Сергей Боровиков, главный редактор журнала “Волга”
История времен перестройки и гласности
По поводу заметок Сергея Ильина
“Моя жизнь с Набоковым” (“Знамя”, 1999, № 4)
Сергей Ильин в своих заметках “Моя жизнь с Набоковым” (“Знамя”, 1999, № 4) задел журнал “Волга”, и справедливо задел. Для полноты картины хочу дополнить С. Ильина. Действующие лица небезызвестны, а наши журнально-литературные нравы требуют своей летописи. Итак, “самотеком” в 1989 году поступили в “Волгу” два перевода В. Набокова — “Подлинная жизнь Себастьяна Найта” и “Бледное пламя”. Прочитав, мы не сомневались, публиковать ли, вопрос был: что вперед — роман или поэму? Остановились на романе, поскольку он, если это определение применимо к Набокову, “проще”. Я написал Ильину, сколько помню, крайне доброжелательное письмо, ведь в переводе была чудесным образом передана русская интонация Набокова, или, точнее, наверное, интонация русского Набокова, большего и не требовалось, во всяком случае, для одобрения перевода.
Тогдашний заведующий отделом прозы В. Ю. Потапов решил публикацию дополнить послесловием специалиста, каковых в родном Саратове не имелось, а тут у нас впервые англоязычный Набоков... словом, событие требует достойного обрамления. В те поры Потапов почему-то особенно носился с питерцем Иваном Толстым, видя в нем едва ли не главного знатока литературы русского зарубежья. Амбициозность Толстого была очевидна, но кто только в те годы публикаторской, а более републикаторской эйфории у нас не сотрудничал!
Потапов отослал текст “Себастьяна Найта” в Питер и спустя довольно короткий срок, крайне растерянный, протянул мне ответ специалиста на нескольких страницах. Самым убийственным для нас было то, что Ильин уличался, по существу, в слабом владении английским языком и, соответственно, в злокачественном искажении, даже не духа, а буквы оригинала. Что делать? Конечно, в нашем городе были факультеты и кафедры английского языка с профессионалами в своем роде, но нам требовалась иная экспертиза, тем более что перевод обладал покоряющими достоинствами русского текста. Мы начали искать в Москве второго судию, помнится, решили обратиться к великому переводчику Виктору Голышеву, с которым в то время завязали сотрудничество. Наступила пауза, но не финал, как полагает С. Ильин. И тут-то пришло из Питера письмо.
“12/Х-1989 г.
Глубокоуважаемый коллега,
нам стало известно, что Ваш журнал аннонсировал (так в оригинале. — С. Б.) перевод романа Набокова “Истинная жизнь Себастьяна Найта”, выполненный Ильиным. Случилось так, что этот перевод, бродящий в Самиздате, нам знаком. Может быть, Вам небесполезно будет узнать, что перевод этот — сугубо непрофессиональный. Являющийся, скорее, подстрочником. Переводчик недостаточно владеет английским языком, и его перевод, во-первых, изобилует грубыми, чисто языковыми ошибками, не говоря о неточностях. Во-вторых, перевод крайне далек от какого бы то ни было приближения к набоковскому стилю, исключительно трудному для передачи, высочайший уровень которого дан самим Набоковым в его русских произведениях. Мы считаем, что перевод в его настоящем виде не может быть напечатан, и, как представляется, нет никаких шансов на то, что он может быть улучшен автором.
При Вашем желании мы можем сколь угодно подробно мотивировать свое мнение.
Несомненно, кроме того, что наследники Набокова — его вдова и сын, ведущие его литературные дела, — не могли дать своего согласия на издание такого перевода, а издание перевода без их одобрения вызовет международный скандал.
|
Подписи:
|
канд. филологических наук
канд. филологических наук
|
А. Долинин (адрес)
М. Мейлах (адрес)”
|
И мы отступили перед питерской тройкой. Второй раз “Волга” продемонстрировала чисто провинциальную робость перед столичным нахрапом. Годом ранее под натиском всех возможных тогдашних организаций мы отказались от публикации пьесы Булгакова “Адам и Ева”. “Органы” партийные и непартийные требовали от редакции санкции рукописного отдела Ленинки, где хранился архив писателя, а отдел не давал. И пьеса вскоре появилась в “Октябре”, и публикатором был заведующий этим самым архивом...
Оценить историю времен разгара перестройки и гласности я и предлагаю читателю и Сергею Ильину, перед которыми искренне винюсь в том, что прекрасный перевод увидел свет куда позже, чем мог бы.
