этом регионе. Арабы, турки, византийцы, персы, англичане, русские каждый раз по-своему силой утверждали мир между племенами Кавказа, так как внутренний мир — необходимое условие существования любого государства, тем более многонациональных империй. Но для того, чтобы платить за мир немалые средства, а часто и жизни, должна быть заинтересованность в замиряемом регионе. Такой заинтересованности, по большому счету, нет ни у одной из держав за пределами Кавказа. Да ее и невозможно сколь-либо долго осуществлять силами одного экспедиционного корпуса. Только через интеграцию элит в единый политический высший класс, только через налаживание ежедневного сотрудничества сожительствующих бок о бок народов ради общей выгоды, только через сохранение этнически не ангажированного полицейского и судебного порядка возможно замирение Кавказа. Ни США, ни Европа на это совершенно не способны, как не оказалась способна Антанта в 1919—1920 годах.

Соединенные Штаты могут объявлять Кавказ зоной своих “особых интересов”, компании Запада могут бороться за доступ к концессиям каспийской нефти, грузинского марганца или армянского молибдена, но все эти декларации никогда, скорее всего, не будут подкреплены готовностью связать судьбу народов своих стран с судьбой народов Кавказа, сжиться с его проблемами и решать их за счет благосостояния, а то и жизни западных граждан.

Жизненно заинтересованы в Кавказе и потому готовы на большие издержки только Турция, Иран и Россия. Для них Кавказ — это форпост друг против друга. При том, что границы империй не будут безопасны, если пройдут по хребту Кавказа. Да они так никогда и не проходили. Высокогорные тропы Большого Кавказа эффективно контролировать практически невозможно. Такая граница никогда не будет “на замке” ни для террористов, ни для наркокурьеров, ни для сухопутных армий врага в случае войны. Для безопасности Турции и Ирана необходим их контроль над северным склоном Кавказа (как это и было в XV—XVIII веках), для безопасности России — ее доминирование над южным (как в XIX—XX веке).

Но Турция и Иран неприемлемы для христианского населения Кавказа, да и для многих мусульманских народов. Борьба турок с единоверцами-курдами существенно испортила их образ среди мусульман Кавказа, которые большей частью вовсе не собираются отказываться от своей национальной идентичности. Шиитский Иран совсем не популярен ныне как политическая интегрирующая сила на Кавказе. Лишь от полного отчаяния на него готовы были одно время опираться армяне в противовес Турции и Азербайджану. Бремя умиротворения Кавказа в настоящее время может эффективно взять на себя только Россия, равно приемлемая и для мусульман, и для христиан, и для суннитов, и для шиитов, связанная с народами Кавказа общей двухвековой историей, в том числе и традицией управления краем. Если Россия не упразднится вовсе как политическая сила, то мир на Кавказе придется восстанавливать ей.

Наконец, культурное процветание и возможно и необходимо в тесном сотрудничестве с ведущими научными и культурными центрами Запада. Но важным посредническим звеном в этом сотрудничестве скорее всего станет Россия. Русский язык стал за годы второго северного доминирования lingua franca на Кавказе и в повседневном общении и в научной и педагогической практике, и замена его каким-либо иным языком просто нереальна. Пребывание же в России огромной кавказской диаспоры, постоянные научные контакты российских и кавказских институтов еще прочнее связывают судьбы культур народов Кавказа с Россией. Отсечение от России губительно сказалось и на науке, и на образовании народов Кавказа и в первый и во второй смутные периоды. И ныне еще более, чем восемь десятилетий назад, современны слова Б. Байкова: “Ближнее уже будущее повсюду доказало, что отделившиеся, порвавшие свою связь с Россией, кавказские окраины без России, без ее языка и ее культуры жить не могут, и что все их государственное делание на самом деле ничего серьезного не представляет и подлинный народ от всей этой политики и игры в государственность только страдает”.

Но главный вопрос Кавказа — это сама Россия. Сможет ли она вернуться на Кавказ, захочет ли? А если сможет и захочет, то какой она вернется и в какой форме. Во время первого и второго северного доминирования Россия на Кавказе была очень разной, да и формы управления Кавказом разнились значительно. Многонациональные области и губернии под высшей русской администрацией и с местным национальным самоуправлением до 1917 года, национально-территориальные образования под туземным управлением, но под недремлющим оком Политбюро в 1922—1991 годах. Повторит ли Россия, если вернется на Кавказ, одну из этих моделей, или, столкнувшись с изменившимися реалиями жизни, будет вынуждена разработать нечто иное — ныне сказать нелегко.

И все же, если мы сделаем несколько допущений из области желаемого, если мы предположим, что Россия не распадется, не погибнет, не будет влачить жалкое бытие сырьевого придатка и резервуара дешевой рабочей силы развитого мира, но встанет вскоре на ноги, восстановив свою силу, достоинство и национальное богатство, и станет страной с действенными демократическими свободами и с верховенством закона над произволом, не утрачивая при том и присущей ей национальной и цивилизационной особенности, то есть станет такой же по отношению к нынешнему внешнему миру, какой была старая императорская Россия по отношению к тогдашнему миру в первое шестнадцатилетие ХХ века, — если Россия станет такой и такой придет на Кавказ, то какой Кавказ захочет она увидеть и каким Кавказом сможет управлять?

Во-первых, демократическая Россия обязательно должна обеспечить возможность всем вынужденным переселенцам ХIХ — XX веков и их потомкам, если будет на то собственное их желание (а у большинства оно безусловно есть), вернуться на отеческие земли к могилам предков. При этом никакие насильственные выселения ныне живущих и желающих продолжать жить на тех или иных землях людей осуществляться не должны ни при каких обстоятельствах. Задача эта неимоверно трудна в исполнении, но ее неисполнение чревато еще большими трудностями, конфликтами и социальными бедствиями.

Во-вторых, на всем пространстве Кавказа, как и во всей России в целом, все этнические и религиозные сообщества должны быть полностью равноправны. Ни одна земля не должна принадлежать исключительно какому-либо народу. Так же, как дико звучит для нормального уха лозунг “Москва — только для русских”, так же дико должен звучать и лозунг “Ереван — для армян”, “Баку — для азербайджанцев” или “Тбилиси — для грузин”. Права грузин, армян, русских и азербайджанцев должны быть совершенно равны и в Москве, и в Тбилиси, и в Ереване, и в Баку. И только та власть, которая сможет обеспечить это, обеспечит мир и на Кавказе и в России в целом.

В-третьих, никакие экономические блокады, а тем более линии фронта, не должны рассекать Кавказ на части и отсекать его от России. Хозяйственно и культурно регион должен быть вполне реинтегрирован в российский рынок и в российское культурное пространство, без какой-либо изоляции от остального мира.

И, наконец, в-четвертых, Кавказ должен вновь стать мощным оборонным рубежом России, гарантирующим безопасность ее южного “подбрюшья” на границах с Турцией и Ираном.

Все эти цели в СССР были достигнуты в результате жестокого всецелого контроля над пространством Кавказа со стороны партийных и репрессивных органов, полного огосударствления экономики и строгих ограничений для деятельности религии, культуры и образования.

Но то, что пристало тоталитарному режиму, неприемлемо для государства демократического, каким мы желаем видеть будущую Россию. Возможно ли выполнение всех этих четырех задач демократическим российским государством? Думаю, что да. Но только при отказе от большей части советского наследия в решении “национального вопроса” на Кавказе. Намного больше полезного мы можем взять из старого дореволюционного опыта. Ведь та Россия, при всех ее минусах, не была тоталитарным государством, в ней существовало и самоуправление, и свободы, особенно утвердившиеся в последнее двенадцатилетие. Интересен и полезен кратковременный опыт белых администраций Северного Кавказа, продолжавших по мере возможности традиции русской государственности в этом регионе и в отношениях с закавказскими “новообразованиями”. Но многое надо создавать сейчас и заново.

Предельно схематично будущую организацию Кавказа в единстве с Россией можно описать следующим образом:

1. Это не может быть союз национальных кавказских государств и России, так как первые два условия (возвращение народов и их равноправие) в государствах национальных на Кавказе нереализуемы. В Азербайджане армяне и русские никогда не были равноправны с титульным этносом, равно как и осетины в Грузии, и азербайджанцы в Армении, и русские в Чечне или в Осетии. Армяне не решатся вернуться в азербайджанский Баку, русские — в надтеречные станицы Чечни, грузины — в Сухуми, осетины — в Гори, а турок-месхетинцев грузины как не пускали, так и не пустят в Ахалцих. Только ненациональная власть , как ныне русские миротворцы в Гальском районе Абхазии, может гарантировать мир репатриантам. Поэтому Кавказ должен быть разделен не на национальные государства, но на вненациональные, чисто территориальные административные единицы, высшая власть в которых будет не выбираться населением (такие выборы неизбежно приведут к межнациональным столкновениям, как в Карачаево-Черкессии или в той же Абхазии в 1989 году), а назначаться из России, и притом не из представителей туземных народов.

2. Точно так же центральное подчинение должны сохранять суды, полиция, налоговая служба, прокурорский надзор и иные контрольные ведомства. Суды низших инстанций и мировые суды при согласии всех сторон процесса могут использовать обычное для этой местности право (например, шариат ) , но при несогласии одной из сторон должно действовать общероссийское законодательство и судебная система.

3. Такая высокая централизация, необходимая для эффективности национальной власти в Кавказском регионе, дабы она не переходила в произвол центра, должна быть уравновешена широким и гарантированным местным самоуправлением на всех трех уровнях административной системы (волость—уезд—губерния) и в городах. Представительные учреждения должны избираться всеми гражданами, независимо от национальной и религиозной принадлежности, имеющими необходимый ценз оседлости и, может быть, минимальный имущественный ценз. Образование, здравоохранение, культура, местные пути сообщения, местная статистика, коммунальное хозяйство, местная охрана порядка находятся в ведении органов самоуправления (земств и городов), финансовая деятельность которых должна быть вполне прозрачна. Правительство области губернатор назначает при одобрении его состава большинством областного собрания.

4. Непосредственно этнические интересы каждого народа (образование, культура, защита этнических прав) должны находиться в ведении экстерриториальных национальных советов, объединяющих всех граждан России, считающих себя представителями данной национальности. Члены национального совета выбираются демократическим образом всеми представителями национальности, считающими себя таковыми. Национальные советы должны быть представлены в законодательных органах России (видимо, в верхней палате парламента) и в тех регионах, где представители данной национальности составляют заметную часть населения. Такие экстерриториальные общероссийские демократически формируемые национальные советы наверняка будут более умеренными и терпимыми, чем национальные власти в республиках, одинаково равнодушные и к судьбе своих соплеменников за границами республики, и к судьбе инородцев в их границах. Вряд ли, например, общероссийский чеченский национальный совет одобрил бы те действия правителей Чечни, которые осуществлялись от имени этого народа в 1994—1999 годах.

5. Военная система Кавказа должна быть всецело соединена с общенациональной, равно как и пограничная служба. Воинскую службу солдаты и офицеры должны, как правило, проходить вдали от своего места жительства.

6. Население Кавказа должно пользоваться всеми правами участия в общенациональных выборах, как в активной, так и в пассивной формах, а также в референдумах и иных видах волеизъявления. Жители Кавказа должны обладать всей полнотой гражданских прав на всей территории России, равно и все граждане России в любой части российского Кавказа.

Разумеется, это нелегкие обязательства. Намного приятней иметь свое государство и делать в нем то, что тебе вздумается, пользуясь полнотой суверенных прав. Но в условиях Кавказа это невозможно. Такое своеволие уже привело к миллионам человеческих трагедий, к десяткам тысяч бессмысленно загубленных жизней, к обнищанию некогда процветавших местностей.

Чтобы создать хотя бы подобие мира на Балканах, европейскому сообществу пришлось ввести крупные воинские контингенты в Албанию, Боснию и Косово, два месяца бомбить Сербию, смириться с потерей миллионами людей родных очагов и отеческих могил. И все же мир на Балканах очень хрупок.

Русский Кавказ может построить более стабильное и мирное сообщество с меньшими издержками, чем Балканы, если народы Кавказа ради мира и процветания готовы будут поступиться эгоистическими правами этнической свободы, а Россия, ради стабильности и защищенности своих южных рубежей, — принять вновь бремя ответственности над этим прекрасным краем, населенным десятками больших и малых народов с древней, славной и трагической судьбой.

 

1 Атлас народов мира. М., 1964. Для сравнения, тот же атлас выделяет на Балканах только 24 народа, принадлежащих к трем семьям и девяти группам.

² В. Линден. Высшие классы коренного населения Кавказского края и правительственные мероприятия по определению их сословных прав: Исторический очерк. Тифлис, 1917.

³ Российский Государственный Исторический Архив (далее — РГИА).

⁴ В. С. Дякин. Национальный вопрос во внутренней политике царизма. СПб., 1998.

⁵ “Восток”. 1992. № 2.

⁶ С. К. Ильин. Этнические меньшинства в автономных областях и республиках РСФСР, 20-е годы. М., 1995.

⁷ А. М. Гонов. Русские на Северном Кавказе. 20—30-е годы. Ростов-на-Дону, 1997; Н. Ф. Бугай, А. М. Гонов. Кавказ: Народы в эшелонах (20—60-е годы). М., 1998.

⁸ С 1868 по 1913 год население Тифлиса выросло с 64 до 350 тысяч, Баку — с 12 до 250 тысяч, Кутаиса — с 8 до 58 тысяч, Эривани — с 14 до 29 тысяч человек.

⁹ С 1905 по 1910 год число учащихся начальной школы возросло на Кавказе на 35,6%, достигнув 160 тысяч детей, а учащихся средней школы — на 30%, достигнув 33,6 тысячи. Открывались учительские семинарии и педагогические классы, где в том числе готовили учителей из туземного населения для преподавания предметов на местных языках. В 1910 году на Кавказе действовали Учительский институт, 7 учительских семинарий и 10 педагогических классов, в которых одновременно учились 763 человека (в том числе 66 женщин). Создавалась письменность для ранее бесписьменных народов. На основе кириллицы были изданы буквари абхазского, кабардинского и чеченского языков. Расширялось и обучение русскому языку, без которого невозможна была интеграция в экономическую и культурную жизнь Империи. (Всеподданнейший отчет за пятилетие управления Кавказом генерал-адъютанта графа Воронцова-Дашкова. СПб., 1910).

¹⁰ Это отразилось даже в городской геральдике. На гербах Закатал, Гори и Ахалциха были изображены разрушенные крепости и сторожевые башни, брошенные сломанные сабли, а рядом орудия земледелия, плоды сельского хозяйства, в знак того, что, оставив бранное дело и не имея потребности в самообороне, местные жители могут всецело посвятить себя мирному труду и торговле.

¹¹ Примечательно, что председатель “правительства” Республики горских народов Кавказа, созданной в 1918 году в качестве независимого государства под турецким протекторатом, грозненский нефтепромышленник чеченец Топа Чермоев был при “старом режиме” ротмистром конвоя Его Императорского Величества.

¹² “Кавказ”. 1869. № 44. Тифлис.

¹³ Всеподданнейшая записка Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе С. А. Шереметева (декабрь 1895 г.). РГИА.

¹⁴ “Характеристика общей системы управления Наместничества Кавказского”. Записка, поданная в Департамент полиции 31 июля 1908 г.

¹⁵ В 1845 году Наместник Кавказа князь Воронцов объявлял горцам в декларации: “Религия ваша, шариат, адат, земля ваша, имения ваши, а также все имущество, приобретенное трудами, будет неприкосновенною вашею собственностью и останется без всякого изменения”. Приняв 25 августа 1859 года капитуляцию Шамиля, главнокомандующий русской кавказской армией князь Барятинский вновь подтвердил эти принципы: “Все земли и леса на плоскости, где жил чеченский народ до возмущения 1839 года, будут отданы вам в вечное владение <...> Ваша вера, ваша собственность и ваши обычаи остаются неприкосновенными”. (Цит. по В. С. Дякин. Национальный вопрос...)

¹⁶ В докладной записке Кутаисской городской думы в Совет министров от 15 июня 1905 года говорилось, например, о создании автономной Грузии в составе Тифлисской и Кутаисской губерний, Батумской области, Закатальского и Сухумского округов со столицей в Тифлисе.

¹⁷ Так, I партийная конференция грузинских социалистов-федералистов, собравшаяся в Женеве в апреле 1904 года, в своей резолюции подчеркивала: “Грузинская конференция, отвергая сепаратизм как форму, еще не являющуюся лучшим залогом ни свободного культурного развития нации, ни солидарности между народами, признает, что для освобождения Грузии самым лучшим необходимым политическим строем является автономная Грузия, федеративно объединенная с остальными национальностями России” (В. С. Дякин. Национальный вопрос во внутренней политике царизма...). К этой позиции удивительно близка позиция грузинского дворянства, изложенная во всеподданнейшем адресе Государю Императору апреля 1905 года: “Радея об общей воле народа и нуждах государственных, тифлисское дворянство (вариант — дворянство Кутаисской губернии) высказывает свое глубокое убеждение, что мирное культурное развитие грузинского народа возможно лишь при условии признания за Грузией, этой неотъемлемой частью Русского государства, добровольно связавшей свою судьбу с его судьбой, права на управление законами, установленными местным представительным собранием”.. (Цит. по: К. Залевский. Национальные движения // Общественное движение в России в начале ХХ века. Т. 4, часть 2. СПб., 1911.)

¹⁸ Не менее чем на 80% по докладной записке грузин, поданной в Совет министров в феврале 1905 года. (РГИА).

¹⁹ Главнокомандующий армией Грузинской республики (1920—1921 гг.) генерал Георгий Квинитадзе пишет: “Я не знал своего родного языка и едва улавливал общий смысл речи”. (Г. И. Квинитадзе. Воспоминания. 1917—1921. Париж: YMCA-Press, 1985.)

²⁰ Протопресвитер армии и флота предреволюционной России о. Георгий Шавельский оставил и еще более поразительный рассказ: “В конце января 1916 г., в пору затишья на фронте, генерал Алексеев выезжал в Смоленск. <...> С ним выехал я и генерал Али-Ага Шихлинский с женой. Сам генерал был магометанин, а жена его, кроме того,— дочерью Кавказского мусульманского муфтия. Мы прибыли в Смоленск ночью, а утром я направился в собор, чтобы приложиться к чудотворной иконе Божией Матери. <...> Через несколько минут,— вижу я, — входят в собор Шихлинские <...> Оба они подошли к свечному ящику и купили две большие свечи, после чего он направился к иконе Святителя Николая и поставил перед нею свою свечу, а она поставила свечу перед иконой Божией Матери. Вечером, встретившись, мы начали делиться впечатлениями дня. — А мы были в соборе и видели чудотворную икону Божией Матери, — сказал мне генерал. — Я видел вас в соборе, но,— признаюсь,— чтобы не смутить вас, постарался остаться незамеченным,— ответил я. — Почему же смутить? — возразил генерал.— Мы с женой всякий раз, как только приезжаем в какой-либо город, прежде всего идем в главный храм, и там я ставлю свечу перед иконой Святителя Николая, а жена перед иконой Божией Матери. Мы вообще чтим христианских святых, а в особенности самого Христа, Его Матерь и чудотворца Николая. При этом генерал рассказал мне об одном моменте... Это было несколько лет тому назад. Когда он оставлял часть, которой довольно долго и очень благополучно командовал, военный священник, от имени воинских чинов, предложил ему выслушать напутственный молебен и принять молитвенное пожелание на дальнейшую счастливую жизнь. — Конечно, я согласился, — рассказывал генерал. — И когда я услышал на молебне свое имя, произносимое православным священником, чудные слова ваших молитв, за меня возносившихся, и взглянул на молящиеся лица своих любимых солдат, я испытал чувство такого восторга, такой неземной радости, каких никогда ни раньше, ни позже не переживал...”. (Протопресвитер Георгий Шавельский. Воспоминания. Т. 1. М., 1996.)

²¹ “Быв свидетелем этих столкновений, могу сказать с полной уверенностью, что они были инспирированы русской правительственной властью, воспользовавшейся существовавшим в тайне антагонизмом этих двух народностей”, — писал житель Баку с 1890 года, видный деятель конституционно-демократической партии юрист Б. Байков. (Воспоминания о революции в Закавказье (1917—1920 гг.) // Архив Русской Революции. Т. IX. Берлин, 1923.)

²² Так, весной 1907 года съезд мусульман Елизаветпольской губернии постановил “при помощи бакинских капиталистов Тагиевых и др. скупить у армян все земли от Агдама до Ходжалы и вообще сделать Карабах мусульманской провинцией”. С другой стороны, в записке из Департамента Полиции подчеркивалось, что “в столкновениях с татарами армяне преследуют осуществление своих политических идеалов и, между прочим, вопрос о единой сплошной территории с исключительно армянским населением взамен полной перемешанности армян и татар, и во время последних погромов успели очистить от татар значительную часть нагорного района Елизаветпольской губернии”.

²³ Закавказский сейм был сформирован депутатами, избранными в Закавказье во Всероссийское Учредительное собрание. Его состав был расширен втрое, пропорционально, за счет непрошедших кандидатов, в соответствии с численностью голосов, поданных на выборах в Учредительное собрание за партийные списки.

²⁴ А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Т. 4. Берлин, 1925.

²⁵ Б. Байков...

²⁶ Б. Байков...

²⁷ Следует отметить, что эта инструкция вполне соответствовала стратегической политике Белого движения. В Декларации Главнокомандующего вооруженными силами на юге России от 10 апреля 1919 года вторым пунктом, после “Уничтожения большевицкой анархии и водворения в стране правового порядка”, объявлялось “Восстановление могущественной, Единой и Неделимой России”, а четвертым — “проведение децентрализации власти путем установления областной автономии и широкого местного самоуправления”. (А. И. Деникин. За что мы боремся. Б/м, 1919.)

²⁸ А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Берлин, 1925.

²⁹ Так, был переведен из России военный представитель Великобритании на северо-востоке Кавказа полковник Роулинсон, после того как он в сентябре 1919 года объявил горцам: “Правительство Англии поддерживает генерала Деникина и его цели... Английская миссия хорошо знает, что восстание горцев не есть национальное движение, а большевицкое и вызвано отдельными лицами, преследующими личные цели... Противодействие генералу Деникину будет рассматриваться как факт недоброжелательства к союзникам”.

³⁰ Б. Байков. Воспоминания о революции в Закавказье (1917—1920 гг.)

³¹ А. И. Деникин. Очерки Русской смуты. Т. 4.

³² Там же.

³³ Служебная записка № 7 от 30 сентября 1919 года.

³⁴ А. И. Деникин. Цит. соч. С. 173.

³⁵ Там же.

³⁶ Кемалисты весьма помогли большевикам при оккупации Армении и Грузии. Так, представитель Анкары в грузинском Генштабе Казим-бей постоянно снабжал Кемаль-пашу секретными сведениями, которые немедленно пересылались в Москву. По всей видимости, раздел сфер влияния в русском Закавказье между Анкарой и большевицкой Москвой был определен еще весной 1920 года перед оккупацией Советами Азербайджана.

³⁷ В Правительстве Грузии социал-демократы имели все посты, кроме одного, в Национальном собрании 109 мест из 130.

³⁸ В 1918 году по оценке население Грузии (без Ардагана, Ахалкалак и Ахалциха, оккупированных тогда турками) в этническом отношении состояло из 1600 тыс. грузин, 400 тыс. армян, 250 тыс. русских, 70 тыс. осетин, 100 тыс. абхазов и 150 тыс. аджарцев.

³⁹ В марте 1919 года английские войска разъединили русских и грузин на Черноморском побережье, но при этом содействовали оттеснению русских на север до реки Мехадыр.

⁴⁰ “Без малейших колебаний меньшевики послали национальных гвардейцев Джугели на север, где они повели беспощадную борьбу с восставшими. Деревни сжигались, смертная казнь была восстановлена, так же как и цензура печати...” (F. Kazemzadeh. The Strug gle for Transcaucasia (1917—1921). New York, 1951.).

41 Б. Байков. Воспоминания о революции в Закавказье (1917—1920 гг.). А. И. Деникин также приводит в своих воспоминаниях письма жителей Азербайджана в администрацию ВСЮР. В июне 1919 года русские крестьяне-молокане Шемахинского уезда Бакинской губернии жаловались: “Мы обили все пороги... ногайка и тюрьма — единственный ответ, который получают потерпевшие. Нас грабят... доводя до отчаяния”.

⁴² А. И. Деникин. Очерки русской смуты.

⁴³ А. Орлов. Дагестанское восстание 1934—1935 годов. // Грани.

⁴⁴ Там же.

⁴⁵ В. А. Тишков. Чеченский кризис (социально-культурный анализ) // Очерки теории и политики этничности в России. Москва, 1997.

⁴⁶ Н. М. Емельянова. Ислам как фактор формирования этнорелигиозной идентичности у кабардинцев: история и современность: Автореферат диссертации. М., Институт востоковедения РАН, 1998.

⁴⁷ За 1979—1989 годы численность азербайджанцев в Азербайджане возросла на 23%, грузин в Грузии — на 10%, чеченцев и ингушей в Чечено-Ингушетии — на 21%, осетин в Северной Осетии — на 12%.

⁴⁸ За внесение в Конституцию Абхазии поправки о полной национальной независимости республики высказались 97,5 процента принявших участие в голосовании (87,7%).

⁴⁹ В Карачаево-Черкесии объем промышленной продукции в 1998 году возрос по сравнению с 1997 годом на 10%. В Северной Осетии за первые шесть месяцев 1999 года объем промышленной продукции в сравнении с первым полугодием 1998 года возрос на 12,7%, а сельскохозяйственной — на 10% . Северная Осетия переместилась с 63-го на 39-е место в федеральном рейтинге субъектов.

⁵⁰ См. о положении разделенного между российским Дагестаном и Азербайджаном лезгинского народа статью И. Максакова “Между Россией и Азербайджаном. Лезгинский фактор — проблема не только межгосударственных отношений” (Независимая газета. Содружество-НГ. № 1 (январь). 1999), где автор, в частности, отмечает, что лезгины Азербайджана стараются обеспечить своих детей гражданством России и полагают, что наилучшим решением судьбы разделенного народа (хотя и нереальным) было бы воссоздание СССР.