НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Хвост поезда

Дмитрий Данилов. Как умирают машинисты метро. — М.: ИД «Городец», 2023.

Новая книга Дмитрия Данилова, куда вошли поэтические тексты 2015–2022 годов, в том числе засветившиеся в предыдущих сборниках издательства «Ailuros Publ.», на самом деле очень даниловская, и другой она быть не могла. Манера Данилова-поэта и Данилова-прозаика (не добавляю «драматурга», хотя для полноты картины следовало бы) сформирована не вчера и даже уже отлита в граните публикаций и премиальных шествий. Данилов-поэт — последовательный, но притом вполне самобытный апологет «нового эпоса», близок к Андрею Родионову и Федору Сваров­скому, но с оглядкой не на столь очевидное, например, на тексты мрачновато-абсурд­ного Александра Самойлова. Как новоэпосовец он любит рассказывать длинные истории, в которых есть маргинальные герои, диковатый саспенс, рутина до зевоты и кромешный хармс, умные механизмы и неизбывная тоска, размазывающая всякого по полям с березками где-нибудь на подъезде к Брянску или в районе домодедовского стадиона. Реальное и воображаемое здесь обязательно смешиваются до неразличения, а сюжет движется к неминуемой развязке, пусть и рушащей все читательские ожидания. Читатель ждет уж рифмы «розы», но ему покажут нос. В лучшем случае, хвост поезда.

Поэтический Данилов как бы растянут на осях балладности и повествовательности. Его тексты, разумеется, лишены рифм, но при том переполнены повторами, вариациями, перечнями, заведомо вгоняющими в медитативный транс. И вот уже не имеет значения, что именно пытается донести субъект — наблюдатель, фиксатор, воображатель, чувствователь, первичная сама его интонация, влекущая к катарсису, — этакого путающегося сознанием Гришковца, который зачем-то наслушался Егора Летова, да так, что его до печенок пробрал абсурд русской жизни жути. И говорит он вроде от души, да только страшное.

А ведь пройдет какое-то время

Долгое ли, короткое время

В любом случае, оно будет коротким

И будем рыдать, светло плакать

Кручиниться, рвать на себе волосы

И с воем кататься по Земле

Горевать будем вот по этому

По «Пятерочке» и стадиону

В Олимпийском сквере

По виски в «Пятерочке»

«Перекрестке» и «Азбуке вкуса»

По яндекс-такси

По светлым и стремительным электричкам <…>

Напишем книги

Лето Господне, на берегах Невы,

Москвы-реки, Шпрее и Мансанареса

И окаянные дни

И снимем, конечно, фильм

Эрэф, которую мы потеряли

Повествовательность у Данилова, разумеется, особая, размеченная знаками авторского присутствия — от любви к футболу (отправляю читать роман «Есть вещи поважнее футбола») и нежности к поездам и большим механизмам до оптики остраненного наблюдателя, застывающего где-нибудь посреди города и маниакально считающего, сколько проедет мимо авто красного цвета. Он с большим энтузиазмом собирает свинцовые скучности российской жизни и рутину иных берегов и столиц (вспомним  книгу «Сидеть и смотреть» и роман «Описание города»), хотя даниловская география настолько широка, что в его Латинской Америке обнаруживается ранее неизвестная республика и город Трансформасьон (стихотворение «Латинская Америка»), а на ветках московского метро — станции «Алмазное шоссе» и «Улица 1453 года» (стихотворение «Как умирают машинисты метро»). Пространство больше человека, реальнее человека, оно будет существовать, даже если все умрут.

Авва Эдуард сказал:

Ну вот, это все

Что я могу тебе сказать

О смерти

Она есть

Мы все умрем

Ты тоже умрешь

Но ведь есть Раменское, Мурманская область

Париж, Мадрид,

Поселок Белоозерский…

Но вряд ли стоит спешить всех умертвлять — балладность Данилова не о кровожадном, а о скучно-жутком, как серо-черно-белый флаг подлинной России («Настоящий флаг России»). Довольно часто границы реального размываются: многомудрый автор может увести читателя в мистику («Аргентина», «Странные ангелы»), в литературу («Превращение» и все тексты с Николаем Степановичем в качестве героя, думается, Гумилевым), погрузить в пучины science fiction, в воспоминания о том, чего никогда не было, заставить перебраться в воображаемую географию или в будущее и одновременно прошлое («Египетский патерик»). Его тексты могут быть автодокументальными («Красная площадь», «Лучшие дни»), нарочито цитатными («В синем и далеком океане», «Николай Степанович улетает»), до пронзительности элегичными («Юрий Мамлеев», «Коммуникация»), гротесково-ироничными («Сияю­щие лица», «Любовь к родине»), наполненными постконцептуалистскими деконструкциями и метатекстом («Доброе дело», «Три сантиметра»), но, кажется, самое важное для Данилова — это зафиксировать момент, когда материальность дает трещину, расползается и остаются голые смыслы и эмоции. Ну и обязательный сюжетный пуант в финале.

Данилов, стоит ли сомневаться, метафизичен, и появление самых разных носителей религиозного знания в его текстах вполне оправданно. Да и без них окажется немало того, что необходимо осознать/принять/сформулировать. Из рассыпчатых бытовых деталей (например, формулы признания в любви к родине) может вырасти целая онтологическая драма.

Говорить ему стало

Сначала трудно

А потом и вовсе невозможно

Но ему все кажется

Что он говорит, говорит

И что он очень любит

Родину

Человек постепенно затихает

Умиротворяется, смиряется

Тихо засыпает

И превращается в снежный холмик

С биоразлагаемым содержимым

И при этом даже когда Данилов вроде бы ничего не говорит от себя, только описывает предметы, остается острое ощущение утекающего времени: вот все застыло на своих местах, а жизнь-то проходит! Постойте, тогда, получается, не застыло? Но жизни все равно стало драматически меньше.

Электричка катится и воет

И медленно набирает ход

И человек стоит

Рядом с телефонной будкой

Рядом со старой

Раздолбанной, ржавой

Советской телефонной будкой

И машет рукой

Хорошо, метафизика метафизикой, а что нового в книге 2023 года? И ответ найдется! Главным образом, тексты 2018–2022 годов, которые не вошли в предыдущие сборники и которые написал заметно посуровевший Данилов — я бы сказала, превращающийся на фоне крепчающей диктатуры из приметливого космополита в меланхоличного неговорильщика о судьбах родины. Так не говорят, но проговариваются. И проговаривают подчас больше, чем те, кто имеет обыкновение называть вещи своими именами.

И, кажется, весь ужас 2022 года впечатан Даниловым в стихотворение «Три сантиметра», с его наукообразным посылом: если утопить человечество в Байкале, то уровень воды поднимется на три сантиметра. Или — совсем зримо — в «Доброе дело», как бы написанное на полях даниловского романа «Саша, привет!» — там, где рандомно расстреливали людей:

Это мы специально так делаем

Когда просят закурить

Всегда так делаем

Стреляем перед двумя затяжками

Чтобы легче ему было

Он пока не ожидает

И всегда видно

По фонтану крови

Легко пережил человек

Или тяжело <…>

Мы специально так делаем

Мы же не звери

Хоть какое-то доброе дело

Но какими бы ни были новые тексты Данилова, он предельно верен самому себе: человек конечен — пространство неизбывно — время есть движение — жизнь статична и предсказуема — машинисты обречены на бессмертие, потому что поезда не умирают и космос еще по-настоящему не освоен, хотя туда летали Белка и Стрелка. А если вы смотрите из России, то и вовсе ничего не освоено, только пустота вокруг и жуть берет. Да Мамлеев делает козью морду из-за каждого несуществующего угла.

Юлия Подлубнова