ЭССЕ

Об авторе | Сергей Григорьевич Боровиков — литературовед, критик, эссеист. В 1984–2000 годах — главный редактор журнала «Волга». Постоянный автор «Знамени». Предыдущая публикация в журнале — «Запятая-26. В русском жанре-86» (№ 7, 2024).

Сергей Боровиков

Запятая-30

в русском жанре-90

,,,

Это краткое слово часто бывало в моей жизни. К примеру, пьяница Карелка перед выпивкой оговаривал: «Только в легком жанре», то есть ограничимся сухим, но куда там…

И вот однажды, а по библиографии в 1993 году, я решился предать тиснению копящиеся литературные заметки, сначала в № 6 «Волги» под неплохим названием «Короткое развитие», и в № 9 под ставшим урожайным «В русском жанре».

То, что «В русском жанре» — название удачное, я понял, когда в непродолжительное время, представляясь при знакомствах, услышал: «А, в русском жанре…». И когда сам величайший телевизионно-жэзээловский критик Игорь Золотусский удостоил меня отзывом в «Независимой газете», где с привычной скорбью удивился тому, что жанр у Боровикова русский, ведь не может быть у жанра национальности. И когда чтимая мною и всеми Ирина Бенционовна Роднян­ская, в ту пору заведовавшая отделом критики журнала «Новый мир», предложила прислать еще «русского жанра». А спустя долгие годы, а именно в этом, узнал, что «Журнал “Сибирские огни” начинает новую рубрику “В русском жанре”. Это наш литературный вариант подкаста. Названием рубрика обязана одноименной книге современного русского критика Сергея Боровикова. <…> В рамках подкаста мы будем говорить о русской литературе, соблюдая правила “нетщеславного жанра”: отсутствие пафоса, внешнюю “необязательность», мозаичность». Мой друг Алексей Голицын изрек: «Это — слава».

Что ж, уйду прославленным.

,,,

Сижу за книгой «Сергей Чудаков. Справка по личному делу. Стихотворения. Статьи. Биография. Комментарии». — М.: Культурная революция, 2014. — (Культурный слой). — 512 с., где самым для меня существенным оказалась пропасть меж его дурным поведением и добрым нравом и светлым восприятием литературы в собранных в книге критических отзывах, где, например, вот как объяснен пресловутый нарциссизм Евгения Евтушенко: «самовлюбленность поэта — лишь часть его любви к миру».

,,,

Когда-то приезжающие любили в Москве подойти к гостинице «Метрополь», чтобы поглазеть на огромные американские авто. Иномарки тогда были редки, а уж в провинции так и диковинны, и когда мой старший брат купил в Москве 21-ю «Волгу» у знаменитого художника и плейбоя Феликса-Льва Збарского, оценить известность продавца могли немногие, но когда купил у советского немца не новый, но все же форд марки «Таунус», это на саратовских пижонов произвело должное впечатление.

А москвичи, проходя в те же 70-е годы Тверским бульваром мимо редакции газеты «Известия», могли узреть скучающее в ожидании хозяина ярко-красное авто, которого в Википедии можно узнать и марку: «Мэлор Стуруа являлся обладателем единственного в СССР автомобиля Dodge Charger 1973 модельного года»¹.

Перо журналиста-международника Мэлора Стуруа ценили и наверху и в просвещенных низах, где корреспонденции из США читались сразу по выходе продвинутой газеты, потому что там редакторствовал зять Хрущева Алексей Аджубей. Друг мой Илюша Петрусенко считал, что на Стуруа, как и на сменившего его Виталия Кобыша, оказывал влияние стиль американской прессы, которую Илюша не читал, но предполагал. Словом, у провинциальной интеллигенции Стуруа слыл либералом, и 20 января 1963 года неприятно удивила его статья «Турист с тросточкой», которая, как было понятно, появилась вследствие внезапного наезда Хрущева на писателя Виктора Некрасова за его путевые очерки «По обе стороны океана», даже само название взято из выступления Никиты. «Отказавшись, на словах, следовать совету одного журналиста о том, чтобы при описании контрастов Америки придерживаться пропорции “фифти-фифти — пятьдесят на пятьдесят”, В. Некрасов в действительности стал на эту позицию. И не только в рассказе о черно-белых сторонах американского образа жизни, — это было бы еще полбеды. Вся беда в том, что В. Некрасов следует “фифти-фифти” в вещах куда более серьезных — при сопоставлении “двух миров”, двух идеологий. Собственно говоря, что такое “фифти-фифти”? Если перевести это выражение с языка эзоповского на общепонятный, то мы получим девиз, провозглашающий и утверждающий мирное сосуществование в области идеологии. “Фифти-фифти” — весьма опасная штука. Следуя ей вольно или невольно, можно ставить знак равенства между битвой на Волге и американской свиной тушенкой, между схемами Корбюзье и силуэтами городов коммунистического завтра. Нет, мы не можем согласиться с этим! <…> В. Некрасову понравились небоскребы на Золотом Берегу в Чикаго. Можно дать справку: один квадратный фут в этих зданиях стоит что-то около 20 тысяч долларов. Естественно, что квартирная плата в этом районе по карману только миллионерам. Поэтому противопоставлять их архитектуру московским Черемушкам по меньшей мере нелепо. И уже совершенно непонятно, как умудрился советский писатель не увидеть разительных социальных контрастов и классовых противоречий американской жизни, военного психоза, разжигаемого империалистическими кругами. Вот уж, действительно, приехал турист с тросточкой».

Вполне уместно спроецировать патриотический пафос будущего владельца американской компании, скончавшегося на брегах Миссисипи, на тех современных его коллег, что на экране ТВ разоблачают иноагентов, имея заграничные паспорта, собственность и семью за бугром. Есть, правда, между ними различие. Советский журналист эволюционировал, а эти успевают все и сразу.

,,,

Все-таки каждого из нас волнует происхождение и собственное, и других, а в особенности людей выдающихся.

Имею я право на свою здесь точку зрения?

Если да, то выскажусь.

Толстого смолоду все как-то щекотала классовая принадлежность: «Ужасное слово аристократ. Зачем подпоручик Зобов так принужденно смеется, хотя ничего нет смешного, проходя мимо своего товарища, который сидит с штаб-офицером? Чтобы доказать этим, что, хотя он и не аристократ, но все-таки ничуть не хуже их. Зачем штаб-офицер говорит таким слабым, лениво-грустным, не своим голосом? Чтоб доказать своему собеседнику, что он аристократ и очень милостив, разговаривая с подпоручиком. Зачем юнкер так размахивает руками и подмигивает, идя за барыней, которую он в первый раз видит и к которой он ни за что не решится подойти? Чтоб показать всем офицерам, что, несмотря на то, что он им шапку снимает, он все-таки аристократ и ему очень весело. Зачем артиллерийский капитан так грубо обошелся с добродушным ординарцем? Чтобы доказать всем, что он никогда не заискивает и в аристократах не нуждается, и т.д., и т.д., и т.д. Тщеславие, тщеславие и тщеславие везде — даже на краю гроба и между людьми, готовыми к смерти из-за высокого убеждения. Тщеславие! Должно быть, оно есть характеристическая черта и особенная болезнь нашего века. Отчего между прежними людьми не слышно было об этой страсти, как об оспе или холере? Отчего в наш век есть только три рода людей: одних — принимающих начало тщеславия как факт необходимо существующий, поэтому справедливый, и свободно подчиняющихся ему; других — принимающих его как несчастное, но непреодолимое условие, и третьих — бессознательно, раб­ски действующих под его влиянием?» (Лев Толстой. «Севастополь в мае»).

Ну, и дальше — больше, словно бы гаже дворянства на Руси ничего и не было.

Как хотите, но Л.Н. Толстой никогда не был любим мной. И если совсем кратко, то, по-моему, верны слова яснополянского крестьянина: «Мусорный был старик»и ленинские: «С одной стороны, гениальный художник, давший не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы. С другой стороны — помещик, юродствующий во Христе».

Помню, как не то что разочаровался, но как-то притормозился в первом чтении романа «Война и мир», настолько ожидаемыми оказались финалы судеб, уж очень каждому без неожиданностей выпало. Ну, сухарь и зануда Андрей Болконский и не должен был продолжать мирное житье — ему там нечего было делать. А распутная Элен Курагина-Безухова умерла как-то юмористически: «…вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому-то итальянскому доктору, лечившему ее каким-то новым и необыкновенным способом. Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства». И дальше, дальше всем сестрам по серьгам, каждому к концу отмерено в точности по тому, как жил. Но тогда, а было мне лет пятнадцать, хоть проглотил результаты, но все же заподозрил, что запланированная рассчитанная справедливость — не лучший результат литературного произведения.

А в прошлой «Запятой» я было привязался к Льву Николаевичу, дескать, страх смерти его более других отягощал, и в продолжение темы я хотел привести описания не смерти, нет, их-то полным полно, а подробного умирания в русской литературе, каковое есть в романе «Анна Каренина», но где, у кого еще? Но вместо этого вспомнил, что в 1858 году молодой, а по советским меркам так начинающий писатель пишет рассказ «Три смерти».

Вот как он сам его пересказал в письме к своей тетке А.А. Толстой: «Моя мысль была: три существа умерли — барыня, мужик и дерево. — Барыня жалка и гадка, потому что лгала всю жизнь и лжет перед смертью. Христианство, как она его понимает, не решает для нее вопроса жизни и смерти. Зачем умирать, когда хочется жить? В обещания будущие христианства она верит воображением и умом, а все существо ее становится на дыбы, и другого успокоенья (кроме ложнохристианского) нету, — а место занято. — Она гадка и жалка. Мужик умирает спокойно, именно потому, что он не христианин. Его религия другая, хотя он по обычаю и исполнял христианские обряды; его религия — природа, с которой он жил. Он сам рубил деревья, сеял рожь и косил ее, убивал баранов, и рожались у него бараны, и дети рожались, и старики умирали, и он знает твердо этот закон, от которого он никогда не отворачивался, как барыня, и прямо, просто смотрел ему в глаза. Дерево умирает и не боится, не жалеет».

Простите, но если принять абсолютное равенство человека и дерева, рассказ можно и не читать. Так начиналось толстовство.

Любопытно, что автор, поссорясь с Некрасовым, рассказ «Три смерти» отдал не как прежние, в «Современник», а в расхожую «Библиотеку для чтения».

,,,

«Кому на Руси жить хорошо. (Письмо в редакцию)

В 662 № “Нового времени” г. Незнакомец, рассказывая о своем знакомстве с покойным Н.А. Некрасовым, говорит между прочим о том, что Н.А. возлагал большие надежды на свою поэму “Кому на Руси жить хорошо?” и сожалел, что болезнь не дает ему окончить этого труда, сожалел потому, что именно теперь, в дни недуга, весь ход поэмы выяснился ему как нельзя лучше и шире. “Начиная (поэму), — говорил Н.А., — я не видел ясно, где ей конец, но теперь у меня все сложилось, и я чувствую, что поэма все выигрывала бы и выигрывала...”

Об этой поэме раза два приходилось беседовать с Н.А. и пишущему эти строки. Действительно, Н.А. много думал над этим произведением, надеясь создать в нем “народную книгу”, то есть книгу полезную, понятную народу и правдивую. В эту книгу должен был войти весь опыт, данный Н.А. изучением народа, все сведения о нем, накопленные, по собственным словам Н.А., “по словечку” в течение двадцати лет.

Однажды я спросил его:

— А каков будет конец? Кому на Руси жить хорошо?

— А вы как думаете? Н.А. улыбался и ждал.

Эта улыбка дала мне понять, что у Н.А. есть на мой вопрос какой-то непредвиденный ответ, и чтобы вызвать его, я наудачу назвал одного из поименованных в начале поэмы счастливцев.

— Этому? — спросил я.

— Ну вот! Какое там счастье!

И Н.А. немногими, но яркими чертами обрисовал бесчисленные черные минуты и призрачные радости названного мной счастливца.

— Так кому же? — переспросил я.

И тогда Н.А., вновь улыбнувшись, произнес с расстановкой:

— Пья-но-му!

Затем он рассказал, как именно предполагал окончить поэму. Не найдя на Руси счастливого, странствующие мужики возвращаются к своим семи деревням: Горелову, Неелову и т.д. Деревни эти “смежны”, стоят близко друг от друга, и от каждой идет тропинка к кабаку. Вот у этого-то кабака встречают они спившегося с кругу человека, “подпоясанного лычком”, и с ним, за чарочкой, узнают, кому жить хорошо.

Это окончание поэмы в литературных кругах известно, по всей вероятно­сти, не мне одному. Сообщаю его для провинциальных читателей.

Глеб Успенский». (Впервые опубликовано в «Пчеле», 1878, № 2)²

А ведь и правда, и верно, и точно навсегда для нашей России. Не пьянице, а пьяному, когда бедный и богатый, знатный и босяк равно бывают счастливы.

,,,

Взялся за, слава богу, доступный 110-й бунинский том Литнаследства, кн. 1, и там подборка вариантов и набросков «Темных аллей», которые укрепили меня во мнении о словно бы подростковом характере позднего эротизма писателя.

«Я стал продолжать осмотр. Зашел сзади: мальчишеский желобок затылка; торс несколько щуплый, ровный скат маленьких плечей; прекрасная спина, лироподобный зад, прелесть нежности под коленками, маленькие розоватые пятки. <…> опустила руки на низ живота): хороший подъем небольших, крепких грудей, грушевидных, молодых,девственно торчащих, соски маленькие, тугие, розовые; несильная грудная клетка, маленькие ключицы, живот плоский, очень нежная кожа...»

А сколько начатых сюжетов! И все об одном, и все одинаково.

«Голое розоватое тугое тело крутого загривка молодой сильной женщины впереди (в автокаре). Думал, глядя: — И все это сожрут черви в могиле через 20–30 лет! Полная, миловидная, нежная детскость, брильянт серьги, прелест­ная рука с брил. кольцом. Какая радость всего! Опять думал: “И эта сгниет! И сколько их с начала мира, этих женских тел, в земле!”»

Тяжко, господа, быть стариком, если думы твои не о смерти, что уж непременно и правильно, но о трупах, что совсем уж ни к чему.

1  Стуруа Мэлор Георгиевич (1928–2021) — советский и российский журналист-международник и писатель, родился в семье одного из руководителей Грузии. Сопровождал в поездке по США Н.С. Хрущева. В дни августовского путча активно поддерживал Б.Н. Ельцина. В 2004 году «Газета. Ру@» сообщила, что Мэлор Стуруа является председателем совета директоров компании «Отель Бизнес-сити». Скончался в Миннеаполисе, занимающем первое место в рейтинге общего уровня здоровья и доступности путей его улучшения для всех слоев населения.

2  Меня на это письмо навел Константин Богомолов из журнала «Урал», за что сердечная ему благодарность.