|
Об авторе | Вячеслав Анатольевич Харченко — поэт, прозаик, критик. Родился 18 июля 1971 года в поселке Холмский Абинского района Краснодарского края. Окончил школу в г. Петропавловске-Камчатском. Выпускник механико-математического факультета МГУ (1988–1993), окончил аспирантуру Московского государственного университета леса (1993–1996), учился в Литературном институте (2000–2001). Стихи печатались в «Знамени», «Новой Юности», «Арионе», «Сетевой поэзии», малая проза выходила в журналах «Октябрь», «Новый берег», «Волга» и др. Автор шести книг малой прозы, в том числе «Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. Длинное название книги коротких рассказов» (издательство РИПОЛ-классик, 2011). Книга вошла в Лонг-лист премии «Национальный бестселлер». Изданная книга прозы «Москвич в Южном городе» (2023) удостоена специального диплома Международной литературной премии имени Фазиля Искандера. Рассказы переводились на немецкий, английский, китайский и турецкий языки. Предыдущая публикация стихов в «Знамени» — «Птичка гужевая» (№ 11, 2007). Живет в Симферополе.
Вячеслав Харченко
50 грамм разливной чачи
* * *
Вчера хоронили поэта,
Но пили совсем не за это.
За дактиль, за анжамбеман
И за благородный обман.
Кричали о Пушкине, Фете
О Достоевском, заметьте,
Ругали статью Пермякова
Про деревенское слово.
Поэт улыбался в гробу.
И солнце сияло на лбу.
Мне тоже хотелось смеяться
Мне тоже хотелось ругаться,
Поэту уже всё равно.
Поэта забыли давно.
Он жил одиноко и больно.
Своею судьбою довольный.
И сборники прошлого века
Хранил в шифоньере для смеха.
Бывало что выпивал,
А кто из нас не выпивал.
И умер в тиши на Покров,
Хотя был довольно здоров.
Лежит под пластами земли.
Зато изучают в ИМЛИ.
Вчера хоронили поэта,
Но пили совсем не за это.
* * *
Сегодня я перечитал переписку с тобой,
И у меня заболело сердце.
У меня давно не болит сердце,
Уже года два ничего не было,
Как переехал на Юг.
Я отошёл от рабочего компьютера,
Лёг на диван, выпил два стакана воды.
Смотрел в потолок и просто лежал.
Лежал минут тридцать, но боль не уходила.
Потом я встал, зашёл в интернет
И нашёл старый стих
Двадцатипятилетней давности,
Который я написал не тебе
И по другому поводу.
Я перечитал его, и меня вдруг отпустило.
Я даже вышел на крыльцо и покурил.
Светило солнце, мой кот вышел со мной
И грелся на солнышке.
Мне вдруг показалось,
Что всё повторяется, всё повторяется
Какая-то чёртова повторяемость,
И как из неё выбраться, непонятно,
Да и нужно ли.
* * *
Иногда хочется у кого-нибудь
Что-нибудь спросить,
У этого спросить, у того спросить,
А потом смотришь, а спрашивать-то не у кого.
Этого нет, того нет и того нет, никого нет.
И уже спрашивают у тебя,
А ты сидишь и понимаешь,
Боже, я же ничего не знаю,
Ничего ничего не знаю,
Почему они спрашивают у меня,
Неужели больше никого нет,
И вот звонишь кому-то, чтобы найти ответ,
А оказывается, ведь и правда
Никого уже нет, никого уже нет,
Приходится самому отвечать,
Боже как стыдно, боже как стыдно.
* * *
Здесь на Юге у меня очень широкие штаны
И очень короткие волосы,
Практически я бреюсь налысо.
Бородатым хипстерам здесь не место (жара-с),
А узкие брюки прилипают к потному телу,
И нормально носить их невозможно.
Поэтому, чем шире, тем лучше.
Поэтому, чем короче, тем лучше.
Сегодня я шёл в парусиновых брюках,
В сандалиях на босу ногу,
С моей лысой головы капал пот,
И я увидел своё отражение
В витрине модного бутика.
Я был похож на толстого, толстого местного,
Продавца арбузов и сала
Центрального рынка Южного города.
«Как всё быстро меняется», —
Подумал я —
«Как быстро улетучилась моя московская спесь,
Как быстро я слился с пространством».
Я поднял глаза в небо и увидел,
Как там в жёлтой, жаркой дымке
Одинокое облачко в форме белогривой лошадки
Пытается обуздать горизонт.
От облачка во все стороны шли яркие лучи.
И я вдруг понял, почему пространство здесь неподвижно,
Почему пространство здесь перетёрло
И греков, и скифов, и генуэзцев, и татар,
И украинцев, и русских.
Просто здесь светит солнце,
Влажное море облизывает подошвы,
Горы кричат какую-то дребедень,
И всем абсолютно наплевать,
Кто ты, откуда и зачем сюда приехал.
* * *
Когда на Земле
закончатся все войны
И все остроголовые истребят
Всех тупоголовых
А тупоголовые истребят
Всех остроголовых
Меня отправят заключать мир.
Я надену пиджак в клеточку
Возьму под мышку кота
(он хороший переговорщик)
и побреду
на правительственный брифинг
«Дайте им по морде» —
Воскликнут тупоголовые.
«Ого», — отвечу я.
«Дайте им по морде» —
Воскликнут остроголовые.
«Ого», — отвечу я.
И тогда остроголовые
И тупоголовые
Сообща начнут бить меня.
* * *
И вот ты выходишь такой сияющий
Такой песнопенный и искромётный
В чистой беленькой одёжке
У тебя тысяча путей, у тебя миллион дорог
Но сначала отомрёт сотня путей
Потом заберут тыщу дорог
Ещё на паре шоссе поставят шлагбаум
И останется одна маленькая узенькая тропинка
Маленькая узенькая тропка в лесу
По которой надо брести в одиночестве
То и дело спотыкаясь и падая
В старой одежде и изношенных башмаках
Никаких друзей, никакой помощи
Может только родные и любимые
Да и то, да и то.
* * *
Я тоже нёс горячечный бред критицизма
По утрам делал зарядку
Чистил зубы
Обливался холодной водой
Пил йогурт и ел изюм
А потом взяв в руки ледоруб и топор
До глубокой ночи
Язвительно рецензировал антологии
Душил котят-авторов
Уничтожал литературные группы
Бил морды поэтическим плебеям
И прозаическим проходимцам
А теперь я стар
У меня выпали зубы и ослабло зрение
Мне чихать на поэтических проходимцев
Я даже книги их не читаю
Какое уж тут рецензирование
Так молча пройдёшь мимо
Или нехотя пнёшь живого классика.
* * *
Китайская славистка
Приехала в редакцию
Литературного журнала
Стоит жмётся на морозе
Бьёт ногой о ногу
Трёт руки
Никак не может войти
Никого нет
Китайская славистка не понимает
Что это просто юридический адрес
Что журнал здесь никогда не сидел
Что у него нет редакции
Что редколлегия собиралась по кафе
Работала за бесплатно
И просто переписывалась
По электронной почте
Там в Китае
Все литературные журналы
Имеют мраморные дома
У них лакеи в ливреях
Золотые экипажи
Миллионные тиражи
Толпы читателей
Ломящихся в парадную
И страждущих свежий номер
Китайская славистка
Пишет мне в мессенджер
Требует, чтобы я открыл ей дверь
Впустил обогрел налил чая
Бедная китайская славистка
Бедная китайская славистка
* * *
Вот жизнь моя неспешна и легка
Вот я иду с пакетом молока
Цветёт миндаль и ветер дует с гор
Перебегает кошка крымский двор
Шагают дети и несут редбул
Сосед Тойоту с матерком переобул
И мне всё кажется что я здесь неспроста
Я здесь теперь и я здесь был всегда
Хамса плывёт, шагает грек, цветёт миндаль
Я просто был, я не приезжий, не москаль
На Чатыр-Даге виден белый снег
Растёт каштан, стоит инжир, цветёт орех
И где-то в Ялте прыгают сверчки
Я здесь давно, несу кефир, разбил очки.
* * *
На ночь читаю Гоголя.
По рассказу в день.
Какие же там добрые и отзывчивые
Ведьмы, черти, утопленницы,
Вии и вурдалаки.
Так и хочется им сказать:
Милые, прекрасные,
Как я вас люблю,
Как я вас обожаю.
А у нас за окном в
Двадцать первом веке
Лавовые атаки дронов,
Комиссары в титановых шлемах
Склонились над моей головой,
И только кот мой спит на батарее,
И конца и края этому не видно.
* * *
На набережной Алушты
Самые вкусные чебуреки
Он источают янтарный жир
Они оранжевы и светятся на солнце
Они тают во рту как пахлава
Но за ними всегда стоит
Такая огромная очередь
Что я в сердцах
Иду в ларёк напротив и покупаю
50 грамм разливной чачи.
О боже! Какая дрянная чача
Была у горы Ай-Петри
Мы выпили всего ничего
Но потом так раскалывалась голова
Так трепетали пальцы
Что мы решили, что
У горы Ай-Петри
Сидит демон-отравитель
Какой-нибудь даймоний Сократа
А вот в Алуште чача хорошая
И чебуреки отличные
И море глядит на тебя
Выпученными немигающими глазами
Как голубая скатерть.
* * *
Снилось мне, что я ехал в Москву
Но меня не пустили на самолёт
А потом перед моим носом
Ушёл последний поезд
А потом отменили все электрички
Сломался синий троллейбус
Сошёл с рельсов красный трамвай
И я пошёл по шпалам
Прямо в Москву
Но в районе Крымского моста
Меня остановили Росгвардейцы
Сняли с меня маску
Проверили аусвайс
И заперли в каталажке
Без тебя.
* * *
Если жизнь твоя стара и несчастна
То и болячки твои стары и несчастны
Каждый день я им делаю осмотр.
Они стоят несчастные, но весёлые
Под весенним южным солнцем,
Сапоги начищены, кокарды сверкают
Висят острые сабли,
За плечами торчат мушкеты и пики,
Лошадки стучат подковами.
Такие красивые и такие несчастные.
Такие красивые и такие несчастные болячки,
Я говорю им, сморкаясь в платок:
«Мне стареть ещё 40 лет
Вы готовы болячки стареть со мной 40 лет?»
И болячки, немного поморщившись, отвечают:
«Мы готовы, мы готовы!»
* * *
А когда наступит полная пустота
Ко мне выйдет бог в обличье кота
Сядет рядом и спросит наверняка
Помнишь как ты мне давал молока
Помнишь я драл новый диван
Помнишь ты принёс меня засунув в карман
Вот такое теперь не убий не укради
Вот такое ничто у тебя впереди
Вот теперь только я и пустота
Пустота и я в обличье кота
Папе
Вытер я платочком
Рыжий глинозём
Вижу по тропинке
Мы с тобой идём
Пруд засыпан снегом
Кружит в Новый год
Хмарь, холодный ветер
Водка льётся в рот
Папу закопали
Бросил три горсти
В стылой электричке
Три часа трястись
* * *
Как хорошо ходить по субботам
На центральный рынок Южного города.
Парное молоко и свежая сметана,
Брынза, творог и домашние яйца,
Домашняя колбаса и баранина,
Крымские помидоры, редиска и кинза,
Хамса, бычок и барабулька.
Полный рюкзак провизии.
Я прихожу домой на улицу Пушкина,
Раскладываю добычу на столе,
Радуюсь, как ребёнок, пляшу шутом.
Скоро наступит лето.
Пойдут персики и инжир,
Абрикосы и айва.
Ах как я люблю тебя, Южный город!
* * *
Когда-нибудь я как Одоевцева
Вернусь из Южного города в Москву
Я буду ехать на белоснежном коне
В чёрном фраке как Гумилёв
В руках у меня будет ноутбук
С толстенным романом
Написанным за годы изгнания
Юные кудрявые девушки
Будут кидать мне под ноги цветы
Мужественные улыбчивые парни
Будут с восторгом глядеть на меня
Я доеду до ЦДЛ
Медленно зайду в фойе.
Спущусь в буфет и выпью 50 грамм коньяка
Поднимусь в Большой зал
Взойду на сцену, сяду за рояль
И тихонько сыграю:
«Где-то далеко идут грибные дожди».
* * *
Я заныкал от тебя 5 тысяч.
Но сегодня утром понял, что мне не на что купить тебе подарок.
Я долго ругался, пока искал нычку.
Перерыл Олешу, Сэлинджера и «Степь» Чехова,
Но нашёл 5 тысяч в «Даре» Набокова.
Я долго сидел и думал, разглядывая 5 тысяч,
Что купить тебе в подарок.
В итоге купил цветы и три бумажных книги.
Ангел
Я всю жизнь тебя хранил
У меня всё меньше сил.
Руки надорвалися.
Крылья оборвалися.
Если дальше я пойду,
То умру и пропаду.
| 
