|
Об авторе | Саша Николаенко — писатель и художник, родилась в Москве в 1976 году. Автор книг «Убить Бобрыкина: история одного убийства», «Небесный почтальон Федя Булкин», «Жили люди как всегда». Лауреат литературной премии «Русский Букер» (2017) и премии «Ясная Поляна» (2023).
Предыдущая публикация в «Знамени» — «Божий страх» (№ 1 за 2024 год).
Саша Николаенко
2024
рассказы
Лужа
«Земля же была безвидна и пуста и тьма над бездною; и дух Божий носился над водою». 1:2
Сперва лужа за калиткой была огромная, непроглядная! — чавкала, хлюпала замечательно, и ходил по ней Гриша наш в резиновых сапогах. Гулливером расхаживал по своей Лилипутии.
В луже жили какие-то мелкие червячки. Гриша палкой их тормошил. А потом было солнечно, лужа стала мелеть, посреди нее выросли островки, а на них трава, и куда-то из лужи сгинули червячки. Появились вместо них комары.
«Червячки в комаров превратились» — непонятно, но ладно уж, а куда девалась вода? «Испарилась, — папа сказал, — как у мамы, когда бульон выкипел». А у мамы, когда бульон выкипел, то опять же, куда девалась вода?
Но воды уже даже в колонке не было, лужа высохла и потрескалась, пожелтела трава, и ни комаров больше не было, ни таинственно в них превратившихся червячков. А у бабушки погибали кусты крыжовника и смородины, кабачки. Приходилось к колодцу ведра на тачке возить. Гриша ехал на тачке с ведрами, представлял, что тачка — тачанка красноармейская, кони — бабушка… — «Кони, но-о-!»
А потом был потоп (как назвала ту грозу бабушка) — «Осподи, грехи наши тяжкие…».
«Бог карал», и вода с неба хлынула, и наполнила заново лужу Гришину, бочку пожарную, и весь сад вместо бабушки полила.
А потом поднялась над полем гороховым радуга, зачирикали птицы, котята кошкины из-под дома повылезли, вдоль канавы застрекотали кузнечики, и приехали папа с мамой тем вечером.
Так Господь наш мир сотворил.
«Губуляба… тяпя, у-у, гуяка, обачина! И-и-и…. Афь-афь! Глифа — зяка-бузяка, закокопопулина, жижи-ииии…Бах! Бах!» — Гришин брат, Артем, раскалякал своими «зяками-загулякими» весь альбом. А теперь каляки-маляки свои рассматривает, задумался — до него в альбоме ничего еще не было…
Так Господь наш мир сотворил
С Божьей помощью
«И благословен Бог всевышний, который предал врагов твоих в руки твои». 14:20
Бог помог Светлане Андреевне получить надбавку к пенсии, по инвалидности. Теперь будет что с Божьей помощью в похоронные отложить.
С Божьей помощью Леонид Андреевич, человек пунктуальный, в обыкновении своем не имевший опаздывать, не поехал на тот концерт (ну вы знаете) в «Крокусе». Леонид Андреевич о том случае у себя на работе рассказывал, и зуб на зуб не попадал. Как он в лифте застрял, а кнопка диспетчера не работала — «повезло…» — «Господь упредил…» — «Просидел почти два часа» — «Да, действительно, Бог сберег…». — Сослуживцы с ним соглашаются, ужасаются, только Тоня молча сидит, листая в экране пальчиком списки расстрелянных «дети, женщины…» Леонид же Андреевич утирает слезы радости благодарные серым в клетку платком.
Был счастливый случай участия Божьего и в судьбе у Анны Сергеевны. Когда шли они с подругой мимо стройки нового жилищного комплекса, на подругу упал кирпич, а вот Анну Сергеевну уберег.
Бог помог Раисе Степановне извести в саду муравьев.
Бог помог…
У Ильи печальные новости. Его бабушку неходячую Бог прибрал.
Бог на небо забрал у Любы новорожденного, «в Божьей воле все, Любочка» — только Гитлера в младенчестве не забрал.
С Божьей помощью получил повышение по должности Петр Аркадиевич, потому что прежнего кадров начальника, человека многосемейного, с тем по службе никчемного, беспокойного, переехал во дворах грузовик.
Бог велик!
Баба Галя Спасителю молится: «Спасе праведный, истреби вражье воинство, силу черную, сатанинскую… пол земли».
Покарал
«И сделал Ной все, как повелел ему Бог». 6:22
Шведский стол, три звезды (но кормят на пять) — кухня от отеля соседнего. Тот сияет, пальмы и сны… Блюда некие вообще непонятные. Всё попробовать за жизнь не успеть. Жизнь прошла. И поэтому райбищу, благоденству телесному, очевидно, становится — мимо, зря… Николай Васильевич морщится, стыдно, да. Набирают у стола шведского, жрут и жрут, и еще идут, а потом лежат на топчанах плавятся, и все русские, стыдоба… Вечерами эти, бог их знает? — нерусские, старичье заграничное ихнее разоденется, им в могилу, они на бал, выходят на танцбища… Танго, море, вино… Есть одна красивая девушка. Николай Васильевич улыбается…
По волнам бегущая, легкая… что же раньше ты мне не встретилась, отчего? Еле ходит по ихним Египетским, будь они, мостикам, рак застрял на операбельной стадии, оперирован, а ведь так-таки, все-таки, рак…
Бабка в номере, обгорела вчера, а Египтия хороша. Синева такая бездонная, нераздельная, безраздельная, скалы белые, море синее, красота проклятая, иноземная… или черт ее знает, общая? Русская… Ведь же русская красота.
Вспоминает дачу, будь неладна она проклятая, морщится — у забора косого три тополя и уборная, по могильникам розы сонные, соловьи весенние, осень темная… сырота.
«Вы идите, — бабка сказала, охая, — только к морю одного его не пускай». Николай Васильевич у аборигена ходячего купил бабке четки недорого, деревянные с прибабульками, Сене к бару сходил за мороженым, взял пивка и на солнышке разомлел.
— Дедя, клуг! Дедя, во-о-ль! Дедя у-у-у...! — Сеня тычет пальчиком морю синему: — У-у какое ОНО…
— Деда вот поспит, устал дедушка… старый дедушка, понял, нет?
— Пасябя?
— «Пасябя», и на что только деньги тратят твои родители… логопед…
— Дододители… до-до-дя…
— «До-до-дя…» … идиоты твои родители. Слышишь, нет?
Сеня смотрит на деду задумчиво…
— Вот и умница. Ты без деды-то туда не ходи. Тут мне строй. Тут вот, возле деды в песочек играшкайся…
— Посему?
— «Почему» говори, не картавкай, не маленький. Сколько лет тебе?
— Тли.
— Три, не ври, а три говори…
— Тллли.
— Вот и то-то же, то-то же. Дед поспит, вместе к морю пойдем…
— Посему?
— Потому что дедушка так сказал. Деду слушайся. Старших слушайся, понял, нет?
— Посему?
— Потому.
— Посему?
— А вот баба узнает, маме расскажет, мама папе расскажет, они заругаются…
— Посему?
— «Посему» тебе… заругаются. Потому.
— Посему?
Задремал.
Сене скучно, Сеня тихонечко роет к морю от дедушки канал отводной. Роет, попой в песке перепачканной пятится. Глубже, глубже, непослушный Сеня в море заходит, совочком с морем сражается, а оно у них здесь прозрачное, Египтянское, иноземное, долго-плоское, как Анапское, рыбки-то…
— У тете! У-у тете! …
Бульк — и нет.
Говорил же Сене дедушка, что нельзя. За непослушание сам Господь в потоп непослушное истребил. А кто выжили? — Только послушные.
Так вот Сеня наш утонул.
* * *
Коля гвоздик взял, взял второй, зажал между пальчиков, рожками выпятил острейки, и к розетке тянется, улыбается, гукает… Слава богу, мать на кухню вошла, увидела, да как треснет кретина проклятого по руке: — Будешь так еще? Будешь мне еще?! Паразит такой… паразитина, паразит! Коля молча глазами лупает, гвоздики по полу катятся. Кот глядит, лапой трогает. Дальше катится гвоздь. Коля видел, как лампочка, если вставят в розетку такие гвоздики, загорается. Подождет, когда мама на работу уйдет.
* * *
Домик строит Николай Николаевич с дедушкой, из коробки стены картонные. Дверь у них уже открывается, тут ступенечки, тут крыльцо. Из фольги ведро сделали, взяли даже лоскут у бабушки, занавеску повесили на окно. Николай Николаевич в восторге от домика — как живой!
Стоит дом на полянке под солнышком, Бабин дом большой, а под ним Колин собственный, только склеенный, поселились в нем человечки картонные, на грузовике с чемоданами от песочной кучи приехали. Это — бабушка, это дедушка, это Николай Алексеевич. Это — кот.
— Теперь сбегай, спички там у бабушки в ящике, знаешь где? Принеси…
Говорила Николай Николаичу бабушка: «спички мне смотри не бери, не балуйся… накажу!» — Почему, объяснять нету времени, стирка-дом-огород, спички прятала в верхнем ящике. Плохо прятала, стул же есть.
Горит домик картонный, как настоящий, но маленький, в нем картонные бабушка с дедушкой, Коля, кот...
— Это что творите-то, изверги? Ты зачем ему спички-то?! Ты чему его учишь-то?!. Сам дурной, и дитя с собой?!
Николай Николаевич смотрит внимательно. Достает из кармана шортиков спички страшные, дает бабушке:
— Не иглай.
Не возьми
«Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь (…) и принеси его во всесожжение, на одной из гор о какой Я скажу тебе». 22:2
Жили-были муж да жена, а детей у них не было. И она называла «сыночкой» их кота. Жалко было ее, конечно же, но чего ж тут поделаешь? — «Бог не дал», как обычно в этих случаях говорят.
Но тот муж хорошо зарабатывал, и решили пройти обследование, по нему выходило Бог детей не дал ему одному. ЭКО сделали — выкидыш. Еще сделали — снова выкидыш. К ведунице какой-то ездили (чушь собачая, надувательство), в монастырь. Там, конечно, жил в мирских делах помогающий (с Божьей помощью) Батюшка, наложил епитимию и сказал, что будет дано. После этого снова подсадку сделали. И пришло!
Он, конечно, ни в какого Бога не веровал, люди это ЭКО придумали (с Божьей помощью? — пусть хоть так) — но вот все-таки, виж ты как…
Взял на руки конверт с наследником — ошалел. Такой ясной неведомой радостью, нежностью, благодарностью повело… Вот же, вот она, жизнь-то вечная, его часть, и часть от части ее… На ступенях, когда сносил дитя из парадного, он споткнулся, сердце ужасом замерло.
Сын растет, а отец в каждый чих его беспокоится, вызывает на сопли бригады спасателей, только с тем по бизнесу пошло вкривь; давит бизнес проклятая конкуренция, либо бизнес тут, либо сын. А тот сын заболел действительно. Доктора объявили свое «за любые деньги» бессилие. Объявили и наши, и заграничные. И жена с инсультом попала в реанимацию, и в реанимации сын.
У реанимации жениной он сидит, сам с собой говорит: «Если сына спасешь, я уверую, что ты есть».
И поправился сын, а жена умерла, к сожалению.
Вот вдовец сыну разом отцом и матерью, и от этого отцовского беспокойствия, от недосыпа, видимо, стал он видеть странные сны. И с ним в снах этих, Бог, с каким заключил соглашение, говорил:
«Я твой Бог, тот, что дал тебе сына любимого, и я тот, что спас в болезни его. Заруби теперь топором его. Тем докажешь Мне, что уверовал. И когда зарубишь его, Я размножу тебя бесчисленно, за твое доверие Мне…»
Зарубил. Зарубив, повесился тот мужик.
* * *
У Андрей Николаича тоже вот голоса… «Ибо велико развращение человечества, и все мысли, и помышления, зло у них в сердцах, во всякие времена». 6:5.
Кошки — мразь, и собаки — мразь, люди мразь. Нет здесь праведных, верно сказано в Библии, все по Образу и подобию Божьему сотворенные, твари грязные.
Выпускает он души детские, чистые, дабы упредить преступления, и собак нечистых за Господа потрошит. Бог на небе, а Андрей Николаевич с перочинным ножиком — Ангел Бога животворящего, на земле.
Папа
«И призрел Господь на Авеля, и на дар его». 4:4
Коля старший! — а Ваня младшенький, Коля очень гордится братиком, братик маленький, он от всех всегда теперь его защитит! … и еще он коляску с братиком очень любит возить.
День рождения у папы их. Коля танк в подарок папе рисует на день рождения, папа вот: он герой! — с автоматом, из люка зеленого, жителям освобожденного города улыбается, а освобожденные жители в танк бросают цветы. — Язычок прикусил, старается. Получается красиво так, хорошо! Ванька рядом рисует елочку, солнышко и цветы. «Это маме бы рисовал… Ну да пусть» — Коля хоть и любит младшего братика, а вот все-таки хорошо, что папе точно больше понравится его танк!
Вот пришли поздравлять, всей разбуженной мамой компанией. Главный мамин подарок — дрель. Дрели папа очень обрадовался, мама же сказала: «И повесишь картины теперь».
Рассмотрел картины папа очень внимательно, первой — Колину, второй — Ванькину, да и вдруг картину красивую с танком, Колину, в сторону отложил. Смотрит Ванькину бяку-калякину, размалякину, улыбается, Ванька, говорит, — вот спасибо, брат, ты талантище, молодец!
И нахмурился Коля, задумался. Ванька рядом стоит, сияет от гордости, мама то прижмет его к себе, то отдвинет почмокает, то еще…
Коля? — слезы Каин глотает первые человечества, слезы горькие, ревность едкая, и сквозь них улыбается, а они так и лезут в глаза.
Пока мама дела свои делала, подметала-мыла-готовила, отпустила Колю с Ванькой под окнами погулять (нужно детям, психологи говорят, доверять). — «Идиот криворукий, дылда безмозглая… Ванька вон смотри, умнее тебя…»
Не настолько взрослый Коля, чтоб коляску вниз по лестнице спустить вместе с братиком:
— Вылезай, сам иди. За перил держись…
Ваньки мордочка вся в крови, сопли алые, визгом заходится…
— Этя оть! Этя оть! — и пальчиком в Колю тыкает.
— Мам, он сам…
— Ах ты дрянь…
— Мам он сам!..
— Ну-ка мне в глаза смотри, гадина… Сам он, да? Ты зачем его? Ты за что его… Почему?!
А по улице идет женщина, симпатичная, у нее в коляске двойное сиденье —близнецы. У Сережи заяц Петя в руках оранжевый, а у Пети точно такой-же, только сиреневый, и его Сережей зовут.
«И призрел Господь на Авеля, и на дар его, и на Каина дар призрел»
* * *
К Юльке Саша с сыном приехали. «А недавно в доме тут у нас жуткий случай такой…» — выпал мальчик трех лет из окна.
— Он один у них?
— У них четверо.
— Повезло…
— В смысле что «повезло»?
— Ну что четверо, ведь же все-таки… (ну, один умрет — три останутся).
— Да какая разница, Сань?
Дедушка
И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал. 2:2
Дед Евгений, сына три, внуков семеро, даже правнучка Женя есть, и еще он изобрел вечный двигатель — циферблат, в котором стрелки вперед движение, пополняет расстояние впереди. А еще он Жене, в зиму жизни своей последнюю, показал, как в горшке цветочном, из вишни косточки, вырастает вишня сама.
Я скажу
«И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода. По роду их и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог что это хорошо. 1:21
«И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков. Которых я сотворил. От человеков до скотов и гадов и птиц небесных истреблю, ибо я раскаялся что создал их». 6:7
Господи, видел я сегодня по телевизору передачу, вроде той, что раньше была, о мире животного, что Тобой было создано раньше нас. Видел я пустыню, где-то в Намибии, есть же, Боже, у тебя такая земля? Той пустыне твоей, по подсчетам царства ученого, более восьмидесяти миллионов лет. Как же мал твой, Господи, человек! И я верую, ты ему оружия уничтожить землю прекрасную не давал.
Там, в стране твоей, именуемой как Намибия, обломки лежат метеорита упавшего, самого всех огромнее, и пустыня та, видимо, выжжена от падения его. Неужели когда-то из рук творящих твоих упала какая-то малая, нам подобная песчинка, твоя?
Видел льва, всех зверей царя, кровожадного, беспощадного; говорят, что бодрствует этот лев лишь четыре часа от суток твоих. У жирафа твоего, Господи, в длинной шее его позвонков оказалось всего-то столько же, как у нас. Это чудо совершенно невероятное… У слонихи же твоей, когда слоненок рождается, стадо все слоновие весть о радости небу трубит. У жирафа твоего, Господи, шея растения, и ему по колено первое, человек… А вот выдры морские, морские твари твои, засыпая, держатся за руки (так и было сказано, «за руки»), чтоб друг друга не потерять. Были рыбы, и все они разноцветные, рыбы эти в море Египтовом, и еще показали мне львицу, которую за ухо кусал муж ее, лев. Были лица у них человечие, были их глаза не звериные. Господи ты мой, боже мой, для чего ты нас сотворил…
Видел я и левиафана руки твоей, удивительный! Он не сказочный, по размеру вод соленых твоих, он песчинкой в них непроглядливой, и невидим из истребителя, истреблять тебя летящего, этот кит. Неужели позволишь ты нам, человечеству, с неба твоего павшему, вот такого зверя велико-блаженного истребить…
Не позволь.
Видел бабочку иноземную, и такая красивая! Но и наша твоя, Господи, бабочка всякая дачная хороша. Восьминога чернильного, барракуду, морских глубин твоих чудище, всё невинное поедающе, и она живая твоя душа, и не ею был ты, где в тебя я уверовал, но ты был во всех, кого пожирала эта страшная, древняя птице-рыба твоя.
У котов под окном у нас три новорожденных, поварихи наши с ними ласкаются, любят маленьких, Господи, твои люди, люди твоя.
Из котенка безродного, и из рыси немыслимой, из павлина радужнохвостого, из воробушка, Дух животворящий, Бог, Отец всего сущего, на сына свого, образ свой и подобие глядит. Кошка смотрит глазами янтарными, изумрудными, лунными, а ворона глазами древними, голубь птица вроде совсем неразумная, а ведь тоже смотрит: чем накормишь ты меня, человек?
Чем накормишь ты меня, человек?
А когда была у нас чернобыльская авария, бросил эти души живые на испепеление радиации сын твой, Господи, человек. Показали тогда нам горе это бездонное по телевизору. Жучек, Мусек, на растерзание смерти брошенных, как кричали коровы, кошки мяукали твою истину… люди, люди, что вы наделали? Что ты делаешь, человек?
|
