Наталья Дзуцева

Натали Земон Дэвис. Дамы на обочине

Пограничное пространство между культурными слоями

Натали Земон Дэвис. Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века. Пер. с англ. Т. Доброницкой. — М.: Новое литературное обозрение, 1999. — 400 с.

Среди работ выдающегося русского филолога А. Н. Веселовского есть замечательная статья под названием “Из истории развития личности. Женщины и старинные теории любви”. В ней он между прочим заметил: “Известно, какое видное место она (женщина. — Н. Д.) занимает в истории личности, каким плодотворным началом в поэзии сказывается всякая попытка признать за ней индивидуальное значение” (Веселовский А. Н. Избранные статьи, Л., 1939. С. 76). Эти слова актуальны не только для изучения истории словесности, — они вспоминаются всякий раз, когда исторический срез общественной жизни проявляется через женское сознание, выявляя тип женской индивидуальности, характерный для той или иной эпохи. Именно тип, т.к. мы привыкли говорить о женщине Средневековья, к примеру, женщине Возрождения, эпохи Просвещения и т . п., не придавая значения тому, что такого рода обобщения, выявляя фоновую структуру, тем не менее затемняют те ее элементы, которые размывают типаж, обнажая возможности для непредсказуемых его трансформаций и открывая непредполагаемую сложность оттенков и деталей.

Известный историк Натали Земон Дэвис, автор многих работ по культуре Нового времени (в том числе переведенной на русский язык книги “Возвращение Мартена Герра” — М., 1990) в исследовании “Дамы на обочине” ставит своей целью отойти от устоявшегося стереотипа. “Некоторые мои современники, — говорит она, — не видят разницы между женщинами прошлого, особенно если те жили в сходных условиях”. Книга посвящена трем женским судьбам, не попавшим в поле исторического полотна XVII века, судьбам частным, обращенным прежде всего к потребности выбора нетрадиционных путей самореализации женской личности. Открывает книгу остроумно задуманный пролог: все три героини в присутствии автора, не испытывая никакой симпатии друг к другу (скорее, наоборот), выражают крайнее недовольство тем, что оказались под одной обложкой. Однако автор пытается защитить себя, вступая с ними в деликатный спор. Если свести воедино авторские доводы, то можно выстроить определенную позицию, в которой выражена идея книги в целом. Извлеченные из мрака времен три женских портрета проявлены историческим фоном и в то же время противостоят ему. Судьбы этих женщин, не подозревавших о существовании друг друга, связаны прежде всего зависимостью от сходных внешних обстоятельств, начиная с быта эпохи и кончая необходимостью считаться с системой требований, предъявляемых женскому поведению в общественном сознании века, далеко не расположенного к женской эмансипации. Совершенно не похожие друг на друга, они тем не менее демонстрируют тот способ жизненного поведения, который выводит каждую за рамки традиционных представлений и сложившихся стереотипов. Их истории расширяют познавательную панораму XVII века, открывая нелегкую, но все же существующую возможность “жизни на обочине”. Именно женский вариант такой жизни предполагает, а чаще всего обнажает и усиливает общечеловеческие аспекты личностного бытия, как женского, так и мужского. Вот почему книга не ограничивается, как это может показаться внешнему взгляду, воспроизведением “гендерных предпочтений”. Ее смысл шире и глубже. Объединив в своем исследовании еврейку, католичку и протестантку, Натали Земон Дэвис проявляет особую природу женских воплощений, показывая, как каждая из ее героинь “извлекала пользу из своего маргинального положения”, и в то же время помогая почувствовать, какой ценой она давалась в семнадцатом веке.

Читателю предстоит знакомство, предполагающее такую степень близости, которая не может не вызвать участия в судьбе каждой из дам. Вот благочестивая и богобоязненная Гликль бас Иуда Лейб, жена гамбургского купца-еврея, мать многочисленных детей, взявшая после смерти мужа дело в свои руки. Написанные ею в конце жизни своего рода мемуары, рассчитанные, впрочем, только на домашнее чтение, доносят до нас своеобразную интонацию женского голоса, в которой богобоязненный трепет сочетается с недюжинной силой ума и характера. Это первая из дошедших до нас автобиография еврейской женщины интересна еще и тем, что за воспроизведением житейской канвы событий ощущается потребность выражения в собственном слове. Это ощущение переживается как духовное усилие, обращенное к Богу, “в некотором смысле ее читателю”, как тонко замечает автор. Таким образом, рассказ о жизни, написанный в назидание детям, обретает интонацию Иова: стоическое противостояние бедам и несчастьям, с одной стороны, и сознание того, что “в борьбе за обретение терпения и смысла невозможно одержать полную победу”.

Другая героиня книги — также автор записок о своей жизни, написанных по просьбе ее взрослого сына. Мари Гюйар дель Энкарнасьон оставила его несчастным плачущим мальчиком, уйдя в монастырь по призыву внутреннего голоса, заставлявшего ее всю себя посвятить Богу. В конце концов она становится настоятельницей женского монастыря в далекой Канаде, где выполняет миссию распространения христианства среди диких племен. Горящий в ее сердце огонь веры искал мученического венца, и подвиг существования на необжитом материке становится источником радости, заставляя Мари Воплощения (это ее духовное имя) не только прижимать к сердцу “милых дикарок”, но и выучить несколько индейских языков, чтобы написать на них молитвы, катехизисы, а также “Большую книгу по священной истории и всяким благочестивым предметам”.

Третья из женщин, которым посвящена книга, — Мария Сибилла Мериан не оставила ни биографии, ни исповедальных писем. Автор-историк дает портрет художницы-натуралиста, рассказ о судьбе которой предстает как история любознательной, волевой и скрытной женщины, наделенной талантом сочетать точные наблюдения над гусеницами и бабочками с тонким, непреходящим чувством красоты земного мира. Стремление реализовать этот талант также связано с уходом от проложенных путей: по собственной воле она оставляет мужа и, влекомая духовным энтузиазмом, уходит в одну из религиозных сект, которой отдает все свое имущество. Пережив разочарование, она вновь совершает поступок, меняющий ее судьбу: отправляется в Америку, где продолжает энтомологические исследования, претворяющиеся в художественные “метаморфозы”.

Натали Земон Дэвис в своей книге показывает, как каждая из этих женщин “по-своему обживала маргинальное пространство, превращая его в своеобразный центр”. Но в то же время книга убеждает, что “это пространство ни в коем случае не отличалось убожеством, с которым связывают слово “маргинальный” зацикленные на прибыли современные экономисты”. “Скорее это было пограничное пространство между культурными слоями, которое способствовало возникновению нового и созданию удивительных гибридов”, — пишет она. Простим “гибридов” переводчику, в целом адекватно передавшему стилевую манеру автора, стимулирующую то трепетное любопытство, с которым читается книга. В то же время это исторически выверенное, основанное на безмерном количестве неизвестных и трудно доступных источников и документов исследование, чем, кстати, всегда отличаются вышедшие в “Новом литературном обозрении” издания. Ощущение близкого присутствия воспроизведенных ликов женской души, согревающей XVII век, век “мужского духа”, напомнило мне строки романа Марка Харитонова “Линии судьбы, или Сундучок Милашевича”: “Всякое чувство, всякая жизнь, всякая мысль, даже не запечатленная, рождает заряд, верно, и он может держаться где-то мгновение или века, даже незаметно влиять на живущих, постепенно ослабевая до исчезновения. Но чтобы осуществилось что-то, как молния, всегда нужен другой, способный понять, воспринять, услышать /.../ Разве мы рождаем только тела? Разве ушедшие, исчезнувшие, почившие не продолжают существовать на равных правах благодаря нашему живому чувству? Для этого чувства действительно нет смерти”.

Наталья Дзуцева