Об авторе | Александр Сергеевич Егоров родился 24 августа 1998 года в городе Хилок Забайкальского края. Окончил Иркутский национальный исследовательский университет (ИРНИТУ) по направлению «Журналистика» и Педагогический институт Иркутского государственного университета (ИГУ) по направлению «Филологическое образование». Стихи публиковались в журналах и альманахах («Азъ-Арт», «Байкал», «Огни Кузбасса», «Первоцвет», «Первый поэтический», «Юность», «Звезда», «Новый мир» и др.) Лауреат премии журнала «Звезда» в номинации «За первую публикацию» (2019), призер I Конкурса молодых поэтов имени Виталия Науменко международного журнала «Интерпоэзия» (2022). Участник Школы писательского мастерства ДВФО (2020–2021, Хабаровск),   Всероссийской мастерской для молодых авторов «Мир литературы. Новое поколение» (2022, АСПИР, Москва). Участник Филатовского Форума молодых писателей (2021, в 2023 работал в семинаре поэзии «Знамени»). Дебют в «Знамени».

Александр Егоров

Вытащить ведром сома из колодца…

* * *

Лежишь на нарах и слышишь ветер,

как он роняет на землю шишки,

а возле, вытянувшись, собачка

сопит, поскольку устала очень.

И ты устал, но заснуть не можешь.

Твоя одежда в крови кедровой —

пахучей, липкой и желтоватой.

До переезда в Иркутск — три года,

семь лет — до выпуска и работы,

и девять лет — до лиловой свадьбы.

Тебе ещё неизвестно это.

Известно лишь, что писать не бросишь.

Выводишь строки, электролампа

твою тетрадь освещает… Глазом

моргнёшь, наступит затишье, утро,

моргнёшь, и ты — пожилой поэт.

* * *

Небо в трещинах и земля.

Деревенщина — дома я.

Лай и вой собак, вой и лай.

Сопок обморок, жаркий май.

В сердце — трепета торжество.

Что исчезло-то? Ничего.

Клумбы, деревце, пёс Байкал…

Мне не верится в «уезжал».

Где бы ни был я, связь с Хилком —

нерушимая. Дом есть дом.

* * *

Цветущая веточка черёмухи,

сорванная и засушенная мной много лет назад,

до сих пор источает характерный запах.

Она лежит в «Воскресении» Льва Толстого.

Уже и дерева, давшего эту веточку,

нет — его спилил отец...

Благодаря аромату,

медово-пыльному аромату

черёмуховых цветков,

которым не суждено было

превратиться в ягоды,

я могу вернуться в ту пору,

когда казалось, возможно всё:

разлить по банкам и закупорить зарю,

чтобы алый воздух освещал подполье;

купить на пластмассовую,

покрытую золотой краской, монетку

полмира;

вытащить ведром сома из колодца…

…Когда я понял, что не всё возможно,

детство закончилось.

* * *

Не дубак уже, ещё не зной.

Воробьи, синицы точат лясы.

Белка ремонтирует гайно

жёлто-серой ватой теплотрассы.

Хвать клочок, и сразу же наверх,

а через мгновение — обратно.

Там, откуда я, у белок мех —

чёрный. Эта рыжая. Висят на

дереве сосульки: не мертво.

Кровоточит клён ясенелистный.

Слышал, мол, высок в крови его

уровень глюкозы. Город чистым

был бы, точно лес, проверил бы.

Думаю, и белочке хотелось

есть орехи, ягоды, грибы —

не из баков всяческую мерзость.

Человейники. Дымит труба

заводская (мегасамокрутка).

Город… Ощущаю здесь себя

чёрной белкой с серебристой грудкой.

* * *

Падают наземь листья. Я

из кухни гляжу во двор.

Дева шагает. Быстрая.

чуда не зрит в упор.

Разве не чудо — смена

времени года, девушка?

Осознаю мгновенно:

многим приелось зрелище.

Тучи бегут верблюдами,

мулами по степи

неба, — но никому до них

дела нет. Ну почти.

Эй, отзовись, Всевышний,

выяснить вот что нужно мне:

кто среди смертных лишний —

я или равнодушные?

* * *

Ехал я в Академ на такси.

Видел реку Иню мимоходом —

та текла под стальным небосводом.

Было пасмурно. Дождь моросил.

Как в такой невеликой реке

утонула великая личность?

Многим лужа подходит отлично,

но не ей же — с гитарой, в венке…

* * *

«Тесно там», — смотря на гроб, мы

думаем, и ведь напрасно.

Мёртвый, следственно, свободный.

Смерть по-своему прекрасна.

Женщина с литовкой острой

в чёрной юбке, в белой блузке —

это (я сейчас серьёзно)

статуя свободы русской.

* * *

Запах яблок еле-еле уловимый — уловил.

Разлагающихся яблок. Их довольно много тут.

Энтелехия*— весною семена в них прорастут,

будет дивным удобреньем эта яблочная гниль.

Жаль, другое дело — тело человека. Обонял

трупный запах. Воскрешенья вонь, бесспорно, не сулит.

Как остерегал умерший замечательный пиит:

«А придёт пора — вдруг станешь смрад и гной». Я стану. Я!

*  Энтелéхия (греч. «полный, совершенный» и «иметь, обладать») — термин  Аристотеля.

* * *

Канализационный люк

и одуванчики вокруг,

близ — тополь, головой готов

уже достать до проводов.

Но скоро, через день-другой,

цветы убьют бензокосой,

бензопилой обрежут тополь.

Растения не могут вопль

издать. Да если б и могли,

то сжалились бы косари

и лесорубы, а? Бог весть.

Хоть в городе природа есть,

она же несвободна тут:

за рамки вышел — и капут.

* * *

У меня была забота —

перелезть через забор.

Только не было забора,

был простор —

степь да степь. Железно веря

в то, что где-то есть лесок,

я ушёл искать деревья

на восток.

В тот же день узрел пригорок,

а на нём — горящий куст.

«Значит, лет так через сорок,

доберусь…»

Фартануло. Через месяц

я добрался до леска —

отщепенец, чужеземец

тчк

Завалил немало сосен,

пару розовых берёз.

Труд казался мне несносным,

но я снёс.

Сердцем важность акта чуя,

на забор полез. Потом

понял: с ним назад лечу я.

Бах — горбом!

…Я очнулся. Ни забора,

ни чего бы то ещё.

Степь да степь. Свобода взора.

Хорошо.