Об авторе | Александр Валерьевич Переверзин (3 февраля 1974 года, Рошаль, Моск. обл.) окончил Московский институт химического машиностроения и сценарный факультет ВГИКа, учился в Литературном институте. Участник творческого объединения «Алконостъ». Был главным редактором издательства «Воймега», закрытого в настоящее время. Лауреат поэтической премии «Московский счёт» (2010), премии «Венец» (2018). Публиковался в журналах «Арион», «Новый мир» и других. Главный редактор журнала поэзии «Пироскаф». Предыдущие публикации стихов в «Знамени»: «Старое слово» (№ 11, 2020); «Гутенберг на полставки» (№12, 2022). Живет в городе Люберцы.

Александр Переверзин

Антонина Даниловна

* * *

В лесах, где жизнь и смерть соосны

и влажный воздух многоцветен,

вращаются прямые сосны

и вырабатывают ветер.

И он уходит до заката

из параллельного портала

за разноцветные ограды

в малоречивые кварталы,

через безлюдные волокна,

в тонированный спящий город,

в его откинутые окна

и вентиляционный короб,

чтоб здесь пронять тебя до дрожи,

когда, бессонен и рассеян,

ты вспомнишь вдруг, что будешь тоже

по ветру хвойному развеян.

* * *

Голос матери послышался в ночи,

в коридоре, где пальто и зеркала:

надо мной склонялись серые врачи,

почему-то говорили «умерла».

Вышли юноши, — золотовласый хор, —

и меня подняли, как свечу.

Я теперь к вам пробираюсь, словно вор,

проношу в дырявой сумке алычу.

Сочной мякоти и сахара полна,

дар упругий, молодой гемоглобин,

солнце Ахтубы и волжская волна.

Бесконечной памяти рубин.

Объясни мне: неужели я мертва?

Как домой пришла по декабрю

мимо трансформаторов и рва?

Как с тобой об этом говорю?

* * *

Вот и дожили до горя

в полупустом отеле

у Балтийского моря,

как в девятнадцать хотели:

чтобы крушение планов,

чтобы сплетение драм,

как Ходасевич, Иванов,

как Гумилёв, Мандельштам.

Мгла тяжела и овражна,

светел сосновый бор.

Страшно? Ещё не страшно,

выйдешь на ветхий простор

по направленью к расплате

за непокорное слово.

На разводном закате

роща многоходова.

* * *

         М.Б.

Выходи туда, где свет недолог,

где на нить нанизана листва

и торчит пространство из-за ёлок, —

послеледниковые слова.

Пустота в моих часах песочных.

Каждый вечер я Эдем искал

в переводах стрелочных подстрочных,

в лабиринтах вешняковских скал,

в травах, заштрихованных графитом,

в безучастных аэропортах.

Мы пугали чаек внешним видом

и спасались на ж/д мостах.

Продвигаясь к озеру и полю,

не сломай высокие цветы.

Знаю, мы окажемся на воле,

на непроходящей воле. Ты

с рыбами пересекала воду,

шла по топким тропам со зверьми.

Вырвавшись однажды на свободу,

лёгкие часы переверни.

* * *

Бледный Анатолий Найман

в траурные сети пойман,

странствует, причастный к тайнам,

по обледенелым поймам.

Расписная дельта Волги

в ожидании заката.

Камень, ножницы, иголки, —

всем земля великовата.

Утром в камышах костлявых

встретят Анна и Иосиф,

спать уложат в синих травах

и о будущем не спросят.

* * *

Надо честно сказать: не борец

и тем более не заговорщик,

а незримой печали ловец

и холодного ветра притворщик.

Притворюсь пожелтевшей ольхой

и, когда вы пройдёте по лесу,

растопыренной веткой сухой

под просторную куртку пролезу.

Или ящерка в поле пустом.

Если галки устроят мне травлю, —

промолчу рептилоидным ртом,

в клюве хвост, исчезая, оставлю.

Вижу тени, пою от тоски,

мрачный северорусский Овидий,

чем сильнее сжимают тиски,

тем бессмертней я, тем ядовитей.