Александр Городницкий

Бивачные огни

Александр Городницкий

Бивачные огни

Рылеев
Это обручальное кольцо,
Снятое с казнённого Рылеева,
Словно смерти брошено в лицо,
Затянувшей узел на петле его.
Бьют часы над невскою водой.
Не на что надеяться и сетовать.
Стрингуляционной бороздой
Шея перечёркнута поэтова.
Дождь течёт с холодного чела
Под сырою облачною ватою.
Жизнь его короткою была,
А стихи — порою длинноватыми.
Прикусивший кончик языка,
Растворённый ржавчиной болотною,
Станет он на долгие века
Песней бесконечною народною.
Над помостом Парки режут нить,
Бормоча невнятные пророчества.
Ермаку до лодок не доплыть, —
Песня оборвётся и не кончится.

Николай Первый
Исполинские зиккураты
Слабость гибельную таят.
Проиграл войну император,
И заплакал, и принял яд.
И сказал на прощанье сыну,
Ставя точку в своей судьбе:
“Оставляю, Сашка, Россию
Я в плохом порядке тебе”.
Уважавший во всем порядок,
Для страны не жалевший сил,
Как “преступника вне разрядов”
Он себя самого казнил.
Но не будет ломанья шпаги
И падения в пыль лицом,
Лишь приспустят царские флаги
Над покинутым им дворцом.
О земном позабывший гневе,
Причастился он тайн святых
И ушёл, догоняя в небе
Им повешенных пятерых.

Денис Давыдов
Александру Чекунову
Денис Давыдов, славный генерал,
Великий мастер сабли и гитары!
Его портрет я в книге отыскал,
Где он стоит, вальяжный и не старый
В лосинах белых. И закручен ус
Над ментиком. И пышны бакенбарды
Над галунами, о каких, боюсь,
Мечтать не смеют нынешние барды.
Где нынче вы, гусары прежних лет,
Свой дымный пунш тянувшие из кружек?
Да и сегодня нужен ли поэт
Во стане русских воинов?! Не нужен.
Печальны их бивачные огни.
Невесел сон, тревожный и короткий.
Среди руин Афгана и Чечни
О чём им петь над выданною водкой,
Негромкою гитарою звеня,
В нашивках за раненья жёлто-красных?
“Ах, Родина, не предавай меня”, —
Поют они, но просьбы их напрасны.

Церковь в Биарице
Православная церковь поставлена Саввой Морозовым
На краю Биарица, в пейзаже его светло-розовом,
В серо-каменном стиле былых византийских времён.
Две старухи в платках, завсегдатаи этой обители,
И монашенка в чёрном — дневной литургии любители,
Вслед за дьяконом тянут четырёхголосый канон.
За церковной стеной мерседесы летят с лимузинами,
Магазины курортные манят прохожих витринами,
Как коньяк пятизвёздный сияет, напротив отель.
А внутри тишина. Дуновением слабым влекомая,
Догорает свеча под неяркою старой иконою,
И на пол деревянный ложится неровная тень.
Здесь бывал, вероятно, Набоков, но это сомнительно, —
Он ведь был атеистом. Другие досужие зрители
На экскурсии только порой забредают сюда.
Их влекут казино со своей знаменитой рулеткою
И прибрежные пляжи, где в пору сезонную летнюю
На приливной волне голоногая скачет орда.
Новых русских сюда не затянешь, а старые вымерли,
Не успевши при жизни у Господа Родину вымолить.
Стал квартетом теперь многолюдный отлаженный хор.
Превратится он в трио, в дуэт превратится он, в соло ли?
И в последнее море, которое горько и солоно,
Погружается солнце, катясь с католических гор.

Русский язык
И в самолёт войдя “Аэрофлота”,
Услышав непривычные пока,
Опознанные с полуоборота
Созвучия родного языка,
Вдыхаешь облегчённо от сознанья,
Что ими мир наполнен, наконец, —
Так переводит радостно дыханье
На берег воротившийся пловец.
Ах, Родина, которой нет прощенья
За черноту её неправых дел!
Всё будет после: горечь возвращенья
И тягостный российский беспредел.
Но в школьную уже не веря фразу:
“Не может быть, чтобы такой язык...”,
Ты все грехи ей отпускаешь сразу
За тот не продлевающийся миг.

Уроки физкультуры
Для меня мучением когда-то
Физкультура школьная была.
Я кидал недалеко гранату,
Прыгать не умел через козла.
Я боялся, постоянно труся,
В зале физкультурном не жилец,
Шведской стенки, параллельных брусьев,
К потолку подвешенных колец.
Это после, полюбив дорогу,
Обогнул я Землю раза три,
Прыгал с кулюмбинского порога
С пьяными бичами на пари,
Штурмовал обрывы на Памире,
Жил среди дрейфующего льда.
Но опять, как дважды два — четыре,
Помню эти школьные года,
Где не в силах побороть боязни
Ног моих предательских и рук,
Подвергался я гражданской казни,
Всеми презираемый вокруг.
И в пустой укрывшись раздевалке,
В щели между шкафом и стеной,
Всхлипывал, беспомощный и жалкий,
Проигравший бой очередной.

Розы Д.Поликарпову
Хозяин дачи в ближнем Подмосковье,
Где мы снимаем угол пару лет,
Выводит розы и глядит с тоскою
На их бутонов матовый вельвет.
Он имена их помнит без запинки, —
Как молоды они и хороши!
Не для продажи на ближайшем рынке
Растит он их — скорее для души.
Полёт его фантазии крылатой
Невычислим. Однажды невзначай
Охапку роз он подарил Булату,
Зашедшему к нам вечером на чай,
Догнав его смущенно у калитки.
Булат же, подмосковный старожил,
Еду себе готовил сам на плитке
И на прогулку с палочкой ходил.
Любил копать порою майской грядки,
Перекурить с лопатою в руке,
И что-то соловьиное в повадке
И сереньком просторном пиджачке.
Аэродром за перелеском слышен.
Осенний день уходит за Можай.
Хозяин чинит старенькую крышу,
Упаковав нехитрый урожай.
И мелкий дождик проливает слезы
Над тем же, что оплакиваю я.
Грядёт зима, и далеко до розы,
До жизни, до любви, до соловья.

Вечер памяти
Вечер памяти — форма подати
В пользу тех, кто ушёл вчера.
Вы и сами прекрасно помните
Эти горькие вечера.
На вдове повисая бременем
За ближайшую пару лет,
Станут реже они со временем,
После вовсе сойдут на нет.
Выходящим на сцену стоит ли
О подобном мечтать конце:
Под портретом цветы на столике,
Луч прожектора на лице?
В одиночное это плаванье
В срок отправясь очередной,
Мы сочтёмся посмертной славою,
Что короче земной.
Одинаково будет порвана
Поистершаяся нить.
Скоро всех нас забудут поровну, —
Вот и нечего нам делить.