НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Ex Ungue Leonem

Александр Махов. Избранные сочинения: В 3 т. Т. 1. О русской литературе / Сост., общ. ред., предисл. О.Л. Довгий. Тула: Аквариус, 2023.

Выдающийся филолог Александр Евгеньевич Махов (1959–2021), умерший в самом расцвете своих научных дарований, успел, однако, сделать немало значительного в самых разных областях знания, таких, как демонология, эмблематика, бестиарий, историческая поэтика, биографика, энциклопедистика, история журналистики, музыковедение и др. Особое внимание Льва (а составитель и редактор рецензируемой книги, соратница, соавтор и жена ученого Ольга Довгий именно так его и называет, настаивая на том, что его второе имя Лев теперь «практически легитимизировано») с юности привлекали романтизм и пушкинская эпоха.

Первый том избранных сочинений Махова посвящен главным образом исследованиям русской литературы 1820–1830-х годов, и в первую очередь — наследию А.С. Пушкина. Причем это не просто сборник статей на большую общую тему, но издание, которое в полной мере отражает постепенное становление оригинального литературоведа, ведь в нем представлены его вступительное сочинение в МГУ (Лев окончил русское отделение филфака), выпускная дипломная работа, кандидатская диссертация, ранние журнальные, а также энциклопедические статьи, материалы из экспериментальной монографии и проч. Как пишет в предисловии Довгий, уже в 16 лет Лев имел в своем арсенале «волшебные инструменты» настоящего филолога — «мертвую воду анализа и живую воду синтеза».

Кандидатская диссертация Льва «Журнал “Телескоп” и русская литература 1830-х годов» (1985) и сегодня поражает своей цельностью и продуманностью. Особенность «Телескопа» (печально знаменитого скандалом в связи с публикацией в нем одного из «Философических писем» П.Я. Чаадаева) была в том, что печатавшиеся в нем литераторы зачастую не проявляли никакого интереса к журналу и вообще отрицательно относились к критической и издательской деятельности его главного редактора Н.И. Надеждина. Но если друзья позволяли себе лишь публичную критику, то враги вроде историка И.М. Снегирева не гнушались писать на Надеждина прямые доносы, обвиняя его в участии в тайных обществах, ведущих подрывную и антигосударственную деятельность. Как отмечает Махов, запрещение «Телескопа» в 1836 году стало результатом не просто проблем журнала с цензурой и властями, но было подготовлено более общим конфликтом Надеждина со «светской московской публикой», не воспринимавшей его как человека своего круга.

Надеждин-редактор отличался вольным отношением к публикуемым им текстам, редактируя их порой до неузнаваемости. Поразителен также контраст между выдвигаемыми им требованиями к современным литературным произведениям и появляющимися на страницах журнала переводными сочинениями, которые, казалось бы, воплощали в себе все обличаемые в «Телескопе» пороки. Издатель объяснял это противоречие тем, что он хочет снабдить русского читателя «отрицательным опытом», то есть показать, какими не должны быть правильные общество и словесность.

Не брезговал Надоумко (один из псевдонимов Надеждина) и откровенными фальсификациями, печатая редакционные материалы под видом писем от читателей. Впрочем, иногда и Махов, кажется, не вполне справедлив к Надеждину. Например, вряд ли можно говорить о том, что тот «изобрел» (!) понятие «христианская поэзия», а не просто называл соответствующие произведения их подлинным именем. Вовсе не лишено глубины и выдвигаемое Надеждиным требование к большим художникам — найти точку зрения, с которой действительность открывалась бы им как «всеобщая гармония жизни».

Нельзя без улыбки читать некоторые образцы литературной критики «Телескопа», приводимые Львом, вроде утверждения юного Белинского о том, что «пора стихов миновала в нашей литературе» — сказано это было в 1836 году при живых и активно пишущих А.С. Пушкине, М.Ю. Лермонтове, Е.А. Боратынском, Ф.И. Тютчеве и др.

Помещенный в качестве приложения к диссертации указатель содержания материалов, опубликованных в «Телескопе» с 1831 по 1836 год, дает возможность оценить их разнообразие и ценность. Это «Лекции о назначении ученых» И.Г. Фихте, сочинение А.Ф. Вельтмана «О лжеидолах Усладе и Зимцерле», труд египтолога И.А. Гульянова «Замечания о дендерском зодиаке», баллада «Ленора» Г.А. Бюргера в переводе В.А. Жуковского, рассказ «Рождение Наполеона» в переводе Н.Ф. Павлова, рассказ «Мефистофель» И.М. Петрова, переводы фрагментов из древнеиндийского эпоса «Махабхарата» и др.

В статье «Это веселое имя: Хвостов», впервые опубликованной в качестве предисловия к сборнику произведений графа Д.И. Хвостова («Intrada», 1999), Махов убедительно показывает, что если тот и был «плохим поэтом», то «плох» он был по-особенному, в чем-то предвосхитив поэтику абсурда Хармса и примитивизм детской поэзии Чуковского. Лев замечает, что все живые существа в сочинениях Хвостова парадоксальным образом наделены одинаковым набором органов, так что голуби имеют зубы, змеи — плечи, слоны — рога и т.д. Примечателен и анекдот о Хвостове, приводимый в статье. Императрице Екатерине II, которая по ходатайству А.В. Суворова пожаловала Хвостова в камер-юнкеры, кто-то сказал, что «Хвостову по его наружности не следовало бы носить этого звания, но она отвечала: “Если б Суворов попросил, то я сделала бы его и камер-фрейлиной”. Поэт сам занес этот анекдот в записную книжку с замечанием: “Так Великая умела чтить волю Великого!”».

Подобные занимательные истории рассыпаны и по книге «Двенадцать зеркал Пушкина», — статьи Махова из нее также включены в разбираемый нами том. Вот характерный анекдот о баснописце И.А. Крылове, который, собираясь однажды на придворный бал, вздумал посоветоваться со своим другом Олениным, как ему одеться, чтобы никто его не узнал. И «добрый» друг дал ему такой совет: «А вы умойтесь и причешитесь — никто вас и не узнает».

Другая историйка связана с А.С. Пушкиным, который во время обеда у издателя Смирдина в 1832 году крикнул цензору В.Н. Семенову, сидевшему между Гречем и Булгариным: «Ты, брат Семенов, сегодня словно Христос на горе Голгофе» (намек на распятых по обе руки от Христа двух разбойников).

А это характеристика типа «архивного юноши» из цитируемого Львом письма И.В. Киреевского, написанного накануне женитьбы М.П. Погодина: «Теперь он остригся, причесался, и стал бы совсем счастлив, если б не боялся первой ночи. Он еще невинный! Ходит по книжным лавкам и спрашивает: нет ли какой-нибудь Thorie de la fornication [теории блуда]».

Разумеется, серьезные и основательные труды А.Е. Махова нисколько не определяются такого рода забавными моментами — мы их привели лишь для того, чтобы показать, что его подход к литературному материалу был в высшей степени живым и нескучным, и в своих работах он обращался к самому широкому читателю. Можно с уверенностью сказать, что первый том львиных сочинений удался на славу! Будем с нетерпением ждать выхода второго тома с узнаваемой и неповторимой манерой писать о мировой культуре. Ex Ungue Leonem.

Николай Подосокорский