КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ

Литературная критика глазами молодых критиков

Сегодня молодых литературных критиков снова выращивают: можно вспомнить хотя бы школу критики в Ясной Поляне, творческие мастерские АСПИР, форумы Фонда СЭИП, а также другие фестивали и семинары-совещания. Однако кажется, что «чистых» критиков нынче практически не осталось. Большинство из них пишут стихи или прозу, занимаются эссеистикой или литературоведением, преподают в вузах или работают редакторами. Иногда слово­сочетание «литературный критик» к списку своих регалий добавляют книжные блогеры и журналисты. Получается, критиков вроде бы много, но настоящей критики мало. А что такое «настоящая» критика? Нужны ли нам «чистые» критики? Для кого, на ваш взгляд, нынешние критики работают? Зачем лично вы занимаетесь литературной критикой? Каким вы видите будущее критики и свое будущее в критике?

Об этом в рамках совместного проекта с Ассоциацией союзов писателей и издателей России редакция журнала решила спросить у молодых критиков — наших авторов, дебютировавших в «Знамени» в последние годы, а также отдельных участников школы критики в Ясной Поляне, творческих мастерских АСПИР и форумов Фонда СЭИП.

Ольга Девш

Вопрос «настоящности» критики напрямую сообщен с фигурой риториче­ского вопрошания, «что есть настоящая литература?» Самым рефлекторным ответом, вероятно, мог бы быть: «Какая литература — такая и критика». Литература сегодня тоже удивляет разнообразием мест произрастания: и на социальных участках блогеров, и на полях исторических, филологических исследований и насыпях записок о путешествиях, на целине травмоговорения, на обрывах культурных трансформаций. Что же, на зеркало пенять? Без критики — как легитимизирующей инстанции — литература не определима в качестве одного из искусств. Без литературы — как предмета оценивания — бессмысленна критика. И тогда совершенно не имеет значения, «чистая» она или нет. Окружность существует только на плоскости: уберите ее — и получится дырка от бублика. И так далее. На этой теме весьма эффектно тренировать демагогию, но зачем? Добролюбов и Чернышевский с Писаревым, Тынянов, Шкловский, Анненский, Чуковский — «чистые» критики? Они исключительно литературной критикой занимались? Нет. Белинский — наше критическое все! — с драматического произведения начинал, а не с рецензии. Его статьи сейчас можно назвать субъективацией, смелой, амбициозной аналитикой пристрастий и представлений автора об идеальной русской литературе, а не только классическим «домогательством истины», основанным на смешении романтизма и идей социализма с гегелев­ской философией. Чистым по-настоящему бывает лишь лист бумаги. Критика же — профессиональной или, скажем, ситуативно-читательской. Вторая, например, активно развивается в виртуальном пространстве книжных онлайн-магазинов, а доступность электронных (версий) литжурналов, почти гарантированная обратная связь из любителя писать отзывы легко слепит «критика» — были бы желание и способности у пишущего. Но у таких критиков-отзовиков преобладают сиюминутный интерес, порыв самоутверждения, и восторг вроде «Ой, как круто! Меня реально напечатали!» редко становится плодородной почвой для следующих работ. Трудно не взобраться на вершину, а оставаться там ровно столько, сколько сам решил. Это профессиональный труд. Регулярные качественные публикации, погруженность в литературный процесс, отслеживание направлений, прогнозирование тенденций, актуальность реакций — вот что я вижу в расшифровке понятия «чистая критика». Кем еще критик работает, чем увлекается в свободное от литературы время, для меня не принципиально. Если он успевает соблюдать все вышеперечисленные условия, то он герой, пассионарий, подвижник… Таких людей надо беречь и поощрять. Чем шире окно, тем больше света в комнате. Смежные знания, параллельные или пересекающиеся профессии, жизненный опыт обогащают автора. А критик вдвойне или втройне мультиинструменталистом должен быть, поскольку литература крайне полифонична. В идеале, конечно. К этому нужно стремиться. Когда определяемое становится определяющим, никто точно не видит, но критика и литература — сообщающиеся сосуды, их нельзя ни разделять, ни смешивать. В моей практике так и получилось: критика позволила мне сохранить и развить отношения с литературой, избавив от участи посредственного литератора. О чужих книгах я пишу гораздо лучше, чем если бы сочиняла свои. И мне нравится открывать снаружи, подбирать ключи, прислушиваться, изучать швы кирпичной кладки литературного мира, проникаться его метафизикой. Пока есть что сказать — говорю. Не думаю, что одинока в подобной мотивации. Нынешнее общество невероятно насыщено информацией и оттого словоохотливо. У каждого есть мнение и право на высказывание. Литературой окрестить что угодно? Запросто! Но как отреагируют критики… Все для народа в итоге. А если критик — часть народа, то для себя, для критика. И получается, что софистика переходит в эристику и обратно, а в начале-то, ай, презрели демагогию. Но пора остановить шутку. Серьезно одно: критики — вечные спутники писателей. От уровня критики зависит уровень литературы. Читатели получают конечный продукт, а мы можем и должны влиять на качество. И, судя по всему, критикам предстоит долго оттачивать мастерство: литература, как тихоходка, — выживет и в космосе.

Ирина Кадочникова

Потребность в критическом высказывании у человека, пишущего прозу/стихи, не просто нормальна, а закономерна: как минимум важно обозначить собственные эстетические ориентиры. Да и прямой диалог с другими способствует преодолению известного писательского эгоцентризма. Если говорить о поэзии, то вообще возникает ощущение, что поэтический цех сегодня замкнут на себе: у нас и читатели поэзии — это в основном поэты, так что ничего удивительного в том, что критика поэзии во многом делается их усилиями.

Что касается «чистых» критиков, их, конечно, совсем мало. Как пример — Ольга Балла. Просто если следовать такой логике, что «чистый» критик — это критик и никто более, то даже Ирину Роднянскую или Андрея Немзера в этот ряд не вписать. Но есть разница между прозаиком/поэтом, который время от времени занимается критической деятельностью, и профессиональным критиком: для него критическое высказывание становится основной формой вы­сказывания или не менее важной, чем другие формы. Критик и поэт/прозаик/литературовед вполне могут «уживаться» в одном человеке. Из примеров — Данила Давыдов, Валерий Шубинский, Елена Сафронова, Константин Комаров, Борис Кутенков, Владимир Козлов (это далеко не весь ряд). Я бы назвала их «чистыми» критиками — не в терминологическом смысле, а потому, что они действительно профессиональные критики, хотя и одновременно — поэты/прозаики, такие же «чистые». Но нужны сегодня (и всегда) все: и те писатели, которые критикой занимаются «по вдохновению», и профессиональные критики, и блогеры. Другое дело, что сама критика не всегда отвечает потребностям современного читателя (а этими читателями являются и сами критики): рецензии на книги не всегда дают представление о том, что вообще происходит в литературе сегодня. Чаще осмысляются особенности творчества отдельного автора, что само по себе важно, но этого недостаточно для понимания современных тенденций, актуальных творческих стратегий. Это не значит, что критика кому-то что-то должна, но ведь и поэзией мы называем не все рифмованные строки.

Для кого работают нынешние критики? Прошли времена, когда рецензия, опубликованная в престижном периодическом издании, могла стать для писателя пропуском в мир большой литературы. И тем более прошли времена, когда критика была «вместилищем дум». Вообще такое чувство, что критика стала личным делом пишущего. Но это совсем не значит, что она ничего не определяет. Само наличие или отсутствие откликов — при этом любых, хоть положительных, хоть отрицательных, хоть от профессиональных критиков, хоть от любителей, которые размещают свои отзывы на «Литресе», — на рейтинг издания и на репутацию писателя влияет. Особенно критика нужна молодым авторам, дебютантам. А вообще — она нужна самому литературному процессу и всем его участникам: литературное поле сегодня весьма широкое, без навигатора тут невозможно не заблудиться. Я думаю, нынешние критики работают и для читателей, и для писателей, и для других критиков — для литпроцесса в целом. И для себя самих — просто потому, что критика — это такое же писательство, и хорошая критика предполагает не менее серьезные отношения с языком, чем поэзия или проза.

Задачи настоящей критики я понимаю так:

— мало дать оценку: важно вписать текст в актуальные тенденции, считать их, выявить параллели, показать, что сегодня происходит в литературном процессе;

— мало выявлять тенденции: важно их еще и задавать;

— мало сказать о достоинствах и недостатках текста: важно сказать, что говорит этот текст нам сегодняшним о нас сегодняшних, о том мире, в котором мы все живем сегодня;

— мало написать текст о тексте: важно еще и талантливый текст написать, живой, острый, современный, полемичный.

Владимир Новиков, у которого мне посчастливилось учиться на семинаре АСПИР, говорил, что критическая статья пишется так же, как стихотворение, и заканчивается сама, как стихотворение: язык тебя как будто ведет. Возможно, кто-то с этим и не согласится (все-таки поэзия и критика — это очень разное). Но мне кажется, если об этом помнить, то сухих, скучных, неживых, обезличенных критических высказываний будет меньше. Везде в писательском деле нужен талант.

А в будущем, я думаю, возрастет роль литературных блогеров и увеличится количество качественных литблогов. Возможно, появится какое-то серьезное медиа, посвященное только критике: оно начнет решать задачи, которые сегодня стоят перед критикой.

Назвать себя литературным критиком мне сложно — это все-таки очень серьезный статус. Мне больше нравится говорить, что я пишу о поэзии. Зачем? Чтобы сказать, что такое поэзия, показать, что такое современная поэзия. Я пишу в том числе и о поэзии Удмуртии. Хочется, чтобы Удмуртия присутствовала на литературной карте России. Кроме того, мне бы хотелось хоть немного, но повлиять на современный литературный процесс в родном регионе: все-таки одна из задач критики — влиять на литературу.

Дарья Леднёва

Исходя из того, с чем я сталкивалась и что задевает меня как человека, хочу сделать два замечания касательно форм бытования современной критики.

Замечание первое. В критике важно стремление проникнуть в художественный мир автора, то есть судить автора и его произведение по законам, им же самим над собою поставленным; помочь нащупать пути воплощения своего художественного сознания наилучшим образом. Тезис особо актуален, на мой взгляд, для семинаров и занятий в литературных школах, где общение протекает на уровне «мастер — ученик». По моему опыту, иногда мастер/критик разбирает текст через призму собственных взглядов, не пытаясь понять автора, но стремясь навязать ему свою систему ценностей, а не помочь реализовать его внутренний мир.

Второе замечание более актуально для ситуации «критик — зрелый автор». В этом случае критика представляет столкновение двух противоборствующих эстетических/социальных/этических/философских систем. Критик либо вступает в борьбу с мировоззренческой позицией автора и спорит с ней, либо, обращаясь к произведению автора, чья позиция схожа с его, отстаивает в публикации определенную систему взглядов. То есть критика выходит за уровень рецензии о достоинствах и недостатках конкретной книги и идет по пути более глубокого осмысления феноменов культуры.

Мир — противоборство мировоззренческих систем. В глобальном смысле сейчас искусство и культура борются с бескультурием; духовные ценности борются с коммерческой выгодой, и, честно говоря, могут и проиграть. При чтении некоторых новостных каналов, увы, часто возникает ощущение, что общество (не только в своей массе, но и отдельные видные его представители, «инфлюенсеры») потеряло всякий стыд. Что такое стыд? Важный социальный инструмент, сформированный в процессе инициации, то, что отделяет человека от состояния дикости и собственно делает человека человеком. Однако есть опасения, что общество готово отказаться от всех достижений человеческой мысли и не просто перейти к бесстыдству, но впасть в мракобесие. И только культура поддерживает человека и не дает ему сорваться в пропасть.

Мне кажется, критика, особенно литературная — ведь литература — словесное воплощение души человека, — критика как неотъемлемая часть культуры могла бы занять место светоча той группы людей, которые пишут не столько отзывы и рецензии на книги, сколько обширные работы, направленные на просвещение населения, на увеличение и расширение культурного пространства. И слова «критик» и «критика» приобретают новые смыслы.

Огромный пласт населения далек от культурных ценностей и воспринимает профессию критика, писателя, библиотекаря, художника или сотрудника музея как нечто несерьезное, непрестижное или не стоящее внимания.

Победа масс и массовой культуры была предсказана, и она наступила. Но это не повод сдаваться. Массовая культура не обязана быть темной, дикой и взывающей к низменным инстинктам. Пусть пока «серьезная литература», культура — удел избранных энтузиастов и старателей, однако критик может стать организатором социально-культурного пространства и — вернемся к точному и правильному слову — просветителем, тем, кто повышает качество массовой культуры, делает ее более содержательной, вовлекая в пространство высокой культуры большее число участников и зрителей. Настоящий писатель — эрудит и мыслитель. Критик — тоже эрудит и мыслитель. Так кому еще заняться просвещением?

Однако это масштабная задача, и один в поле не воин. Литературная критика должна объединиться с другими направлениями культуры.

Это общие рассуждения о том, к чему мы, хочется верить, придем.

Но вернемся к тому, что ближе к нынешнему моменту.

А что такое «настоящая» критика? Настоящая критика принимает и уважает концепцию автора произведения, борется за духовно-нравственные ценности, поддерживает культуру.

Нужны ли нам «чистые» критики? Нет. Поле деятельности критики как явления культуры должно расширяться. Отдельно взятый критик может заниматься только литературной критикой, но в целом само явление должно работать в связке с другими культурными явлениями. И я намеренно пишу «культура», а не «литература», речь не о части духовного пространства, а обо всем. Части собрать в целое.

Для кого, на ваш взгляд, нынешние критики работают? Что ж, кто-то явно работает на увеличение продаж, кто-то отстаивает либеральные псевдоценно­сти, кто-то пропагандирует сам феномен литературы. Современное литературное пространство очень разобщено, это «кружки по интересам» без какой-то главной направляющей. То же и в критике.

Зачем лично вы занимаетесь литературной критикой? Пока пишу рецензии и разбираюсь в современном мире, чтобы выйти на следующий уровень и писать более интересные и полезные вещи.

Артём Пудов

Литературная критика, да и вообще критика — на мой взгляд, один из самых увлекательных (и сложных) видов деятельности. Литературная — как минимум требует предельной вовлеченности в текст, попытки соприкосновения с автором, включающей и холодный, жесткий анализ, и безусловное уважение к автору, что всегда крайне желательно — чтить эстетику, но не забывать об этике.

Лично себя отношу скорее к обозревателям, хотя вся моя сознательная жизнь связана с литературой — в том числе с чтением книг литературных критиков, статей в литературных газетах и журналах, на сайтах. Материалы для периодики пишу гораздо медленнее, чем стихи, пьесы, прозу, а это всегда подстегивает и приятно бодрит. Если полноценно писать стихотворные тексты начал после прочтения поэтических сборников Михаила Айзенберга и Бахыта Кенжеева, то рецензии, обзоры — после знакомства со старыми книгами о пьесах «Горе от ума» и «Гроза» в зеркале критики. Сначала испещрил оба тома карандашными пометками, потом немного самонадеянно написал несколько больших текстов в духе «критика критики» или, вернее, дополнений начинающего к сказанному знаменитыми. Полюбил всем сердцем эссе, микроэссе, афористику — в принципе, пристрастился к малым формам. И пошло-поехало…

Существуют ли «чистые» литературные критики на сегодняшний день? За всех мне отвечать сложно, пусть и склоняюсь больше к ответу «нет». Но мне кажется это благом. Ведь только разумное расширение видов деятельности с ориентирами и по времени, и по уровню подготовки способно дать занимательный результат, приближенный если не к однозначному профессионализму, то к решительной самовитости. Кроме того, когда мы выбираем уровень спешки для того или иного дела, должны помнить: у человека на земле и впрямь удивительно мало времени для достижений.

Закончить хочу любимой обобщающей и принципиально точной цитатой из лекции Мераба Мамардашвили: «Право, законность, искусство и так далее являются сложными продуктами цивилизации, изобретением и, будучи изобретенными, являются органами нашей жизни. В них, если они есть, воспроизведутся в нас определенные человеческие качества. Без них, имея тот же человеческий материал, мы будем получать элементалы или зомби, поскольку человеку по природе несвойственно быть человеком, но естественные человеческие органы он будет сохранять всегда…».

Михаил Рантович

Настоящей критикой можно, пожалуй, называть такую, которая занимается своим предметом честно и пристрастно. Подвидов критики (или того, что ею прикидывается) нынче действительно много — от манерной филологической до распахнутой рекомендательной. Наверное, столько же в современном свободном мире можно выдумать гендеров. Но любовь и страсть, ведущие к зачатию, возникают отнюдь не во всех комбинациях. Критика — это любовь, жаждущая приумножения гармонии. Все остальное — это неизбежные, но необязательные вариации книжной похоти, а то и литературоведческой мастурбации.

Побочные писательские активности никак не определяют, сколько любви есть у критика. Писание стихов или занятия редактурой не могут его запятнать. Любое сочинительство выражает все ту же страсть — направленную не на литературу, а на жизнь вообще. «Чистый» критик может скорее оказаться в проигрышном положении, как тот, кто взялся бы описывать любовь, принимая за нее нездоровую, бесплодную обсессию.

Вряд ли нынешние критики работают для кого-то. Они ни к кому не нанимались, а за свои тексты получают довольно символические деньги. При таком раскладе критика явно не в приоритете. Хотя необязательно это сказывается на качестве, но, определенно, уменьшает количество выходного продукта. А вместе с тем тут появляется небывалая свобода. Критик (как и, скажем, поэт), слава богу, нынче никому не нужен. Следовательно — если только у него нет цели вписаться в тусовочную свистопляску (известную под скучноватым эвфемизмом литературного процесса) — он может выражать именно то, что думает и чувствует, может не размениваться на рутину, а предъявлять значительное, по его мнению, или нападать на то, что, как ему кажется, для словесности опасно: и таким образом тоже показывать свою любовь. Осознанно или неосознанно критик работает на своего главного работодателя — литературу. Плох тот критик, который не мечтает, чтобы хоть формулировка из его рецензий или статей, сопротивляясь разъедающим свойствам времени, не ушла в вечность. Не потому, что он весь из себя такой гениальный, а потому, что, донося нечто верное, ему удается заключить неотменимый договор с гармонией.

Только ради этого, по-моему, и следует заниматься литературной критикой. Дело это и одинокое, и похожее на витание в облаках.

Впрочем, есть те, кто хотел бы спустить ее с небес на землю, чтобы превратить в промежуточный слой социальной коммуникации. Авторам — особенно молодым — вменяется в обязанность общаться с критиками, словно подобное взаимодействие может быть для них благотворно. На таком топливе взлетают абсурдные проекты, в которых семинарская (очень важная) работа смешивается с критическими разборами, а потом результаты свального греха с невинным взором выставляются на публичный ветер. Сами же критики доходят до странных унижений, не верят себе и справляются у авторов, имеют ли они, критики, право на такую-то интерпретацию произведения. Хочется верить, что и эти смешные явления порождены любовью — но если так, то любовью какой-то искалеченной, вроде дисфункциональной связи между членами семейства, когда и чужие границы не замечаются, и собственные достоинство и автономность отрицаются. Малосимпатичные искажения тоже, безусловно, могут становиться предметом рассмотрения критики, ее саморефлексии.

Судить о будущем критики можно, если рассматривать ее как организованный проект. Но она скорее неопределенная сумма разрозненных устремлений. В самом общем смысле будущее у критики всегда есть. Хотя порой и поговаривают, будто критика мертва, отдельные подвижники никогда не переведутся, ведь нельзя отнять у человека потребность к осмыслению. Как-то остроумно было замечено, что критика после смерти литературы объяснит произошедший коллапс. Однако не нужно беспокоиться и о гипотетической смерти критики: умерев, она займется собственным вскрытием.

Филипп Хорват

Наблюдая со стороны за литературно-критической жизнью, я в последние годы отмечаю несколько взаимосвязанных трендов, которые характерны для разных жанров и книг.

В первую очередь довольно сильный крен в маркетинговое продвижение и подсвечивание даже серьезных интеллектуальных романов. На все найдется, как говорится, своя целевая аудитория, но саму эту целевую аудиторию еще нужно нащупать и рассказать ей о важности той или иной книги.

С этим связан другой тренд: появление все большего числа блогеров на самых разных площадках. Блогеры роятся вокруг чисто книжных платформ (типа LiveLib), осваивают соцсети и мессенджеры — в последние годы активно пишут в том же Telegram. Добрались даже до площадок с видеоконтентом — рассказывают о книгах на YouTube и в TikTok, в рилсах запрещенного российским законом Instagram. И нельзя сказать, что в этом обилии контент-аттракционов все очень плохо с сутью высказываний. Потому что встречаются действительно глубокие, интересные, скрупулезно анализирующие тексты блогерские посты и видео. Однако это все же блогерство, живущее по своим законам и подчиненное нескольким правилам: развлеки, прорекламируй, «разведи» подписчика на лайк.

Вынужденно живущие в водопаде ежедневного контента писатели, чтобы не потеряться со своими книгами, вынуждены реагировать. То есть — вовлекаться, становиться блогерами поневоле. Известно ведь: сам о себе не расскажешь — позабудет о тебе, чего доброго, и любимый маркетолог из лампового издательства, решающего, что кому читать. Это немного странная игра, в чем-то похожая на цирковое приключение: выйди во всем блестящем на арену, отжонглируй книжными томиками, ухая и посвистывая, выделывая коленца, — и, может, получишь лишние продажи. Не каждый готов пойти на это, потому что и уровень экстравертности у писателей бывает не то(р)т, и навыками самопиара в силу природной скромности кто-то обделен…

С начинающими и малоизвестными писателями в этом плане совсем интересно иногда получается. Без шуток: лично знаю пишущих людей, которые, ставя телегу впереди лошади, решили через блог (и не книжный даже, а общераз­влекательный) поднабрать известности — все ради внимания издательств. И что же? Ютуб-каналы набирают десятки тысяч подписчиков, растет какая-никакая популярность. И, наконец, — ура! — рукопись берут в печать. Вот только книга идет в качестве сувенирки в дополнение к бренду блогера, не более того. То есть люди остаются в образе печальных клоунов, ни на шаг не приблизившись к мечте — стать известными, да хотя бы видными писателями.

Но это я отвлекся. Так где же сейчас искать настоящую, подлинную литературную критику, если литературные блоги люди ведут скорее для собственного продвижения? Да все там же — на страницах толстых литературных журналов и на сайтах специализированных проектов, всерьез занятых анализом важных культурных явлений. Печаль в том, что эти тексты малозаметны и плохо различимы в общем литературном пространстве. Их читают и обсуждают люди, которые так или иначе входят в круг сложившегося вокруг определенного журнала или медиа сообщества. Мало званых, еще меньше избранных, и уж совсем единицам интересны узкоспециализированные темы на грани критики и литературоведения.

Поэтому возникновение профессиональных мастерских критики в Ясной Поляне, в АСПИР, в Фонде СЭИП в свете складывающихся трендов можно отнести к сугубо положительным явлениям. Это ведь хорошо, что молодежь сейчас учат состоявшиеся мастера, профессиональные писатели и преподаватели, знающие, в чем соль литературы и перец серьезного анализа текстов. Есть надежда, что полученные знания и усвоенные навыки помогут продвинутой молодежи расцветить настоящей, вдумчивой критикой те самые телеграмы и тик-токи. И это пойдет на пользу и литературе, и маркетингу литературы: наряду с блогерами-хвалитиками появятся яркие, интересные критики, умеющие так распатронивать книги, что они будут тут же взлетать в топы продаж.

Что же касается лично меня, человека, пишущего критику наряду с художественными текстами, то повторю как-то высказанное: критика — это продолжение литературы, тот же художественный текст, только в профиль. Когда садишься за рецензию на роман современника, то нет заведомой задачи похвалить или разругать, лично мне интересно поразмышлять на те актуальные (или не очень) темы, которые поднимает перед читателем автор. А это вполне литературная, эссеистическая цель — попробовать посмотреть на текст профессионально, разобрать с точки зрения собственного писательского опыта и усвоенных навыков.

Полагаю, что это то, чему могли бы учить (и, возможно, учат, тут я не знаю) в рамках критических школ АСПИР и Ясной Поляны: начинать разбор чужого текста с честной оценки — удовлетворяет ли он личным эстетическим вкусам, отвечает ли на важные для тебя вопросы, позволяет ли насладиться тонкой, искусной прозаической работой коллеги. Или… все же нет. А дальше каждый критик решает сам: писать ли в таком случае честную рецензию или (лучше) промолчать.

Кирилл Ямщиков

Некоторые до сих пор говорят, что у нас нет литературы, но есть литераторы. Это популизм. Ровно так же говорят и про критику. Имена, стили, характеры — но никакой, видите ли, традиции. Согласиться здесь можно разве что с отсутствием «чистой» манеры: ее образ культивировали Белинский, Писарев, Добролюбов, и ритуалы их были вполне очевидны. Следовало формировать новые институции, говорить выше и сложнее, но мечта о критике как об Уравнителе с пальцем-указкой обречена на провал хотя бы потому, что безвкусна.

Любой диктат письма наивен. Ярчайшая критика, в моем понимании, работает супротив правил и обрушает норму. Это, по чести говоря, та же литература: сюжет поверх сюжета. «Книга отражений» Анненского или «Расставание с Нарциссом» Гольдштейна работают потому, что превозмогают объект изучения. Их словарная отвага возмутительно амбивалентна и распространяется на любые явления действительности; живет сама по себе. Именно поэтому я не вижу «чистой» критики, но вижу литературу и погоду внутри нее.

Другое дело, что наше с вами время не располагает к всеобщности. Жажда конкретизации усиливает иллюзию «нелитературности», случайности культурного пространства. Есть, дескать, имена, и ничего больше. Я понимаю, как работают эти механизмы, но не признаю их пользы. Вокруг по-прежнему большая литература и большая критика. Костенеют статусы, видоизменяются обязательства. Теперь мы, кажется, не поучаем через письмо жизни, а учимся сами. Все стало проще и осязаемей; но разве это плохо?

«Наше с вами время» — не фигура речи, а правда, статистически въедливая: история набирает обороты и снова взывает к эклектике. Нельзя отсиживаться в темноте и метать по ветру предзнаменования. Нужно уметь многое и по-разному — на случай непогоды. Практичная, в общем-то, истина. Не думаю, что литературная критика в две тысячи двадцать четвертом году работает для кого-то или зачем-то: она всего лишь продолжает жить (вопреки?), поддерживая свой же сердечный ритм.

Будущее, увы, походит на фигуру речи куда больше. Общеизвестно лишь здесь и сейчас — у каждого самоличное, беспримерное, многоликое. Пишем, думаем, бродим, дышим. Ничего нового. Раз за разом кто-то вещает, а кто-то отмалчивается. Это в порядке вещей. Потому я смотрю на литературу и критику как на неминуемое, сугубо человеческое, что никогда не покинет: как тень, приросшая к телу. Достаточно точной работы — и неутомимого интереса.