Одиннадцать. Стихи. Алексей Улюкаев
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2025

№ 2, 2025

№ 1, 2025
№ 12, 2024

№ 11, 2024

№ 10, 2024
№ 9, 2024

№ 8, 2024

№ 7, 2024
№ 6, 2024

№ 5, 2024

№ 4, 2024

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Об авторе | Алексей Валентинович Улюкаев в журнале «Знамя» печатается со стихами одиннадцатый раз, предыдущие публикации: «Я из вселенной Гутенберга» (№ 10, 2011); «Семь стихотворений» (№ 4, 2012); «Площадной гранит» (№ 3, 2013); «Полграна правды» (№ 1, 2014); «Восемь строк о свойствах» (№ 1, 2015); «Не гул пространств, не божий суд…» (№ 1, 2016); «Пометь на карте: за рекой Аид…» (№ 11, 2022); «Возобновление иллюзий» (№ 4, 2023); «Подальше от злосчастных мест» (№ 1, 2024); «Умение приспособиться к несвободе» (№ 10, 2024).




Алексей Улюкаев

Одиннадцать


* * *

Мерный ход, мерный звук

Словно тыщи верблюдов

Сквозь пустыню идут. Словно тыщи овец

Дали шерсть свою, любую местному люду,

Чтоб верблюдов украсить. Под самый конец


Января в когнитивном живу диссонансе:

Цельсий врёт, Фаренгейт  — как статистик в эРэФ.

Человек это место присутствием красит?

Или место его? Я русалок от дев


Отличить не берусь здесь. Берусь за бутылку:

Пеной пену морскую хоть раз уравнять.

Море мокрое, пена, как водится, мылкая,

Овцы — словно в богатых совсем деревнях.


Отщипи мне чуть-чуть на сукно и сувлаки*:

Плоть морская не хуже, чем в стаде земном.

Мне волна подаёт свои тайные знаки,

Я шифровкой в ответ говорю о своём.


Будет вечер, и кормчие звёзды увидят

Нас, друг друга зовущих до пары на пир.

Волны слижут следы и беды, и обиды,

Утверждая в душе моей временный мир.



*   Сувлаки — от слова «сувла», «вертел», национальная греческая «быстрая» еда: маленький шашлычок на деревянной шпажке.



* * *

Зима из первой половины

Заглядывает во вторую.

Природы северной картина

Не хуже, чем во время Трои


И Спарты. Там, где в южной — лужи, —

Кристаллы. Понимаешь: снег.

И ходит поступью натруженной

Совсем иначе человек.


То заскользит, то остановка,

То остановится, то в путь,

То скособочится неловко,

То снова расправляет грудь


Штандартом временной победы

Над временами крыс и псов.

Огонь, вода и трубы медные

И что осталось от лесов,


Степей и прочего пейзажа

Ему сопутствует. И он

Морозней воеводы даже,

Не хуже бравших Илион


Свою подчёркивает самость:

Сусанин! Сам с усами! Мнит,

Что пригодятся летом сани

И подрастут к июню дни.


И власть, и руки брадобрея

Смягчатся градусом тепла.

По эту ж сторону Борея

Скользят и падают тела.


И он заглядывает робко:

Январь, февраль, а там и… что ж,

Зима, налей немного водки,

Чтоб отогнать от тела дрожь.



* * *

Пройдя кругами безобразий

И получив с полсотни клизм,

Не будет ли резонно разве

Впасть, как впадает Волга в Каспий,

В особо крупный пессимизм?


В пасть? В глубину голодной глотки?

В отчаянья последний дюйм?

Ионой (не в ките — в селёдке)

Укрыться за сенями струй?


Стакан и пуст наполовину,

И треснул, и содержит яд.

Обманет воробья мякина —

Ей он побрезгует навряд.


Нас с ярмарки покатят дрожки,

Хотя и некуда спешить.

И не унять постыдной дрожи

Во членах тела и души.


Вотще! Дрожи, пока живётся!

Дыши, пока дрожит душа.

Хотя окрошка из эмоций

И не плоха, не хороша.


Хотя к ногам — четыре гири,

А дважды два, похоже, пять,

Но в этом беспросветном мире

Есть и любовь, и благодать.


Ты оптимиста информируй,

А пессимиста пожалей.

Дрожит струна в заветной лире.

И ничего не сделать с ней!



* * *

Одиночество — божеский дар.

Одиноки ли боги?

Или это лежалый товар,

Купленный по дороге?


Без потребности явной,

А лишь бы спалить

Накопленья годов безотрадных.

Одиночество — тонкая нить,

За которой не быть Ариадне.


Это возраст сдающих права —

Всё по перечню, всё без остатка.

Грязно-белая голова,

Чуть пониже — ума палатка.


Чуть повыше — терновый венец

А расцвёл ли тёрен?

Одиночество — это конец

Тропкам торным.


Колею полевей оставляй.

Астролябию — в скупку.

Пусть приходят за ней сыновья,

Заселив капитанскую рубку.


Через тёрен лежит в георгин

Путь — не в астры.

Одиночество — то есть один,

То есть власти,


Предержащей дрожащих уж нет над тобой.

И не будет.

Одиночество — это отбой.

Это после полудня.



* * *

Бежит волна вослед

Волне, как дети в школу.

Лежит вечерний свет

На городах и сёлах.


Грядёт ночная мгла,

Но утро вновь настанет,

И с левого угла

Как знамя над рейхстагом


Весь вспыхнет небосвод

И поплывёт направо

От средиземных вод

До северной державы.

И хватит синевы

На всех под этим небом,

И тыщи половин

Отыщутся, и хлебом


И мёдом будет сыт

Любой и счастлив даже

Обломками корыт

На каждой распродаже.



* * *

Там вечный покой. Здесь вечное,

Как вечен сей мир, беспокойство.

Иди, Левитан, навстречу мне,

Готовь под марину холст свой.


«Клико Матрадура!» — особенный клик,

В бутылку волну не загонишь,

Стоп-краном не остановишь сей миг.

Не пустит меня, как Воронеж,


Под нож двадцать первого мой Лимассол,

Мой мало солёной ли, круто

Волны, возращающий утро, рассол.

Ныряй с головой в это утро!


В ноздрёвский любимый напиток: шипит

Волна — год змеи наступает.

А пену бежавший из плена пиит

Отбросит как мех горностая:


Одна в мире мантия только и есть,

Которой колеблется суша.

И я, как Мария благую весть,

Волну в упоении слушаю.



* * *

Наблюдай расходящиеся круги,

Жёлчный камень в море бросая. Кажется —

Закричишь от счастья. Но не моги:

Расплескаешь рот заполнявшую кашицу.


Что слова, что слюна? И морально ли

То оральное, что отрыгнёт оратор?

Наблюдай: там вдали ожидаются корабли.

Чем их встретить — овациями или матом?


Наблюдатель? Деятель? Где межа,

Разделившая поле: субъекту пол, пол объекту?

Ходишь берегом, где песчинки лежат,

Принимая пространство внутрь словно Смекту.


Ходишь берегом моря как Демосфен:

Вырабатывай речь, а не то — замолкни.

Онемей уже, наконец, совсем.

Чтоб остались здесь только песок да волны.



* * *

Застигнутый в кантоне Ури

Декабрьским снегом запоздалым,

Бездельем мучась, с полной дури

Влез в большевистские анналы,


Чтоб Цюрихом и Циммервальдом

Заполнить паузу, антракт

Снегопаденья в 10 баллов.

Без всякой цели. Просто так.


Отсюда двинулась лавина.

Там орки? Орды орков там?

Остатки английского сплина

По сёлам или городам


Разбросанным — орало в меч

Перековать. И вместо мира

Нести его — о чём и речь —

Поверженных топтать кумиров.


Пришла лавина — и отхлынет,

Снега сойдут. Утихнет боль.

Декабрьской ночью самой длинной

Людей спасает алкоголь


Забвения. Да был ли мальчик?

Картавил ли, блестя макушкой?

Известный больше — не иначе

Чем Александр Сергеич Пушкин.


Да был ли век, несчастий полный?

Или его под Рождество

Бесчисленные снега волны

Засыпали — и нету боле

Той, поразившей большинство

Народа нестерпимой боли?


На том сойдёмся. Концы в Лету.

Начала за бугор закинув,

Сидеть, забытым в Ури где-то,

Смотреть, как боги рвут перину,


Её клочки скрывают землю

Без бури. В Ури всё возможно.

Зима всего меня приемлет

И усыпляет осторожно…



Открытка с видом


Вечный город который уж век

Принимает паломников:

Вот Аттила готовит набег,

Гунны, готы колоннами ровными

Наступают — волна за волной

Лижут пятки застрявшему в вечности

Островку моего человечества,

Поглупевшего вместе со мной.


Я в трёхзвёздочной Pace Helvezia

На постое. Я слушаю лекции

Шин, подмёток, потёртых подошв

И дыханий то forte, то mezzo

И дождя, если вдруг в Риме дождь.


В Риме место для всех. Лишь отчаянию

Места нет. В Pace — нет. Паче чаяния

И превыше концепций и вер

Столп Траянов. Здесь знают авгуры,

Кто герой, кто подлец, просто ль сдуру,

И возможен ли мир в мире мер

Высших, всяческих спецопераций:

Колизеи ведь не для оваций

Воздвигались — для крови, для рек

Крови. Всё же есть пицца и паста —

Плотским созданный высшею властью

Ест и это и то человек,

Проживающий в мире трёхзвёздочном.

Звёзды есть и кромешною полночью.

Вечен Рим. Хрупок мир. Долог век.



* * *

Атавизм — разжиганье огня.

Отгоняющий духов

Пламень манит меня

Словно рыбка старуху,


Словно сам я закидывал сеть,

Разжигая поленья,

Заговаривал смерть

Обходить стороною селенья,


Населённые русской душой

И телами родными.

Разжиганье огня хорошо,

Без него нет ни дыма,


Ни уюта в родимой стране,

Обойдённой уютом.

Вспоминайте, друзья, обо мне,

Но, конечно,  не ежеминутно.



* * *

Милый мой век! Из-под век

Человек своё выкатит яблоко.

Если слёзы текут сотней рек,

Так от соли текут иль от паприки?


Кулинарным томам вопреки

Всё, что есть, от души приправляет.

А диеты ему не с руки,

Как отлично мы знаем.


Милый век, приглашенье к столу

Я приму с благодарностью:

Быть закуской, похмельем в пиру,

И десертною сладостью —


Честь по чести, по чину чины.

Не чинясь, не кручинясь,

Незнакомое чувство вины

Не считая причиной


Responder s’il vous plait*

Отвергать, полагаясь на трезвость!

Сим закончим куплет.

Ибо дальше писать бесполезно.



* Responder s’il vous plait (франц.)  — Пожалуйста, ответьте!



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru