Вера Чайковская

Е.Зингер. «Явись, возлюбленная тень...»

О бессмертной возлюбленной

Е. Зингер. “Явись, возлюбленная тень...”. М.: Когелет, 1999.

Признаюсь, в юбилейном пушкинском году только две книги о Пушкине (из числа виденных) остановили мое внимание. В них было нечто новое, какой-то неожиданный поворот мысли, связанный с жизнью и судьбой поэта. Обе абсолютно не академического толка, но, может быть, это в них и привлекло. Авторы не встают в позу бесстрастных накопителей “информации” (одно из ключевых и, на мой взгляд, убийственных для всего живого понятий конца столетия!). Они стараются найти какой-то новый подход к загадочному внутреннему миру поэта, который от избытка информации отнюдь не становится понятней. Скорее наоборот. Помню, как раздосадовала меня переизданная книга Петра Губера “Дон-Жуанский список А. С. Пушкина” (1923), где автор последовательно перебирает имена пушкинских женщин, описывает историю отношений и т.д. и т.п. Словом, дает “информацию”. Но постепенно накапливается недоумение. В конце концов, подобного рода список имелся и у замечательного русского философа А. Ф. Лосева. Важно же понять некий внутренний смысл отношений, увидеть сознательную или бессознательную общую идею поиска женщины. Ведь и сам Пушкин в своем неопубликованном, вероятно, по причине возможных личных аллюзий “Каменном госте” (1830) такую идею находит. И это идея высокой земной любви, которая трагически запоздала, так как “на совести усталой много зла”...

Но исследователи в Пушкина словно и не вчитываются. До сих пор торжествует некий внешний “фактографический” подход к жизни поэта. Нас кормят или “строгой” (и скучной) академической наукой, или скандальными выдумками.

Книга Ольги Довгий и Александра Махова “Двенадцать зеркал Пушкина” удивила неожиданностью ракурса. Авторы рассматривают отношения поэта с современниками (и потомками) в контексте зодиакальных “космических” связей. В книге улавливаются какие-то таинственные закономерности отношений пушкинского знака Близнецов с представителями других зодиакальных знаков.

Я тут же кинулась искать Амалию Ризнич, героиню другой удивившей меня книги: Е. Зингер “Явись возлюбленная тень...”. Но, увы, день рождения Амалии не известен, и какой она “знак”, можно только гадать. Чем же удивила книга Е. Зингер?

Есть устойчивое клише, прилипшее к этой любви, — бурная, но кратковременная страсть. Действительно, вроде бы кратковременная. Пушкин познакомился с женой одесского негоцианта, дочерью австрийского банкира, летом 1823 года. Весной 1824 года она уехала на свою родину в Италию, где в 1825 году умерла от чахотки совсем молодой. Пушкин узнал об этой смерти только через год, в Михайловском.

Однако, как видим, кратковременность тут во многом вынужденная, обусловленная отъездом Ризнич. И не эта ли “спрессованность” чувства заставила поэта иначе взглянуть на время, на его субъективную природу?

“Вся жизнь, одна ли, две ли ночи?” — пишет он в строках, обращенных, видимо, к Ризнич (“Разговор книгопродавца с поэтом”, 1824). То есть соотносит интенсивность некоторых кратких жизненных переживаний с безлюбовной скукой целой жизни. И не на этом ли бродильном начале появились впоследствии пушкинские “Египетские ночи”, поздние прозаические отрывки, поэма “Анджело”?

Вот на какие размышления навело меня чтение небольшой, со вкусом оформленной книги искусствоведа Е. Зингер.

Своеобразие этой книги — двойное. Она была бы интересной и как простое литературоведческое исследование, потому что автор не факты перечисляет, а пытается проследить внутреннюю историю любви поэта. И в этом смысле автор, как кажется, продолжает традиции Юрия Тынянова с его блистательной “Безыменной любовью”.

Пушкинисты тыняновской идее не поверили, но ничего равного по глубине проникновения дать не сумели. Зингер пишет об иной женщине, но идет сходным путем.

У этой книги есть еще один важный компонент — визуальный. Автор обращается к галерее пушкинских рисунков на полях рукописей с изображением Амалии Ризнич. А так как Зингер — тонкий искусствовед, портретные образы Ризнич наряду со стихами помогают ей проникнуть в мир поэта, проследить меняющиеся на протяжении жизни его отношения с возлюбленной. В результате оказывается, что роман этот вовсе не был “кратковременным”. Последнее изображение Ризнич появляется у поэта в 1829 году, последнее стихотворение, ей посвященное, датируется 1830 годом, когда самой Амалии уже давно нет в живых.

Кстати говоря, внешний облик Ризнич существует только в описаниях. Ее портреты, так же, как и дата рождения, не известны. Интуиции замечательного искусствоведа Абрама Эфроса мы обязаны тому, что Ризнич в рукописях поэта “опознана”. А облик этот примечателен. Обычно отмечали его экстравагантность. Пушкин же в стихах и рисунках выделяет глаза, какой-то особый “дивный взгляд”.

Мотив “дивного взгляда” пройдет через множество стихотворений “утаенного” цикла, из которого Пушкин публиковал далеко не все. Это только кажется, что лирический поэт совершенно “открыт”. Пушкинские отношения с женщинами, по сути, закрыты от любопытствующих взоров и загадочны. Тут нужен дар лирического сопереживания.

Такой дар у исследовательницы. В нескольких главках повествования она развертывает по-своему парадоксальную историю любви поэта, находит основные темы лирического цикла.

С Ризнич связаны мотивы чувственной страсти и “безумной” ревности, образ Италии с ее “голубым небом”, мотивы вины и воспоминания, загробной тени и посмертной любви...

Своеобразие концепции Е. Зингер в том, что она, пожалуй, первая столь отчетливо прослеживает историю внутреннего преображения чувства поэта. Мучительная и ревнивая чувственная страсть уже после смерти возлюбленной таинственным образом набирает силу и глубину.

Именно к Ризнич относит исследовательница оставшиеся в рукописи строки элегии “На холмах Грузии...” (1829), расшифрованные С. Бонди:

Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь...

Юрий Тынянов в “Безыменной любви” относил эти строки к Екатерине Карамзиной. Но у Зингер есть “изобразительный” аргумент — листок с двумя карандашными рисунками Ризнич и Воронцовой, сделанными поэтом после приезда с Кавказа осенью 1829 года. Лицо Воронцовой “замкнуто”, а лицо давно умершей Ризнич, напротив, очень живо: “Вряд ли после многих лет мучительного отчуждения Пушкин мог бы создать такой непринужденный светлый образ умершей, не пережив на Кавказе очистительного преображения и омоложения души”.

В 1830 году, в Болдине, перед женитьбой, Пушкин пишет, кажется, последнее стихотворение, посвященное Ризнич — элегию “Для берегов отчизны дальной...”. Тема стихотворения — бессмертие земной любви, ожидание некогда обещанного поцелуя...

Небольшая книга Зингер написана не просто “профессионалом”, а живым, думающим и чувствующим человеком, — что делает ее столь увлекательной.

Вера Чайковская