НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

«Блуждающие между жизнью и смертью»

Евгений Чижов. Самоубийцы и другие шутники: рассказы. — М.: Редакция Елены Шубиной (АСТ), 2024.

Евгений Чижов, известный четырьмя удачными романами, взялся за короткую прозу. В его новом сборнике семь объемных рассказов, созданных преимущественно в последние два года: «Автостоп-1984», «Сеня», «Крючок», «Алина. Памяти 90-х», «Боль», «Ревность» и «Последний».

Герои всех рассказов так или иначе оказываются в ситуациях смертельно опасных, эмоционально напряженных и притом вполне реальных (пара историй, по словам автора, автобиографична). Разрешаются ситуации по-разному: иногда благополучно, иногда нелепо, порой — трагично. Но именно пограничные ситуации дают героям шансы переосмысления жизни, трансформации характера и поведенческих моделей.

Драматическое напряжение в той или иной степени присутствует во всех рассказах, но наиболее полно нахождение героя в пространстве между жизнью и смертью описано, пожалуй, в рассказе «Сеня». Главный герой делает предложение любимой девушке, Инне, но она признается, что не любит его. «Раз ты меня не любишь, зачем тогда все?!» — восклицает ошарашенный Сеня. «Раз ты так, то мне и жить незачем», — делает он вывод и заглатывает полную упаковку снотворного. «Думаешь, опять шучу?.. Ка-а-анечно, шучу. Это моя последняя шутка», — эти его слова — отсылка к названию сборника. Следующие несколько дней Сеня блуждает между жизнью и смертью. Выживет он или нет, во многом зависит от Инны. Глубокую трансформацию проходят оба героя рассказа.

Мастерство Чижова-психолога проявляется в точной, детальной прорисовке внешних проявлений новой глубины героя. Рассказ — о главном: о смерти и любви, и безупречно выдержанный, отчасти прохладный авторский тон позволяет избежать сентиментальности при работе с этими вечными темами. Тем любопытнее тут образ смерти, которая приходит к героям как внутреннее потенциальное состояние; читатель видит ее глазами Инны: «Думая о Сене, Инна не могла не думать о смерти».

Смерть в рассказах может задеть не только самого героя, но и кого-то оказавшегося рядом (подчас случайно). Подзаголовок сборника, «почти простые истории», указывает на недопущение и тени пафоса, на уход из ситуации критической в обыденность, простоту. «Ну что, давай чаевничать, раз уж мы с тобой живые?» — предлагает Олегу Скворцову дядя Коля («Крючок»), сразу снимая этими словами драматическое напряжение.

Неторопливый тон, стилистическая точность и психологизм рассказов Чижова хорошо знакомы нам по его романам. Неспешность авторской речи удачно сочетается и с динамичными сюжетами, и с неожиданными развязками. Предмет изображения в его рассказах — даже не случай и не ситуация (они лишь повод), а проявление главных (и не всегда очевидных) черт характера героя, его душевное состояние и почти всегда его преображение. Чижову интересен характер человека, выясняющего отношения не столько с другими, сколько с собой и с существованием в целом.

На психологизм образов работают и внутренние монологи, и глубокая рефлексия героев, и деталь, и точная метафора. Деталь у Чижова, как уверенный штрих карандашного рисунка: вот рука Сени как «прохладная вещь», и сразу понятно его полуживое состояние. Очевидным становится настроение студента Джексона (рассказ «Автостоп-1984»), когда его тень «достовернее его самого». Тенью, ненужной вещью чувствует себя поначалу и Мария из рассказа «Последний», символичными в финале рассказа станут ее слезы и мытье окон в доме, когда сквозь чистые стекла она способна увидеть новые смыслы. Образ жены главного героя Гали («Крючок») создан, по сути, одним ее взглядом, направленным в темноту ночного окна: «Галя еще резче отвернулась к окну и уперлась взглядом в огромную темноту… Этот ее застывший взгляд во тьму выражал, почувствовал Скворцов, тоску и отчаяние таких масштабов, что просить прощения было уже бесполезно». Здесь не нужны ни предыстория, ни портрет героини — Чижову достаточно одного ее взгляда! В том же рассказе образ кошки Машки создается только звуками (и это не мяуканье!), а другой значимой деталью, движущей сюжет, станет запах скипидара.

Андрей Зябликов из рассказа «Боль», человек отрешенный и сосредоточенный, неудачливый писатель, чудак-наблюдатель, сделавший наблюдение главным занятием своей жизни, возможно, самый необычный персонаж книги. Его образом Чижов стремится показать «чистое существование, глядящее в лицо времени», и даже наделяет его некой сверхспособностью.

Похоже, Чижову интересны, в частности, именно такие, склонные к замиранию, остановке, осмысленной (безмысленной, но не бессмысленной) паузе характеры. Замирает «в случайном месте» и Мария из рассказа «Последний». При всем реализме изображенного во многих рассказах сквозит потустороннее; мистики и фантастики в чистом виде вроде нет, но они где-то рядом, в подтексте. К тому же хватает персонажей, мудрых, знающих и видящих, заглядывающих в это потустороннее: помимо Зябликова, это и знахарка Серафима Никитична («Сеня»), и «крючок» дядя Коля.

Традиционная для Чижова тема времени, связи разных эпох приобретает в рассказах новые оттенки. Это и Зябликов, отрешенно «глядящий в лицо времени», и тем более «ветхий любитель ночных прогулок» дядя Коля, утверждающий, что на нем, как на крючке, держится связь нынешнего московского времени с прежним. Чижов создает такие «крючки» и в рассказах-воспоминаниях «Автостоп-1984» и «Алина. Памяти 90-х», где присутствуют сразу два временных плана.

«Автостоп-1984» построен как диалог, даже спор пожилого героя с собой молодым, пытающегося с высоты прожитых лет упрекнуть себя за одиночный автостоп и иные опасные эксперименты юности.

И наконец: как не обратить внимание на фамилии героев рассказов Чижова? — Синицын, Скворцов, Зябликов…

Татьяна Веретёнова