мне снилось, что ты не умер. Стихи. Бахыт Кенжеев
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 10, 2024

№ 9, 2024

№ 8, 2024
№ 7, 2024

№ 6, 2024

№ 5, 2024
№ 4, 2024

№ 3, 2024

№ 2, 2024
№ 1, 2024

№ 12, 2023

№ 11, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Об авторе | Бахыт Шукуруллаевич Кенжеев (02.08.1950, Чимкент, Казахстан) — поэт, прозаик, эссеист.  Окончил химический факультет МГУ. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе премии «Антибукер» (2000), «Русской премии» (2009), премии журнала «Знамя» (2016), премии Союза писателей России «Признание» (2020). Постоянный автор «Знамени» с 1989 года. Издания недавнего времени: «Довоенное: Стихи 2010–2013 годов», М.: ОГИ, 2014; «Позднее: Книга стихов», СПб.: Геликон Плюс, 2016; «Элегии и другие стихотворения», М.: Воймега, 2018; «В дуновении чумы, новые стихи 2018–2021». Предыдущая публикация в «Знамени» — № 5, 2022. Живет в Нью-Йорке.



Бахыт Кенжеев

мне снилось, что ты не умер

 

* * *

мне снилось, что ты не умер, а отчалил в несусветную глушь

галлию, месопотамию, или в ещё немодный тибет,

где знай пляшут вокруг костров толпы заблудших душ

но отсутствуют канализация и интернет

 

наш хронотоп (как и все иные) оказался в сущности лохотрон

исподтишка взяли нас в грёбаный оборот

вряд ли тут встанет в рифму «имперский трон»

и не сорокинской нормой питается здесь народ

 

а у тебя теперь в корешах царь давид

тоже пройдоха но часто шепчет «налей!»

ты с ним поёшь должно быть имея ангельский вид

позабыв древесную шерсть и строительных журавлей

 

 

* * *

господу всё равно черногорец ты или хорват

для того он и создавал нас ещё не сойдя с креста

воздвигать колизей херсонес ангкор ват

и другие пленительные места

 

святотатствовали кряхтели замешивая бетон

разжигали чтобы согреться костры в ночи

издавали воспетый бардом бурлацкий стон

на горбу таская бесплодные кирпичи

 

никому мы не снимся больше и никому не лжём

оставляйте гавань сосновые корабли

пили жидкое пиво любили детей и жён

но подобно Марине Ц. исчезли с лица земли

 

и когда ты во сне хрипя пробужденья ждёшь

не молись чтобы снова стало весело и светло

потому что жизнь это моль октябрь обложной дождь

а  ферапонтово северное село


* * *

Всяк, кто близко со мной знаком,

за глаза давно говорит,

что недобрым стал старичком

жизнерадостный ферт бахыт.

 

Был и я золотой пострел,

по ночам в барабан стучал.

Каюсь, милые, постарел

и порядочно одичал.

 

Потому ли, что жизнь долга,

под конец охренел, охрип.

Разучился прощать врага,

слушать шелест осенних лип

 

и нести стихотворный вздор,

подпевая горлице наугад.

Неспроста от горючих гор

надвигается мор и глад.

 

Неужель наше дело швах?

Голосить уже ни к чему.

Лишь под пеплом помпейский Вакх

выцветает в пустом дому.


* * *

какие там к ляду надежда и вера какие стишки допоздна,

когда хладнокровно нагрянет холера а вслед ей завоет война

кувалда господняя всё безотказней прощальную стопку борщом

запьём ни единый двурогий от казней египетских не защищён

 

и ты растерялся и я спотыкаюсь привет смертоносный ликбез

печалится лис и скитается аист негостеприимных небес

ещё по старинке мы квасим и солим латунный клинический свет

но меж си-диезом и ля-бемолем оглохшему разницы нет


* * *

весенние дни становились длинней

а хрупкие ночи — бесценней

мы жили среди говорящих теней

поющих зверей и растений

смородина зрела и друг баклажан

блистая боками на грядке лежал

 

белел в отдалении парус тугой

как словоохотливый демон

и даже цветков мизантроп и изгой

считал эту юность эдемом

куда она делась зачем унеслась

блаженная словно советская власть

 

спи время моё незлопамятный лёд

прививка от вечного горя

билет прикуплю на ковёр-самолёт

нацелюсь на Мёртвое море

где вобла укутана в вязкий тузлук

не ведает встреч и не чает разлук

 

не там ли безглазая речь солона

когда сплетена из вискозы и льна

слезинки чужого ребёнка

стирается рвётся где тонко

и вдруг понимаешь всесилен аллах

но вряд ли он смыслит в подобных делах


* * *

шум ночного дождя отлетая паром от губ

мгновенно слабеет не докричишься на данную тему

оттого и подавлен вступивший в клуб

бьющихся головой об стену

 

точно ребятки точно именно что горох

о ту самую стенку возле которой щёки белее мела

где типа любви и правды лермонтовский пророк

провозглашал а публика не жалела

 

и не желала кидалась булыжниками смеясь

у неё свой интерес свои заморочки

дорожающие окорочка на улицах вешняя грязь

стильное платье на выпускной для дочки


* * *

простоволосая пророчица кричит юродствуя «ату»

ей тоже вечной жизни хочется а не ухода в темноту

 

валяй красавица выхватывай врага что карпа крокодил

избыток славы геростратовой ночным витиям не вредил

 

ни в древности когда искусствами и златом тешилась война

ни в нынешние захолустные плутониевые времена


* * *

когда мы от старости кoсим

под лай бегемотов борзых

грядёт пресноводная осень

всяк сущий в ней плачет язык

 

среди патриотов ли пьяниц

готовых врага истреблять

один голосит самозванец

мечтатель и сеятель blyad’

 

один словно в поле не воин

не любит ни баб ни дивчат

язык его влажный раздвоен

безумные зубы стучат

 

что ж всё это проще простого

взъерошен херсонский енот

и тянутся молча к ростову

цепочки некошеных нот


* * *

Для счастья предвечный избрал эту землю

сухую как солнечный жмых

где тихо зверьки простодушные дремлют

в избушках своих лубяных

 

Исходят озёра прерывистым паром

проливы текут за бугром

харон бородатый хохочет недаром

щербатый оставив паром

 

Сдружившись спросонок с подвыпившим лешим

припомни что если зима

напрасно мы репу безмозглую чешем

и медленно сходим с ума

 

Недаром в ночные часы ледяные

под месяца свет голубой

по городу бродят душевнобольные

беседуя сами с собой


* * *

Dolce far niente!* Я к тебе готов.

Столько во френд-ленте птичек и котов,

 

Столько воя Вия (жизнь почти прошла),

И младенцев, и элитного бухла!

 

А на дальнем Крите тишь да благодать.

Дети! Погодите мыслить и страдать.

 

Дикие ли розы, пыльная лоза,

золотые козы, чёрные глаза —

 

чувствуя неладное трезвый военком

бродит ариадною с шерстяным клубком

 

Dolce far niente — ит. (дольче фар ньенте), сладостное безделье.


* * *

Когда твой друг хворает сильно

и угождает в лазарет

ему приносят апельсины

и много прочих вкусных ед

в углу маячит stabat mater

а гость знай в тумбочку кладёт

колбаску скумбрию в томате

инжир малиновый компот

чтобы покушав мандарина

друг исцелился и опять

как бы младая балерина

мазурку начал танцевать

 

жаль всё не так в подлунном свете

где слишком много орк и урк

имея мужество в предмете

трудится старенький хирург

усердно колет рубит режет

болезни нанося урон

бой барабанный крики скрежет

и смерть и ад со всех сторон

но безнадёжна cosa nostra

и неприступен сей редут

медсёстры наши сабли востры

домой печальные бредут

 

не верьте медицине честной

увы бессильна и она

где стол был яств там ящик тесный

и стопка бледного вина

мораль сей басни неприятна

прощай беспечный братский пир

maman роди меня обратно

как умолял ещё шекспир

зачем сынку скучать во гробе

как прадеды и праотцы

блаженны мертвые в утробе

и непитавшие сосцы


* * *

…Простодушная муза, не верящая утюгам

и паяльникам, поначалу ветхий, а там и новый завет

в полутьме перечитывающая по слогам!

Если в жизни и есть тайный смысл, то в смерти обычно нет.

 

Так и ваш покорный, в юности бывший куда умней,

не жаловавший трофейного сала, ворованных пляжей не

уважавший, рано смекнул, что пора смотаться в царство теней,

и ему подфартило. Обжился в дивной стране.

 

Схоронил любимого друга в Бат-Яме,

граде русалок. Узнал, что такое плуг и соха.

Слышал в кубинском квартале близ Майами

хриплый утренний крик бойцового петуха.


* * *

мир накрылся медным тазом рухнул нахер да

чудный свет что был предсказан дамы господа

 

никого уже не лечит тьма алмазных звёзд

тыщи поминальных свечек на казённый кошт

 

взвоем о святом граале станем hände hoch

отшумели проиграли ах а может ох

 

плачу auf wiedersehen мой слепой авгур

заблудившийся в музее восковых фигур


* * *

вязкое время немытое вымя

лада-калина сармат-посейдон

и призывая сплотиться во имя

воет упитанный пропагандон

 

хор александрова родина розог

зоркая область любви и труда

где золотятся колосья берёзок

мирно пасутся медвежьи стада

 

что ж поклянёмся священною клятвой

очи закрыть и на губы — печать

чтоб на господнее «каин где брат твой?»

даже под пытками не отвечать


* * *

 

                                     Вечерний, сизокрылый, благословенный свет…

                                                                                             А. Тарковский

 

ах арсений свет осенний голубиной почты взмах

ой вы сени мои сени мебель новая в домах

где закат свинцом окован и за окнами как встарь

бродит с вервием пеньковым государев золотарь

 

ухмыляясь не случайно он в гороховом плаще

в балаклаве made in China легендарен вообще

встречных радует обычных ест крольчатин и свинин

не язычник не опричник просто добрый гражданин

 

но когда он за трудами не мешай ему не тронь

претворять живое пламя в очистительный огонь

было слово стало дело хладным телом на снегу

позвонки ломая смело обречённому врагу


* * *

собеседницы мои собутыльницы

пожилые подруги мои

по ночной безработице

 

я об огненных отдалённых шарах

которые древесные мудрецы

полагали высшими видами жизни

 

чего не придумаешь ради прокорма

но мы-то умней нам энгельс давно насвистел

что жизнь всего лишь литейная форма

 

существованья белковых тел


* * *

Я многих был прелестниц зайкой

Служенья музам был пример

А стал простой домохозяйкой

И вообще пенсионер

 

С утра заместо стопки водки

И малосольны огурцы

Читаю биржевые сводки

Как Заболоцкого «Столбцы».

 

Потом, чтоб сердце не промокло

От стариковских тщетных слез,

Ложу в отваренную свёклу

Четыре ложки майонез.

 

Да и чеснок (к чему лукавить!),

Словно Юлаев Салават,

Кладу, чтоб правильно заправить

Свой восхитительный салат.

 

К чему высокое искусство,

Когда отечество пыхтит?

Но харч не должен быть невкусно.

Пиит такого не хотит!


* * *

Был мир мой страшен и прекрасен. Как достоевский идиот,

я сочинял немало басен, романсов, песенок и од,

жрал граппу, в шубе из барана на резвых девушек глядел —

но стал похожим на варана и очутился не у дел.

Се, ныне, удручённый горем, сиречь молчанием, ей-ей,

практически уже покорен невзрачной участи своей.

 

Не бухгалтерия минкульта, где клерки в очередь стоят,

поэзия есть катапульта, предзимний морок, ясный яд,

а может быть, ещё хитрее. Ах, как в контексте данном жаль

что так стремительно старею, как механический рояль!

Играют трубы. Стынет ужин. Герасим кушает Муму.

Он никому уже не нужен и не обязан никому.


* * *

Мне врач велел гулять. И я ответил: «Есть!»

 

Смотрю, как некий новый Диоген

в шотландской ярко-клетчатой рубахе

пристроившись у неповинной лавки

на ветхом одеяле, изучает

Newsweek трёхлетней давности, порою

бросая беглый исподлобный взгляд

на проволочную тележку из

универсама со своим законным

имуществом — увесистым пакетом

полугнилых томатов, бессловесным

печальным кабачком, фонариком ручным

без батарейки, библией мормонской

на редком языке — венгерском, верно —

и доброй дюжиной перегоревших

лампад? Нет, лампочек.

 

Ютится, не спеша,

      апрельский день, и в сквериках окрестных

горят нарциссы, первые солдаты

глухой весны. Good-bye, шепчу, прощай.

 

Ещё старею я, ещё воскреснуть силюсь,

но дом мой опустел, и руки опустились.


* * *

я разучился складывать слова

а было просто словно дважды два

зияла и светилась ноосфера

пока я пил и пел на языках

и ноты перекатывались как

те камешки во рту у демосфена

 

немногие читатели меня

давно и вы отвыкли от огня

страстей июльский дождь дорога к дому

где вымыт пол и не скрипит кровать

не так сложна наука выживать

как кажется заложнику седому

 

теперь я обыватель рядовой

с опухшей  рожей лысой головой

прожорлив что известный робин-бобин

растерян легкомыслен скуповат

и вроде бы ни в чём не виноват

лишь к подлости и рабству неспособен


* * *

если мир земной развалится через пару скажем лет

бедным палица останется а богатым арбалет

устаканится околица и онегин молвит нет-с

у горячих вьётся конница а у дохлых кладенец

 

с боевой венчаясь славою выйдет трон баатыр

созерцать поля кровавые созывать на смертный пир

реквизированной мебели не желая воровать

будет Троцкого и Бебеля для буржуек раздавать

 

добрый день антиутопия валаамова осла

не взрастёт цветочков опия на могилках без числа

да оглох не слышу эха я но не жалуюсь друзья

потому как трогать nehuâ если родина моя


* * *

оправданный за недостатком улик

свинца или соли

апрель обнимающий солнечный блик

выходит на волю

 

ныряет подтянут и рыжебород

с неправдою в ссоре

в развёрстую пропасть тюремных ворот

как в чёрное море

 

счастливец мой редкий не плачь не болей

могли б и повесить

а так полагается восемь рублей

а может, и десять

 

блажен пострадавший за честь без вины

которому в миске

вернули работу рубаху штаны

и место прописки


* * *

Давно уже не бог, не царь и не герой,

От судорог в ногах я пробуждаюсь рано

И открываю день нехитрою игрой,

Гоняя шарики цветные по экрану.

 

Купель иных забот, вселенная простых

страстей! Кто мается в окопах, кто — в оковах,

а я, блаженствуя, скукожился, притих,

вдыхая сладкий дым веселий подростковых.

 

Теперь мои друзья — русалка, леший, гном,

Да стопка крепкого. Машинку закрываю

И погружаюсь в сон, покуда за окном,

Смеясь, маячит ночь молочно-восковая.


* * *

И слышу я: беда невелика

Не сетуй, друг, не злись на участь эту,

лишь на манер полынного ростка

тянись к неведомому свету,

 

по-настоящему тянись, не умирай,

(проулки, клети, коридоры)

и что-нибудь из Моцарта сыграй

на долгом ящике Пандоры.


* * *

не поминайте бога всуе

чем больше дров тем дальше в лес

художник мудрствует рисуя

сухую музыку небес

 

где туча царствует и стынет

где схватка ангела с козлом

посереди мирской пустыни

морским завязана узлом

 

зачем он ждёт чего он хочет

и удручён и нарочит

но если капля камень точит

то и звезда кровоточит


* * *

любое время отгремит

оставив косточки кадавров

оно ведь тоже динамит

достойный нобелевских лавров

любая тварь в конце концов

от Троцкого до дяди Вани

то проклянёт своих отцов

то прекратит существованье

 

в день быстроглазых именин

когда пошла такая пьянка

пируй предсмертный гражданин

и пышнотелая гражданка

пускай потомки спрятав страх

и похмелившись на дорогу

о хлебе молят и дождях

несуществующего Бога

 



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru