ПРИСТАЛЬНОЕ ПРОЧТЕНИЕ

Об авторе | Кешфидинов Шевкет Рустемович — прозаик, художник, критик, основатель и главный редактор сетевого издания «Культурная Хроника», посвященного крым­скому и мировому искусству. Автор романа «Любовь. Ненависть. Деньги» (2013) и сборника «Очень избранные сочинения» (2017). Предыдущая публикация в «Знамени» — «Они никого не хотят убивать» (№ 8, 2023).

Шевкет Кешфидинов

«Белые одежды» Владимира Дудинцева, или Наука в темные времена

В 1966 году писатель Владимир Дудинцев приступил к работе над книгой о противостоянии ученых-биологов с «лысенковщиной» — псевдоучением, переросшим в культ, последователи которого не чурались откровенной лжи и фальсификаций. После некоторых поисков книга получила название «Белые одежды». Роман увидел свет — «разразился»¹ — только в 1987 году², сразу вызвал серьезную полемику в читательской среде и был удостоен Государственной премии СССР.

Рассказ о книге требует исторической справки. С 31 июля по 7 августа 1948 года в Москве проходило расширенное заседание Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина (ВАСХНИЛ). Мероприятие было секретно организовано Т.Д. Лысенко, чьи позиции «главного агронома СССР» оказались под угрозой.

Лысенко пожаловался на критику со стороны Ю.А. Жданова³ и ученых-генетиков «корифею науки» Сталину, и тот предложил провести сессию, где будет провозглашен приоритет имитированной науки — «мичуринской агробиологии» — над генетикой. В обход принятой практики избрания новых членов в академию Сталин подписал список об утверждении академиками группы сторонников Лысенко. Таким образом ему было обеспечено устойчивое большинство в академии и санкционирована расправа над оппонентами.

То, что «лысенковщина — это прямое проявление сталинщины в науке, прямое вторжение административно-карательной системы в развитие научных дисциплин», наглядно прослеживается в исследовании В.Д. Есакова⁴. Доклад «О положении в биологической науке», с которым Лысенко выступал на сессии, был основательно отредактирован Сталиным. В нем была подчеркнута роль внешней среды в селекции и эволюции, прозвучал призыв к большей практической направленности биологии и сельского хозяйства, последовала разгромная критика учения Вейсмана, Менделя, Моргана (вейсманизм, менделизм-морганизм) и советских ученых, придерживающихся схожих с ними взглядов (М.М. Завадовский, Н.П. Дубинин, А.А. Малиновский и другие), высказывалась приверженность мичуринскому учению⁵ (Сам Мичурин, практик-садовод, с интересом относился к учению о наследственности, основоположником которого был Грегор Иоганн Мендель, чье имя в СССР долгое время считалось синонимом ругательства.)

Августовская сессия ВАСХНИЛ, на которой выдвинули и провели в жизнь «принцип классовости биологии, принцип необходимости признания коренных различий между генетикой советской и генетикой западных стран, принцип непримиримости разных направлений в генетике»⁶, послужила стартом для начала сюжета романа Дудинцева, а Лысенко и его окружение определенно подтолкнули к созданию образа академика Рядно, главного антагониста в книге «Белые одежды».

Молодой ученый, бывший фронтовик Федор Иванович Дежкин с целью проверки приезжает в институт, где когда-то учился. Он должен убедиться, соблюдают ли сотрудники кафедры генетики и селекции рекомендации августовской сессии ВАСХНИЛ, на которой классическая генетика была объявлена вне закона. Причиной проверки послужили сведения, полученные его учителем и начальником, народным академиком Кассианом Дамиановичем Рядно, будто научные сотрудники, привлекая студентов, подпольно изучают официально за­прещенную науку — генетику, и руководитель их группы, ученый Стригалев, по прозвищу Троллейбус, занимается выведением с помощью хромосомной мутации (запрещенный метод) нового сорта картофеля. Дежкин еще не знает, что результатом работы этого ученого Рядно однажды преступно воспользовался и готов это повторить снова. Новый сорт картофеля от имени Рядно уже обещан Сталину.

В романе «Белые одежды» по мере развития основного сюжета, который вполне вписывается в традиционный канон идеологического романа, замечателен второй план, образуемый «цепью философских диалогов и диспутов, а также пластом библейских и “авторских’’ притч»⁷, что наполняет «традиционную жанровую модель качественно новым содержанием»⁸.

Когда эмоциональная наполненность конкретного исторического факта ослабит влияние, что позволит превратить его в мифологию, тогда, вероятно, можно будет считать, что травма исторического события проговорена и можно пробовать двигаться дальше. Пока наблюдается обратное, поэтому, анализируя «Белые одежды», мне представляется более результативным не говорить о семантике «вечного», а возвращаться к прототипам героев и реальным историческим событиям, вдохновившим автора.

В отличие от первого романа Дудинцева «Не хлебом единым» (1956), где главный герой вступает в противостояние с системой открыто, в романе «Белые одежды» Федор Дежкин, постепенно проникаясь методами истинной науки, свою борьбу ведет скрытно. «Если бы Дежкин выступил публично в защиту научного открытия, репрессивная машина, уже набравшая обороты, просто смяла бы его. А изобрази я такого смельчака одолевшим систему, его победа выглядела бы фальшивой, запрограммированной волей писательского ума, а не продиктованной реальной действительностью», — так объясняет свою задумку Дудинцев⁹.

В 1930–1940-х годах история советской биологии превратилась в «арену идеологической борьбы», и, как убедительно показано в романе «Белые одежды», не только идеологической. Дежкин со своим талантом и чутьем настоящего ученого, ознакомившись с опытами, противостоящими его школе, понимает, на чьей стороне правда, и начинает жить двойной жизнью. Положение его сложное. Ученые, которых он приехал инспектировать, говорят о нем не иначе как об испанском инквизиторе Торквемаде и добавляют: «Если не дурак — значит, у него есть какая-то сложная собственная концепция лысенковской галиматьи <…> Значит, он раб этой доктрины»¹⁰. Генерал МГБ Ассикритов, заподозривший Дежкина в двойной игре, отзывается о нем уже как о «серьезном социальном явлении», что, конечно, было явным преувеличением — «дух времени» не способствовал массовому проявлению геройства. В тот период «даже лучшие представители научного сообщества пытаются найти свою “экологиче­скую нишу’’, заниматься тем, что не вызовет недовольства властей»¹¹.

Наставник Дежкина академик Рядно рисуется автором истинно демониче­ской фигурой, что проявляется и в манере говорить, и в повадках, в используемых уловках и риторике, и даже во внешнем виде — во время одного визита на плечах академика был разложен воротник, где «оранжевые лисы, как живые, шевелились»¹². Хитрый, циничный, властолюбивый, к тому же прекрасный оратор. Не зря Стригалев, знающий истинную цену научного потенциала Рядно, восклицает: «Двадцать лет продержаться на обещаниях и на цитатах из Маркса с Энгельсом. Я от него в восхищении»¹³.

Свою позицию Дежкин меняет не сразу и не только под действием научных доводов Стригалева и пережитого в детстве нравственного потрясения, когда он, поддавшись слепой вере идеологии, совершает предательство. Путь самоопределения Дежкина переплетается с любовным сюжетом. Он страстно влюбляется. Его избранница, помощница Стригалева, считает, что у них нет права быть счастливыми, когда вокруг ведется фанатичная борьба с научной мыслью, когда арестовывают друзей, коллег.

«Неужели можно позволить, чтобы по милости твоего Касьяна научная мысль годами стояла на месте! Это же немыслимо, чтобы никого не нашлось, кто мог бы взять на себя риск сохранения истины, сделанных находок, позволяющих науке удержаться на плаву. Ведь рано или поздно откроются, откроются же глаза! И что мы тогда увидим? Грандиозное пепелище! Отставание страшное! Как можно — знать, быть ученым, иметь возможность — и ничего не сделать!»¹⁴.

После ареста возлюбленной Дежкин окончательно убеждается, что «ночь должна быть убежищем не только злу, но и добру», а его оппонент и какое-то время соперник в любви, ученый Стригалев, признает в нем своего соратника — «член уравнения, перенесенный на другую сторону, меняет знак».

Сокрытие нового сорта картофеля от академика Рядно грозит самыми серьезными последствиями вплоть до насильственной смерти. Речь давно не идет об игре, где, перебрасываясь шутками, персонажи в полночь скрываются от преследователей, чтобы доказать свою правоту. Здесь ведется отчаянная борьба, где на кону честь науки и правда жизни.

В каждом лагере есть свои тайные соратники и шпионы. На стороне Стригалева и Дежкина полковник МГБ Свешников — «романтик революции», идеалист, сумевший схорониться и не быть уничтоженным во времена многочисленных сталинских чисток. Полковник не только пытается предупредить генетиков о грядущем аресте и спрятать сорт картошки от Рядно, так нужный академику для сохранения личной власти. Он пытается понять природу зла и найти причину появления таких, как Кассиан Дамианович, таких, как его начальник, генерал Ассикритов, о позиции которого он рассуждает:

«Ему можно все говорить, мне — с оглядкой. Вам придется еще с ним разговаривать — заметьте, сразу бросится в глаза: эти люди всегда правы. Куда ни шагнет — там и прав. У него все такие слова: “Исторически...”, “Революционное правосознание...”, “Интересы рабочего класса...”. И все врет»¹⁵.

На мой взгляд, в этом кроется ответ для тех, кто размышлял над феноменом «лысенковщины». Ученых были тысячи, а Рядно со своими невежественными, антинаучными, часто откровенно преступными идеями — один. И все же безнаказанным победителем из борьбы вышел «народный академик». Не потому ли, что не знал сомнений в решениях и поступках? Не потому ли, что был убежден: куда ни придет, там его правда, тем более, когда за плечами сила органов госбезопасности?

В таких грозных условиях убежденность Лены Блажко, что надо все время, на всякий случай, врать, не кажется столь уязвимой. Есть и другие маски — бескомпромиссный протест Хейфеца, предательство Краснова-Бревешкова, двурушничество Вонлярлярского, идеализм Жени Бабич… Есть еще роль титана и покаянца, отведенная академику Посошкову. Каждый из героев ищет свой путь: приспосабливается или отстаивает свою правду и в конечном счете погибает. Дудинцев дает целый калейдоскоп моделей поведения, сложив которые, можно представить себе науку в темные времена.

Так все же, откуда берутся Касьяны и им подобные?

«Касьяна вашего к нам заслал не царь. И не Америка. Сам прилетел. Сначала все озирался, мечтал, завидовал. Искал ходы… Потом тронулся в путь — изучать, о чем все кричат. Так что прилетел он из своей собственной бесконечности <…> И Касьян, и мой Коля (Ассикритов. — Ш.К.) прилетели к нам из своего собственного внутреннего пространства, переполненного завистью. Завистью и мечтой о власти»¹⁶.

Так рассуждает полковник Свешников в беседе с Дежкиным. Почему же эти «прилетевшие из собственной бесконечности» вдруг оборачиваются беспощадными вершителями судеб для целого поколения? Кто дает им на это право и несет за это ответственность? Академик Посошков, прошедший горнило самоунижения и отречения от своих научных концепций, решившийся вернуться к своим истинным научным воззрениям и заплативший за это очень высокую цену, возлагает вину за воцарение властолюбивых бездарей не на бесконечность. Он видит виновных в «авторах капитальных трудов, ныне белоголовых докторов и академиков, которые голосовали за прием бездарного знахаря в наши ряды».

«Знайте, Отечество никогда не забудет, что это вы, несколько моих коллег, навязали ему это страшилище и что на вас лежит ответственность за судьбу многих открытий и за жизнь их авторов <…> Я вижу кислые физиономии и повисшие щеки некоторых из вас, тех, кто, как я, был смолоду на верном пути, а потом — как я же! — из “земных”, то есть подлых шкурных, соображений стал сотрудником «народного академика»¹⁷.

Проходит время, и те, кто был врагами, чьи идеи называли вредными, а то и преступными, снова получают право заявить о них. Те немногие, кто выжил, выстоял, соберутся вместе и будут вспоминать — «одно за другим целую минуту падали в тишину знакомые имена. Отцы науки, основоположники школ, подвижники лабораторий как бы выступали вперед из вечности и, поклонившись, шагали назад»¹⁸. Среди перечисленных имен реально существовавшие ученые, агрономы, почвоведы, академики — Г.Д. Карпеченко (погиб в годы сталинского террора), Д.А. Сабинин (совершил самоубийство), Г.А. Левитский (погиб в тюрьме), Н.М. Тулайков...

Проследим судьбу Николая Максимовича Тулайкова (1875–1938), ведущего ученого-аграрника страны, академика АН СССР (1932), лауреата Премии имени В.И. Ленина (1929), занимавшегося вопросами сухого земледелия, физио­логии растений, агрохимии, почвоведения, растениеводства¹⁹.

Ученый пользовался большим авторитетом среди коллег. Правда, исследователи пишут, что Тулайков высказывался в печати за ликвидацию кулачества как класса и одобрительно отнесся к аресту руководителей группы «кондратьевцев-макаровцев»²⁰. При этом Тулайков обладал мужеством открыто выступить против ученого, подобного Лысенко. Речь идет о Василии Робертовиче Вильямсе, почвоведе-агрономе, академике, которому доверял и которого поддерживал Сталин. Вильямс насаждал мысль, что все проблемы повышения плодородия будут решены, если обеспечить мелкокомковатую структуру почвы. Он обещал, что переход к травопольной системе земледелия повысит урожайность почв на «1000 процентов». Учение Вильямса пропагандировало вспашку травяного поля только глубокой осенью, независимо от климатических условий, а также строилось на отрицательном отношении к культуре озимых хлебов и необходимости азотного питания растений. Многие ученые считали травопольную систему Вильямса «колоссом на глиняных ногах» и не соглашались с ней, в том числе академик Д.Н. Прянишников, академик Н.М. Тулайков. По мнению последнего, Вильямс совершенно не учитывал особенностей различных зон страны.

При этом и Вильямс, и Лысенко продолжали твердить, что «чистая» наука бесполезна, а вот их «открытия» в кратчайшие сроки помогут производству. Такие обещания находили горячую поддержку у чиновников. Хрущев спустя много лет, выступая на Пленуме ЦК КПСС (март 1962 года), предполагал, что Сталина как раз и привлекли «рассуждения Вильямса о том, что при травопольной системе требуется меньше капиталовложений в сельское хозяйство»²¹.

К 1937 году научная полемика переросла в борьбу с «врагами народа». Лысенко, чьи теоретические положения яро поддерживал Вильямс, публикует статью, в которой методы земледелия в засушливых районах, предложенные Тулайковым, объявлялись вредительскими. Как пишет В.Н Сойфер, фамилия академика Тулайкова в статье не была названа, но знающие люди поняли, кто подразумевался²².

Открытую атаку на Тулайкова, по наущению Лысенко, повел Всеволод Николаевич Столетов. Будущий министр высшего образования СССР (1951–1953) опубликовал в газете «Правда» статью, в которой настаивал, что «Тулайков соз­дал себе позиции для обстрела государственного планирования агротехниче­ской политики»²³. После этой статьи судьба Тулайкова и его школы была предрешена. Есть информация, что он был расстрелян, по другим сведениям — погиб в Беломорском лагере. Информацией о реабилитации Тулайкова я не располагаю.

В 1954 году на февральско-мартовском Пленуме ЦК КПСС прозвучала суровая критика учения В.Р. Вильямса, нанесшего серьезный ущерб сельскому хозяйству всей страны (выделено мной. — Ш.К.)²⁴. В 2015 году Российской академией наук учреждена Золотая медаль имени В.Р. Вильямса «с целью увековечения памяти выдающегося ученого и организатора отечественной науки»²⁵.

В 1962 году Хрущев на Пленуме ЦК КПСС, который проходил с 5 по 9 марта, повторно осудив деятельность Вильямса, упомянул академика Н.М. Тулайкова. Перечисляя заслуги ученого, Хрущев говорил о нем как о жертве «культа личности» Сталина, а не всей коммунистической диктатуры. В том же докладе в ряду «выдающихся ученых» снова прозвучало имя Лысенко, здравствующего и не осужденного. «Хрущев кощунственно представил Лысенко чуть ли не продолжателем дела Тулайкова»²⁶ вместо того, чтобы говорить о его преступлениях.

Вернемся к образу «народного академика» Рядно из романа «Белые одежды», акт разоблачения которого, задуманный в эпилоге, если и свершается — арена борьбы теперь — столовая, — то не до конца. Его похороны, превращенные в трагифарс, не дают ощущения, что зло покарано, что история больше не повторится. Дудинцев показывает: умер академик, но не система, его породившая. Дальнейшая жизнь только подтвердила наблюдение писателя.

Лысенко при Хрущеве все так же занимал кресло президента ВАСХНИЛ, успешно развивалась карьера академика ВАСХНИЛ Столетова, оставались при исполнении прежних обязанностей те, кто выступал с обвинениями Тулайкова и сотен других (без преувеличения) погибших ученых.

Идеи Тулайкова воплотили в жизнь фермеры Америки и Канады, но не его соотечественники. Пыльные бури, унесшие плодородные слои почвы с миллионов гектаров в Казахстане и на Алтае, на Украине и в Поволжье, были платой за глухоту к тулайковским предостережениям и за слепую веру в наветы столетовых. Почвозащитные системы земледелия, будто бы предложенные горячим сторонником Лысенко курганским земледелом Терентием Мальцевым, а затем еще раз «открытые» сибирским земледелом Александром Бараевым, удостоенным в 1972 году (вместе с Э.Ф. Гессеном, А.А. Зайцевой, И.И. Хорошиловым) за это «открытие» Ленинской премии, на самом деле были давно обдуманы и научно обоснованы погибшим в сталинских застенках академиком Николаем Максимовичем Тулайковым²⁷.

Хрущев, возвращая Тулайкова из небытия, тут же привечает одного из тех, чьими усилиями этот ученый был уничтожен. Признать ошибочной большую часть прожитой жизни, признать ошибочной систему, в которой существовали миллионы людей, оказалось невозможно. И где же выход? Мне думается, по сей день единственным оружием борьбы здесь остается память, а лучшим инструментом для проработки прошлого — литература²⁸.

Убежден, что перечисленным ученым еще предстоит стать частью серьезных научных исследований и различных художественных произведений. Как пример, повесть «Олений родник» Эмиля Амита, вышедшая в 1982 году в издательстве «Советский писатель»²⁹. Главный герой, агроном, занят поисками засухоустойчивого сорта пшеницы. Научная линия — лишь часть сюжета, тем ценнее упоминание среди учителей отца главного героя — академика Н.М. Тулайкова³⁰.

Эпиграфом к роману «Белые одежды» взят фрагмент вопроса из Откровения Иоанна Богослова: «Сии, облеченные в белые одежды, — кто они и откуда пришли?». В произведении Дудинцева «они» — это исследователи, наследующие классическую науку, отчаянно борющиеся с лжетеориями «народного академика» Рядно, прообразом которого выступил реально существовавший академик Лысенко, основатель и крупнейший представитель псевдонаучного направления в биологии — мичуринской агробиологии. Откуда пришли эти честные, отчаянные идеалисты? Неясно. Ясно, что такие — своей жизнью, поведением, творчеством утверждающие ценности высшего порядка — есть всегда. И это знание помогает держаться — даже в самые темные времена.

1 Гангнус А. «...И железные трубы». Неспешные и субъективные мысли через год после выхода романа В. Дудинцева «Белые одежды» // Литературное обозрение. 1988. № 3. С. 16.

2 Дудинцев В. Белые одежды // Нева. 1987. № 1. С. 6–111; № 2. С. 62–132; № 3 С. 3–77; № 4. С. 18–124.

3 Вскоре Юрий Жданов, сын А.А. Жданова, печатно признает ошибочной свою критику академика Лысенко. Жданов Ю.А. В ЦК ВКП(б), товарищу И.В. Сталину // Правда. 1948. 7 августа. № 220. С. 5.

4  Есаков В.Д. Новое о сессии ВАСХНИЛ 1948 года // Репрессированная наука, вып. II, СПб.: Наука, 1994. С. 57–75.

5 Подробнее см.: О положении в биологической науке: Стенографический отчет Сессии Всесоюз. акад. с.-х. наук им. В.И. Ленина 31 июля — 7 августа 1948 / Ред. коллегия: В.Н. Столетов, А.М. Сиротин, Г.К. Объедков. М.: Сельхозгиз, 1948. С. 7–40.

6 Медведев Ж., Кирпичников В. Перспективы советской генетики // Нева. 1963. № 3. С. 165.

7 Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература: 1950–1990-е годы: пособие для студ. высш. учеб. заведений: В 2 т. Т. 2. 1968–1990. М.: Академия, 2003. С. 27.

8 Володина Е.Н. Романы В. Дудинцева: Типология и эволюция жанра: дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 1998. С. 175.

9 Куликова Т. Владимир Дудинцев: Добро не должно отступать // Труд. 1989. 26 августа. С. 10.

10 Дудинцев В.Д. Белые одежды: Роман. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2013. С. 33.

11 Музрукова Е.Б., Чеснова Л.В. Советская биология в 30–40-е годы: кризис в условиях тоталитарной системы // Репрессированная наука, вып. II, СПб.: Наука, 1994. С. 45.

12 Дудинцев В.Д. Белые… Указ. изд. С. 199.

13 Там же. С. 341.

14 Там же. С. 275.

15 Там же. С. 410.

16 Дудинцев В.Д. Белые… Указ. изд. С. 411.

17 Там же. С. 521.

18 Там же. С. 624.

19 Основные источники информации о Тулайкове — книга племянницы ученого Тулайковой К.П. От пахаря до академика: Об акад. Н.М. Тулайкове. М.: Просвещение, 1964. 148 с.; Невядомской Ф.К. Николай Максимович Тулайков (1875–1938). М.: ЦНСХБ, 1977. 51 с.; Сойфер В.Н. Арест и гибель академика Н.М. Тулайкова // Власть и наука. История разгрома генетики в СССР. М.: Лазурь, 1993. С. 193–200.

20 Сойфер В.Н. Власть… Указ. изд. С. 197.

21 Доклад товарища Н.С. Хрущева // Пленум Центрального комитета Коммунистиче­ской партии Советского Союза 5–9 марта 1962 [стенографический отчет]. М.: Госполитиздат, 1962. С. 43.

22 Сойфер В.Н. Власть… Указ. изд. С. 193.

23 Столетов В.Н. Против чуждых идей в агрономии // Правда. 1937. № 100 (7066). 11 апреля. С. 2.

24 О пагубном влиянии Вильямса на советскую науку подробнее см.: Писаржевский О.Н. Прянишников. М.: Молодая гвардия, 1963. 240 с.

25 Российская академия наук. URL: http://www.ras.ru/presidium/documents/directions. aspx?ID=98a397d4-c3bb-4a68-a6b3-b0f1c8e49602 (дата обращения: 10.11.2022).

26 Сойфер В.Н. Власть… Указ. изд. С. 198.

27 Там же. С. 199.

28 Подробнее о проделанной работе в этом направлении см.: Медведев Ж.А. Взлет и падение Т.Д. Лысенко; Кто сумасшедший? М.: Время, 2012. 359 с. Конашев М.Б. Лысенкоизм под охраной спецхрана // Репрессированная наука, вып. II. СПб.: Наука, 1994. С. 97–114; Гершензон С.М. Воспоминания о лысенковщине // Репрессированная наука, вып. II. СПб.: Наука, 1994. С. 209–218. Сойфер В.Н. Сталин и мошенники в науке. М.: Добросвет, Издательство КДУ, 2012. 504 с. Сойфер В.Н. Второе падение Лысенко // СССР: внутренние противоречия / Ред. В. Чалидзе. Бенсон: Chalidze Publications, 1988. С. 191–314.

29 Подробнее о писателе и его творчестве см.: Кешфидинов Ш.Р. Проза Эмиля Амита: возвращение в Крым через литературу // Забытые писатели: Сб. науч. статей. Вып. 2 / Сост. и ред. Э.Ф. Шафранская. СПб.: Свое издательство, 2021. С. 332–338.

30 Амит Э.О. Олений родник. М.: Советский писатель, 1982. Имя Н.М. Тулайкова упоминается на с. 217, 243.