ЖУРНАЛЬНАЯ РОССИЯ

Сергей Чупринин

«Юность»: между фактами и легендой

Нестандартный формат, «полутолстый» объем, графика на цветной обложке каждого номера, позднее — элегантная эмблема Стасиса Красаускаса на титульной странице, большое количество иллюстраций, да к тому же в первых выпусках еще и шахматные партии, «Уголок филателиста», сатирический раздел «Пылесос», рубрика «Для младших братьев и сестер» — такой журнал с самого начала мог надеяться на массовый успех.

Именно надеяться, так как собственно литературная часть «Юности» ничего особенного поначалу не сулила: стихи Степана Щипачева и Николая Грибачева, статья Всеволода Кочетова на открытие одного из номеров, повести Виктора Баныкина и Нины Артюховой, «Рассказы о целинных землях» Анатолия Злобина, проза Ванды Василевской, Ивана Рахилло, Тихона Семушкина, Михаила Златогорова… — увы и ах, все ушло в отвал, все забыто, будто и не бывало никогда. Будущие звезды уже начинали, правда, проклевываться, но с чем? Роберт Рождественский — со стихотворением «Комсомолец, слово скажи…», Андрей Вознесенский — с не менее патетической одой «Голосует съезд», Евгений Евтушенко — с поэмой «Считайте меня коммунистом»¹. Поэтому, если что и поддерживало стотысячный стартовый тираж, если что в «Юности» и читали на первых порах, то переводы: «Звездные дневники Ийона Тихого» поляка Станислава Лема (1955, № 2), «Путешествие на “Кон-Тики”» норвежца Тура Хейердала (1955, № 2–5). Ну и, начиная с «Дела “пестрых”» Аркадия Адамова (1956, № 1–4), детективы, конечно, или «Незнайку в Солнечном городе» Николая Носова (1958, № 8–9) — все то, словом, что проходило тогда по ведомству развлекательной литературы и было, соответственно, в большом дефиците.

Такое впечатление, что Валентин Катаев, назначенный главным, то ли сдавал экзамен на редакторскую законопослушность, то ли ждал пришествия нового писательского поколения, а пока оно не появилось, заполнял журнальные страницы либо собственным «Хуторком в степи» (1956, № 1–3), либо беспроигрышной «Бронзовой птицей» Анатолия Рыбакова (1956, № 11–12), а то и вовсе, Господи прости, «Сухой Буйволой» Семена Бабаевского (1958, № 3–4) и комсомольскими повестями Агнии Кузнецовой².

Разрыв шаблона произошел едва ли не случайно. Студент Литературного института Анатолий Гладилин принес в редакцию «Хронику времен Виктора Подгурского», и мурыжили ее около года, пока дочь Валентина Петровича не прочла валявшуюся дома без движения рукопись и, что называется, в добрый час подсунула ее отцу. Вот тут уж, надо полагать, сработал «хищный глазомер» опытного мастера: слабенькую, зато перспективную повесть опубликовали, и сентябрь 1956 года можно смело называть датой рождения той «Юности», какую полюбили молодые читатели.

Заметного общественного успеха еще не случилось: власть промолчала, серьезная критика на «Хронику» попросту не откликнулась, так что, — вспоминает Гладилин, — «всего было две рецензии на нее — в “Московском комсомольце” и в “Комсомолке”. Такие сдержанные положительные рецензии, не более»³.

Однако пошли читательские письма — и в редакцию, и автору по месту учебы. Пошли диспуты в школах, вузах и на предприятиях. Так «нерадивый и легкомысленный студентик Литературного института, — рассказывает Василий Аксенов, — в одночасье стал первым знаменитейшим писателем нашего поколения. Такого в советской литературе не случалось уже несколько десятилетий, с тех пор как “золотые двадцатые” сменились “чугунными тридцатыми”. <…> Влюбленный неудачник впервые потеснил плечом розовощеких роботов комсомольского энтузиазма, и это произошло на страницах той самой ранней “Юности”»⁴.

Еще почти год прошел, тем не менее, пока в журнале не появилось «Продолжение легенды», написанное 28-летним литинститутским третьекурсником Анатолием Кузнецовым (1957, № 7). И оно-то, — вспоминает Гладилин, — «получило очень широкий общественный резонанс», «собрало необыкновенное количество положительных рецензий. Потому что наконец советская власть получила то, что она хотела получить от писателей нашего поколения. Она получила рассказ о стройках коммунизма, о том, как молодой человек приехал на эти стройки и как ему сначала было трудно, а потом он добился трудовых успехов. Это было то, что надо. Причем, повторяю, написал это не какой-то старпер, который с трудом нашел бы на карте, где эта Братская ГЭС, или Ангарская ГЭС, или еще... Толя Кузнецов писал от лица участника событий, он знал материал, сам работал на стройке»⁵.

И действительно, «Продолжение легенды» выходит пятью изданиями, полумиллионным тиражом печатается в «Роман-газете» (1958), по всей стране обсуждается на комсомольских собраниях, переводится на разные языки, Олег Ефремов и Маргарита Микаэлян ставят инсценировку повести в «Современнике» (1958), автора принимают в Союз писателей (1959). И все к славе, даже пиратское издание повести на французском языке, от которого Кузнецов тут же с гневом отрекается: мол, «находится хитроумный негодяй, который берет книгу, изымает из нее целые главы, переводит так ловко, что отдельные места акцентируются, а другие “скромно вуалируются”, пишет безобразное, лживое предисловие, снабжает книгу обложкой с изображением красной звезды за колючей проволокой, изобретает соответственное название “Звезда в тумане”, об авторе утверждает, что он ищет бога, не зная его, — и призывает автора поклоняться не красной, а… вифлеемской звезде! <…> Меня возмущает, что мое имя стоит на обложке этой стряпни»⁶.

Успех автора? Конечно, но и журнала. А еще через два года в редакцию свои первые рассказы «Наша Вера Ивановна» и «Асфальтовые дороги» прислал 26-летний врач Василий Аксенов. Эта публикация (1959, № 7), строго говоря, не была его дебютом, но бравурного стихотворения «Навстречу труду», опубликованного еще 24 декабря 1952 года под рубрикой «Литературное творчество студентов» в газете «Комсомолец Татарии», никто не заметил. Пробы пера в прозе тоже пока не слишком впечатляли, однако ведавший в редакции письмами Изидор Винокуров все-таки вытащил их из самотека⁷. И — гласит легенда — при обсуждении в редакции ранних аксеновских рассказов Катаев будто бы сказал: «Он станет настоящим писателем. Замечательным. Дальше читать не буду. Мне ясно. Он — писатель, умеет видеть, умеет блестяще выражать увиденное. Перечитайте одну эту фразу, она говорит о многом: “Стоячая вода канала похожа на запыленную крышку рояля”».

И, как показали «Коллеги» (1960, № 6–7), Катаев⁸ не ошибся. Автор, что называется, проснулся знаменитым. По его повести устраивались читательские конференции и писались школьные сочинения. Феликс Кузнецов, критик уже маститый, но тогда либеральный, заявил, что «первая повесть двадцатисемилетнего врача поможет многим юным занять свое место в атаке» (Литературная газета, 1960, 14 июля). На «Мосфильме» полным ходом шли съемки одноименного фильма с Василием Ливановым, Василием Лановым и Олегом Анофриевым (1962) в главных ролях. Аксенова, по рекомендации Юрия Бондарева, тоже еще либерального, приняли в Союз писателей, избрали чуть позже депутатом районного совета, ввели (вместе с Евгением Евтушенко) в редколлегию «Юности».

А о самой «Юности», о ее стихах и прозе стали спорить еще пуще. У издания появились убежденные враги, оценивавшие журнал как «юное распутное создание, матерое в цинизме, в изгаживании всего, что связано с традициями, моралью, культурой нашего народа, с историей страны»⁹. Зато появились и преданные друзья: свежие номера «Юности» зачитывали до дыр, передавали из рук в руки, так что — по позднейшей оценке Анатолия Рыбакова — «журнал сыграл свою роль в том рывке, который сделала литература в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов»¹⁰.

И жизнь тоже сделала рывок, так что возникла легенда, и как ее теоретическое обоснование была прочтена статья «Шестидесятники» Станислава Рассадина (1960, № 12), вскоре ставшего заведующим отделом критики «Юности».

Авторство термина, который людям Оттепели напомнил о революционном возбуждении столетней давности, Рассадину, собственно говоря, не принадлежало. «Уже в 1955-м, — отмечает Ирина Каспэ, — за пять лет и до статьи Рассадина, и до начала собственно шестидесятых — Руфь Зернова, постоянный автор рубрики “Разговор по душам”, пишет очерк , персонажи которого, старшеклассники, вдруг начинают переживать свою специфическую причастность временам Некрасова, Добролюбова и Чернышевского: “Мы тоже будем шестидесятниками! Нам в шестидесятом исполнится 20 лет, мы начнем работать и про нас потом скажут: люди шестидесятых годов. И с нас спросится… очень много спросится…”» (Новое литературное обозрение, 2016, № 137). К тому же, — по сообщению Михаила Золотоносова, — и сам Рассадин (под легко расшифровывающимся псевдонимом Станислав Борисов) впервые упомянул о «шестидесятниках» в журнальном обозрении «Сверстники» (Литературная газета, 1960, 11 июня).

Однако у слов своя судьба. И, рассказывает Рассадин, «когда в декабре 1960-го, то есть как раз накануне наступления самих по себе шестидесятых годов, в журнале “Юность” появилась моя статья “Шестидесятники”, то она не только дала невзначай имя явлению, хвалимому и — чаще — хулимому, но и вызвала раздраженную реакцию официоза. Основным обвинением было: да он же противопоставляет детей отцам!»¹¹

В редакции журнала своих звездных питомцев обожали. Как рассказывает Ольга Семенова, «в “Юности”, в кабинете у Мэри Озеровой¹² в начале 60-х годов на стене был нарисован барельеф, наподобие барельефа казненных декабристов — “соз­датели” прозы журнала: первым был Гладилин, он раньше всех опубликовал “Хронику времен”, затем Анатолий Кузнецов, автор “Продолжения легенды”, позднее он работал на “Свободе” и погиб в Лондоне, затем шел Василий Аксенов — “Коллеги”, потом отец — написанная им в 1961 году повесть “При исполнении служебных обязанностей” была первым откровенно антисталинским произведением, затем шли Булат Окуджава и Борис Балтер…»¹³.

Но и они — «нигилисты», «дети 20-го съезда», четвертое, по официальному счету, поколение¹⁴ — к своему «Валюну» относились едва не коленопреклоненно. Шумные застолья у редакционного самовара, редкие, но тем более запоминающиеся прогулки по переделкинским тропам… «Я не знал ни одного другого главного редактора, который был не только сам знаменит, но так обожал делать знаменитыми других, — говорит Евгений Евтушенко. — Катаев был крестным отцом всех шестидесятников»¹⁵.

Хотя… Дав направление журналу и набрав себе верных помощников, в редакционную текучку Катаев вникал, по правде сказать, не часто. Надолго уходил в так называемые творческие отпуска, подолгу живал в Париже, где, по-видимому, в это время уже сочинялась повесть о Ленине «Маленькая железная дверь в стене». А тут еще, — как рассказывают, — честолюбец Катаев получил лестное предложение возглавить «Литературную газету», даже вступил (уж не для этого ли?) в партию¹⁶, а когда назначение не состоялось, вовсе перестал заниматься журнальными делами.

Так что «в “Юности” в течение полутора лет царило сравнительное безвластие»¹⁷. И «Звездный билет» Аксенова (1961, № 6–7), и повесть «При исполнении служебных обязанностей» Юлиана Семенова (1962, № 1–2), где речь шла о сталинском терроре, подписывал в печать уже не Катаев, а его первый заместитель Сергей Николаевич Преображенский.

Это имя сейчас практически забыто. Между тем Преображенский, помощник Фадеева, пришедший в «Юность» вскоре после его смерти, был, конечно, партийцем до мозга костей, однако умел «загораться от искры чужого таланта»¹⁸, поэтому «жаловал молодое шестидесятничество и часто прикрывал его партийной грудью»¹⁹. А прикрывать было что, поскольку, начиная со «Звездного билета», бунтарское смыслоискательство исповедальной, как ее назвали, прозы «Юности» стало приобретать отчетливый западнический характер. Пока в «Новом мире» думали, как преобразовать пасмурную социалистическую действительность, пока, пятилетием позже, в «Молодой гвардии» мечтали вернуть ее к патриархальному раю, герои «Юности» уже прикидывали, как бы от этой самой действительности сбежать. Или, по крайней мере, жить так, будто ее — с райкомами, с чекистами, с моральным кодексом строителя коммунизма — совсем не существует.

Партия, комсомол, школа, — рассказывает Аксенов, — звали «молодежь в необжитые края и, разумеется, к востоку, к востоку...» И вдруг, — продолжим цитату, — «на страницах “Юности” появляются молодые герои, которых тянет не на восток, а на запад. Они отправляются бродяжничать на единственный доступный им “советский запад”, в маленькие прибалтийские республики, полностью покоренные, но все-таки еще сохранившие некоторые чуждые социалистическому реализму туманности, чуточку проветриваемые ветерками Европы, и, отправляясь туда, они не оставляют сомнения, что при возможности пошли бы и дальше на запад, — даже страшно и подумать — за священные рубежи родины»²⁰.

Для властей советской «осажденной крепости» это было, разумеется, непереносимо. И если экранизация «Звездного билета» под нейтральным названием «Мой старший брат» все-таки вышла, то отдельного издания романа уже не появилось. А критика, на самых первых порах к нему скорее сочувственная, мгновенно сменилась тревожными статьями типа «Право на звездный билет» (Литература и жизнь, 25 августа), «Фальшивый билет» (Литература и жизнь, 6 октября), «Кстати о “формализме”…» (Звезда, № 9), «Звездный билет — Куда?» (Октябрь, № 10), «“Правдоха” и “модерн”» (Литературная газета, 16 ноября).

Особенно тогда, да и позже усердствовал «румяный комсомольский вождь» Сергей Павлов, который, — еще раз вернемся к аксеновским мемуарам, — «в любой аудитории, будь то матросы сельдяного флота или металлурги Магнитки, <…> требовал расправы со “звездными мальчиками”», а попавших под битье авторов «Юности» обвинял «в ревизионизме ленинизма и низкопоклонизме перед западнизмом»²¹. Не сильно отличался от него и начальствовавший в Главном политуправлении Советской Армии генерал Епишев, который в конце концов запретил в воинских частях выписывать да и вообще читать злокозненный журнал.

Такой и принял «Юность» Борис Полевой, заступивший в январе 1962-го на пост главного редактора²², и этот, — по свидетельству Евгения Сидорова, — «хороший, по-своему отважный человек и средней руки писатель»²³ «как-то умел сочетать в себе безоглядную веру в идеалы партии с чувством либерального почтения к искусству, всякому — и левому в том числе…»²⁴.

Так что это с его, безусловно, санкции вышли такие знаковые для 1960-х публикации, как «До свидания, мальчики!» Бориса Балтера (1962, № 8–9)²⁵, «Апельсины из Марокко» Василия Аксенова (1963, № 1), «Первый день Нового года» (1963, № 2) и «История одной компании» Анатолия Гладилина (1965, № 9–10), стихотворение «Памяти Тициана Табидзе» Юнны Мориц (1963, № 2), поэма «Моя родословная» Беллы Ахмадулиной (1964, № 1), «Дом с башенкой» Фридриха Горенштейна и в том же номере 12 строчек из поэмы «Полина» Леонида Губанова (1964, № 6)²⁶, «Такое долгое детство» Андрея Битова (1964, № 12), иное многое — вплоть до «Бабьего Яра» Анатолия Кузнецова (1966, № 8–10).

Конечно, — еще раз процитируем Евгения Сидорова, — Полевой «душой старого правдиста не принимал авангардистские штудии молодых литераторов. В лучшем случае он с ними мирился». Но ведь мирился же! «Как-то в телеинтервью, — рассказывает Алексей Кампов-Полевой, — отец сравнил себя с бабушкой, что, сидя в углу, вяжет носок, все видит, но молодежи не мешает, а родители думают, что бабушка за всем присмотрит. Так потом “юниоры” или “младозасранцы”, как он их называл, подарили ему карикатуру: Полевой в образе старушки сидит над вязанием, а вокруг резвятся авторы — кто ему в тапки писает, кто бумажки рвет или как-то еще хулиганит».

Буколика? Отнюдь: когда Хрущев в серии встреч с деятелями литературы и искусства прицельно обрушился на шестидесятников, Полевой по своему обыкновению отстранился, так что им самим пришлось либо писать повинные письма «дорогому Никите Сергеевичу», либо каяться с трибуны, как Евгений Евтушенко, или статьями в «Правде», как Эрнст Неизвестный (15 марта 1963 года) и Василий Аксенов (3 апреля 1963 года)²⁷, либо имитировать свою «советскость», как Андрей Вознесенский в поэме «Лонжюмо» (1963, № 11) или Белла Ахмадулина в повести «На сибирских дорогах» (1963, № 12), либо делать и первое, и второе, и третье вместе.

Словом, плохо ли хорошо ли, но этот накат монаршего гнева «Юность» выдержала. Труднее оказалось переживать постепенное убавление кислорода в воздухе в годы после падения Хрущева. Так что Гладилина от «Юности» совсем отстранили²⁸, Юлиан Семенов, избавившись от фрондерства, перекочевал в более надежное «Знамя», а требования к рукописям вообще стали строже.

Полевой отныне всяким изыскам предпочитал проблемные, но проблемные в советском духе повести бессменного члена редколлегии Анатолия Алексина²⁹, повесть потерявшего руки после взрыва на шахте Владислава Титова «Всем смертям назло…» (1967, № 1)³⁰ или повесть фронтовика Бориса Васильева «А зори здесь тихие…» (1969, № 8), тронувшую сердце не только читателей, но и неулыбы Суслова.

Помощники Полевого по редакции, вдохнув свободы, хотя бы относительной, пытались по-прежнему, правду сказать, бузотерить. Печатали статьи о полузапретном джазе и полулегальной авторской песне, защищали стиляг и художников-нонконформистов. От имени коллективной Галки Галкиной³¹ вставляли, — как выражался Полевой, — «арбуз в жопу гужеедам», то есть матерым сталинистам и антисемитам. Пытались пробить непробиваемое, и здесь легенды, вплоть до чистого вымысла, неразличимо тесно переплетаются с фактами.

Да вот пример.

Евтушенко принес в редакцию поэму «Братская ГЭС». Ее поставили в январский номер 1965 года, как вдруг публикацию категорически запретил секретарь ЦК по идеологии Леонид Ильичев. Что делать? «Полевой, — как рассказывает поэт, — вызвал ответственного секретаря и велел снять поэму из номера. И вдруг произошло нечто, по тем временам невероятное. Бывший личный помощник Фадеева, заместитель редактора “Юности” С.Н. Преображенский был в то время секретарем первичной организации журнала. Он немедленно собрал общее собрание членов партии редакции — человек двадцать. Партячейка приняла резолюцию — обязать коммуниста Полевого не снимать поэму Евтушенко “Братская ГЭС” из первого номера и обратиться в Политбюро ЦК КПСС с жалобой на действия секретаря ЦК Ильичева»³².

Ну а дальше — все 15 членов и кандидатов в члены Политбюро будто бы единодушно поддержали поэму, которая и вышла — пусть не без увечий — в апрельской книжке 1965 года.

Не правда ли, красиво? Вот только достоверно ли? Годы прошли, и Виктор Славкин в дневниковой записи привел один из позднейших разговоров в редакции:

«Леопольд (Железнов)³³: Не было этого.

Евтушенко: Было!

Леопольд: Я не помню!

Евт.: Было! Было! Ильичев сказал, что поэмы не будет.

Леопольд: Он прислал замечания, но против публикации не был.

Евт.: Был! Был! Вы просто забыли.

Леопольд: Я все помню»³⁴.

А вот история, в которой уже не усомнишься.

Сочинив абсурдистскую «Затоваренную бочкотару», Аксенов решил, что после только отбушевавшего скандала со стихотворением «Повествование о Курбском» (1968, № 1)³⁵, где пресловутая «красная линия» была явно перейдена, его повесть в «Юности» не напечатают, и отправил ее в «Новый мир». А там неудача: «Ася Берзер принесла рукопись Аксенова “Бочкотара”.

— Это же плохой писатель, — пожал плечами А. Т. Мол, что я буду читать.

— Начинал он интересно.

— И начинал неинтересно»³⁶.

Так повесть оказалась все-таки в «Юности». И Полевой, против ожиданий, ее и не забраковал, и не одобрил, а мирно убыл в очередной творческий отпуск: решайте, мол, сами. Так что сотрудники редакции во главе со все тем же Преображенским всю ответственность взяли на себя, для пущей надежности сопроводив публикацию (1968, № 3) кратким, но исчерпывающе ясным послесловием Евгения Сидорова, который ведал тогда отделом критики.

Краснопресненский райком вставил, конечно, фитиля и своевольничающей редакции, и в особенности автору «апологетического» послесловия³⁷, но в целом обошлось, что называется, малой кровью.

Последним отважным поступком коллектива «Юности» стала попытка в мае 1968 года отстоять Бориса Балтера, своего автора и товарища по партийной организации, от районных властей, которые за подписи под «политически вредными» письмами протеста требовали исключить его из рядов борцов за дело коммунизма. И ведь почти удалось: решение об исключении было отметено сразу, восемь коммунистов проголосовали за строгий выговор, шестеро за просто выговор, а Евгений Сидоров так и вовсе предложил ограничиться обсуждением. Тем бы, может, и обошлось, но, «упорствуя в своих заблуждениях», Балтер не покаялся и перед старшими товарищами на бюро Фрунзенского райкома, так что из КПСС был изгнан все-таки с треском³⁸.

Что же касается самого журнала, то рубежным можно считать 1969 год, когда из редколлегии за небрежное якобы отношение к своим обязанностям удалили Евтушенко и Аксенова, а вместо них ввели в нее Владимира Амлинского и Анатолия Кузнецова.

Вот ведь рядовое вроде бы событие, но спустя несколько месяцев Кузнецов, отправившийся в Лондон, чтобы собирать материал о II съезде РСДРП, неожиданно запросил там политическое убежище и… Тут уже самому Полевому пришлось каяться в близорукости и отмежевываться от своего фаворита, а гайки в журнальной политике затягивать потуже.

Новым временам лучше соответствовал уже не либеральничавший ветеран Преображенский, а дисциплинированный поэт-романтик Андрей Дементьев, в 1972 году спланировавший в первые помощники Полевого с поста заместителя заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ.

Комсомольцы, правду сказать, к этому времени тоже уже утратили свою шестидесятническую боевитость и журнал своим вниманием особенно не допекали. Да и незачем было допекать: номера выходили ровные, в срок, достойными тиражами — почти без бестселлеров, но и без явных идейных просчетов, так что нужда бомбардировать их гневными филиппиками сама по себе отпала.

Утверждать вслед за Аксеновым, что «Юность» будто бы выродилась в «подкаблучную богадельню»³⁹, будет, пожалуй, несправедливо: и проза там появлялась достойная, и талантливая молодежь собиралась под свет «Зеленой лампы», и поэты-шестидесятники временами продолжали блистать — однако недаром же Евтушенко и Вознесенский, порознь друг от друга, стали подавать проекты собственных экспериментальных журналов.

Так в семидесятые годы, так и до второй половины восьмидесятых, пока Дементьев, ставший в 1981-м после смерти Полевого главным, не поддался перестроечной стихии. Напечатали «Кроликов и удавов» Фазиля Искандера (1987, № 9), «Чонкина» Владимира Войновича (1988, № 12; 1989, № 1–2), на страницы «Юности» вернулся Василий Аксенов с «Золотой нашей Железкой» (1989, № 6–7) и «Островом Крымом» (1990, № 1–5), а по разряду того, что написано здесь и сейчас, ставку сделали на Юрия Полякова — писателя с таким же комсомольским бэкграундом, как у самого Дементьева и его заместителя Виктора Липатова.

Нашумевшие в свою пору «остропроблемные», как тогда выражались, повести «ЧП районного масштаба» (1985, № 1), «Работа над ошибками» (1986, № 9), «Сто дней до приказа» (1989, № 11), конечно же, помнятся. Но помнятся и пост­модернистские экзерсисы «Равновесие света дневных и ночных звезд» (1988, № 8), «Около эколо» (1990, № 3) Валерии Нарбиковой. И уж тем более в историю литературы вошел устроенный Кириллом Ковальджи «Испытательный стенд» (1987, № 4; 1988, № 1), открывший широкой публике Юрия Арабова, Евгения Бунимовича, Сергея Гандлевского, Александра Еременко, Нину Искренко, Дмитрия А. Пригова — целое поколение поэтов «поколения дворников и сторожей».

Все путем, как казалось со стороны. Но изнутри редакционного коллектива настоящее и будущее журнала выглядели иначе. И «ранней весной 1992 года 14 сотрудников журнала “Юность”, представлявших ведущие отделы — прозы, поэзии, публицистики, культуры, писем, рекламы, — написали письмо главному редактору Андрею Дементьеву. Суть этого послания сводилась к следующему: нам давно стало очевидным, что дела журнала Вас, Андрей Дмитриевич, совсем не интересуют и лишь тяготят, отрывая от зарубежных поездок, в которые Вы столь азартно погрузились. Поэтому предлагаем Вам уйти, оставить редакцию и дать дорогу более молодым, тем, кому интересен журнальный процесс и открывшиеся новые возможности, и т.д., и т.п.»⁴⁰.

История этого раскола пока не написана, и рассказывают, что причиной были не только зарубежные отлучки, но свойства личности главного редактора, его гражданская и литературная позиция. Как бы там, впрочем, ни было, в течение трех месяцев редакция бурлила. Собрания, открытые и подметные письма, закулисные переговоры… «Американец» в ту пору Василий Аксенов, которого сватали в главные редакторы, от этой чести, разумеется, отказался. Юрия Полякова, кандидатуру которого в свои сменщики проталкивал Дементьев, коллектив не принял. Так что бунтовщики из редакции ушли, основав «Новую Юность» во главе с Александром Ткаченко. Да и сам Дементьев задержался ненадолго, сперва удалившись на творческие хлеба, а в 1997 году приняв предложение возглавить ближневосточное бюро РТР в Израиле.

К рулю на 15 лет (1992–2007) пришел добросовестный, но лишенный, увы, редакторской харизмы Виктор Липатов. И хотел он, разумеется, хорошего, однако книгоиздательская программа «Юности», как такие же программы в других ежемесячниках, провалилась, по авторскому составу и соответственно по художественному уровню журнал стал выпадать из высшей лиги «толстяков», так что при образовании корпоративного «Журнального зала» «Юность» в него просто не приняли.

Спасти журнальную честь и достоинство попытался поэт Валерий Дударев, к своему приходу на должность главного редактора в январе 2007 года успевший поработать в редакции и заведующим отделом поэзии, и ответственным секретарем, и заместителем Липатова. Опыт немалый, и намерения самые благородные, однако восстановить авторский состав и репутацию журнала в литературной среде ему не удалось, а надежды на современные технологии пиара и маркетинга оказались тщетными.

И так более десяти лет. Пока незадолго до безвременной кончины Дударева в 2019 году журнал не возглавил Сергей Шаргунов, вслед за которым в «Юность» пришла молодая и, что особенно важно, амбициозная редакция.

Здесь историку журнальных судеб стоит, пожалуй, умолкнуть, уступив место литературным критикам, чтобы они оценили и публикации обновленной «Юности», и результаты хлопотливой работы со вступающими в жизнь очередными молодыми писателями, и первые итоги журнальной премии за лучший рассказ года.

Журналу не только с историей, но и с легендой есть на что надеяться.

1 Нормативная критика, впрочем, и тут бдела. «Вызывает удивление, что, решив написать поэму с таким обязывающим названием, Евтушенко сосредоточил свое внимание главным образом на изображении тех, кто недостоин носить это высокое имя, кто примазался к революции. <…> Получается чудовищная картина — в нашем обществе чуть не все и вся заполонили мерзавцы, и поэт, как некий Дон-Кихот, собирается вести с ними войну, да еще “гражданскую”, да еще “Отечественную”…» (Кириллов М. Плохое начало хорошего номера // Литературная газета, 1960, 13 февраля).

2 «Она, — не забывает отметить Станислав Рассадин, — при прочих своих достоинствах была супругой главы писательского департамента Георгия Маркова» (Рассадин С. Книга прощаний: Воспоминания о друзьях и не только о них. — М.: Текст, 2004. — С. 58).

3 Гладилин А. Улица генералов: Попытка мемуаров. — М.: Вагриус, 2008. — С. 72.

4 Аксенов В. Одно сплошное Карузо. — М.: Эксмо, 2014. — С. 315–316.

5 Гладилин А. Улица генералов. — С. 119, 120.

6 Кузнецов А. Литературный разбой // Литературная газета, 1960, 2 июля.

Оказавшись на Западе, Кузнецов так прокомментировал эту историю: «Я ясно отдавал себе отчет в том, что произошло. Переводчик, отец Шалей, просто счел ненужным переводить те оптимистические главы, которые были вставлены в повесть помимо меня. Он их кратко резюмировал, пояснив, что они более низкого качества, чем остальные. Он меня вполне точно понял… Искажение моей книги было совершено в России, а я был принужден заявить, что искажением явился перевод, сделанный аббатом Шалей. Мой протест появился в “Литературной газете” в России и в “Летр франсэз” во Франции, а также был воспроизведен в ряде газет» (Толстой И. Цена отречения: Случай Анатолия Кузнецова // https://www.liveinternet.ru/users/feigele/post368395452).

7 См.: Сидоров Е. Аксенов в «Юности» // Знамя, 2012, № 7.

8 По его же, кстати, совету авторское название этой повести — «Рассыпанной цепью» — было изменено:

« — Русские врачи издавна называли друг друга “коллегами”. Не дать ли такое название повести?

— “Коллеги”, “Коллеги”, — повторил про себя Аксенов, — действительно, звучит» (Петров Д. Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие. — М.: Эксмо, 2012).

9 Лобанов М. В сражении и любви: Опыт духовной биографии. — М.: Трифонов Печенг­ский монастырь; Ковчег, 2013. — С. 91.

10 Рыбаков А. Роман-воспоминание. — СПб.: Азбука, 2016. — С. 263.

11 Рассадин С. Книга прощаний: Воспоминания о друзьях и не только о них. — М.: Текст, 2004. — С. 23–24.

12 Мэри Лазаревна Озерова — долголетняя (с 1955 по 1989 год) заведующая отделом прозы в «Юности» и, что в видах журнальной дипломатии тоже было важно, жена Виталия Озерова, идеолога и бессменного секретаря правления Союза писателей СССР.

13 Семенова О. Юлиан Семенов. — М.: Молодая гвардия, 2006. — С. 66.

14 Первым считалось поколение революции, вторым — индустриализации и коллективизации, третьим — фронтовики.

15 Евтушенко Е. Волчий паспорт. — М.: КоЛибри, 2015. — С. 580.

16 «Когда, — свидетельствует ответственный секретарь редакции Леопольд Железнов, — Катаев был назначен главным редактором “Юности”, он еще не был членом партии. Как-то его заместитель Сергей Николаевич Преображенский сказал: “Валентин Петрович, а вы не думаете вступить в партию?” Он ответил: “Да, я давно собираюсь это сделать. Только не знаю, с чего начать!” Ему с радостью дали рекомендации. Вскоре он был принят в ряды КПСС» (Юность, 1987, № 6).

17 Аксенов В. «Юность» бальзаковского возраста // Октябрь, 2013, № 8.

18 Рассадин С. Книга прощаний. — С. 56.

19 Сидоров Е. Аксенов в «Юности» // Знамя, 2012, № 7.

20 Аксенов В. «Юность» бальзаковского возраста // Октябрь, 2013, № 8.

21 Там же.

22 «Дискутировались, — вспоминает Юлиан Семенов, — кандидатуры Михалкова, как это ни странно — Баруздина и Полевого» (Семенов Ю. Умру я ненадолго…: письма, дневники, путевые заметки. — М.: Вече, 2008. — С. 295)

23 Сидоров Е. Необходимость поэзии: критика, публицистика, память. — М.: Гелеос, 2005. — С. 340.

«У него не было никакого ощущения литературы, но в принципе он был человек незлой и даже с некоторым, я бы сказал, положительным зарядом», — подтверждает В. Аксенов (Аксенов В. «Юность» бальзаковского возраста).

24 Сидоров Е. Необходимость поэзии. — С. 333.

25 Переработав и сильно расширив текст, который под названием «Трое из одного города» вышел в альманахе «Тарусские страницы» (Калуга, 1961), Балтер пытался сначала предложить его другим изданиям, однако «в стоическом “Новом мире” их отвергли, как говорится, не глядя, в “Знамени” дала от ворот поворот, даже не допустив до редакционных вершин, знаменитая редакторша Разумовская…» (Рассадин С. Книга прощаний. — С. 118).

26 «Тогда, — вспоминает Петр Вегин, — было модно раз в год посвящать номер журнала молодым поэтам и прозаикам. Как раз такой номер готовился в редакции. Евтушенко пришел к высшему руководству “Юности” — Борису Полевому и Сергею Преображенскому, от которых зависели судьбы всех молодых. Битый час читал им — со своим артистизмом! — стихи Губанова, но опытные деляги нутром чуяли, что от каждой строчки губановских стихов веет неблагополучием. Для них, естественно. Тогда Евтушенко, надо отдать ему должное, категорически заявил, что если в номере молодых не будет стихов Губанова, то он выходит из редколлегии! Это была явная провокация, коронный Женин ход, но, раз он уперся, он должен был победить — таков у него характер (Вегин П. Опрокинутый Олимп. — М.: Центрполиграф, 2011. — С. 76–77).

27 Составлять ее Аксенову, — как он вспоминает, — «помогала чуть ли не вся редакция. Все вздыхали, поднимали глаза к потолку, разводили руками — надо спасать журнал!» (Аксенов В. Одно сплошное Карузо. — С. 329). Любопытно, что, — по сообщению Геннадия Красухина в социальных сетях, «статья “Ответственность” в “Правде” написана в основном не Васей, а Стасиком Рассадиным. Вася по ней прошелся, так сказать, рукой мастера. И до тех пор, пока они с Рассадиным смертельно не поссорились, благодушно говорил, что в “Правде” статья Рассадина под псевдонимом “Аксенов”».

28 «Когда на читательских конференциях главного редактора “Юности” Бориса Николаевича Полевого спрашивали: а почему вы не печатаете Гладилина, — Полевой разводил руками и говорил: “Ну что вы хотите, он рано начал, рано кончил. Он исписался, ничего не пишет”. А у меня стол пух от новых вещей» (Гладилин А. Улица генералов. — С. 106).

29 Из сорока трех повестей, написанных Алексиным, в «Юности» была напечатана двадцать одна.

30 «Из всего, что я напечатал в “Юности”, — будто бы твердил Полевой, — горжусь открытием трех писателей: Владислава Титова <…>, Анатолия Малыхина и Виссариона Сиснева» (См.: Рассадин С. Книга прощаний. — С. 57).

31 Под этим псевдонимом, придуманным, — как утверждают, — самим Полевым, в разное время работали Марк Розовский, Виктор Славкин, Михаил Задорнов, Аркадий Арканов и Григорий Горин.

32 Евтушенко Е. Волчий паспорт. — С. 327.

33 В те годы ответственный секретарь редакции.

34 Славкин В. Разноцветные тетради: «Записи на обратной стороне жизни». — М.: Галактика, 2017. — С. 236.

35 7 февраля эта публикация вызвала резкий отклик «Литературной газеты» — редакционную статью «Вопреки исторической правде». Как указывает Инна Булкина, настоя­щим автором этой статьи, «положившей начало травле Чухонцева, был Ю.С. Мелентьев, бывший директор издательства “Молодая гвардия” и будущий министр культуры РСФСР, а на тот момент сотрудник отдела культуры ЦК КПСС» (Знамя, 2018, № 8. С. 139).

36 Кондратович А. Новомирский дневник 1967–1970. — М.: Собрание, 2011. — С. 106.

37 Зато, — с удовольствием вспоминает Сидоров, — аксеновская повесть «была признана коллективом редакции лучшей публикацией года, и по инициативе Юрия Зерчанинова автор на новогодней вечеринке был награжден специальным призом — цинковым корытом для постирушки. Мне достался малый приз — тазик из того же металла» (Сидоров Е. Аксенов в «Юности» // Знамя, 2012, № 7).

38 Протокольная запись партийного собрания, которое в «Юности» прошло 6 мая 1968 года, опубликована Виктором Есиповым в книге: Борис Балтер: К столетию со дня рождения. — М.: Зебра Е, 2019. — С. 262–276.

39 Аксенов В. «Юность» бальзаковского возраста // Октябрь, 2013, № 8.

40 https://new-youth.ru/about/.