Об авторе | Александр Сергеевич Пятков (4 марта 1993 года) учился в Уральском государственном педагогическом университете на историческом факультете. Служил в армии. Публиковался в журналах «Урал» и «Нева» со стихами и рассказами. Принимал участие в Межрегиональной мастерской АСПИР 2022 года в Екатеринбурге; в мероприятиях, организованных фондом СЭИП. Дебют в «Знамени». Живет в городе Берёзовский Свердловской области.

Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией писателей и издателей России (АСПИР).

Александр Пятков

Одинокая страна

* * *

Рельсы, шпалы, провода,

чёрные заборы;

как бессильны иногда

родины просторы.

Ржев, распутица, Торжок —

шепчешь что попало.

Страшно, боже, хорошо.

Господи, как мало…

* * *

Сырая, одинокая страна

молчит, не признавая расстоянья.

Оглянешься — до осени видна.

И что ни станция, то некое зиянье

широт, необъяснимых долготе,

где правит линия дождя косая.

Но как долга страна, как тяжек свет…

И осени нет ни конца, ни края.

* * *

Я ночью проснулся и слушал.

Слушал дребезжание холодильника.

Слушал ночные поезда

(проходил длинный, как детство, товарняк).

О чём я думал?

Господи, о чём я не думал…

О яблочных зёрнышках,

о зарослях малины,

о занесённом снегом доме в саду.

О дребезжании старого («Смоленск») холодильника.

О длинном, как товарняк, детстве.

* * *

Ты позабудешь этот город старый

и серую панельную общагу,

щербатые косынки тротуаров

и ливень, что вчера приснился, даром

смывающий рисунок с красным флагом.

Ведь всё равно сюда не возвратиться.

И даже, если город станет мною,

и деревом, и облаком из ситца,

парящим над багряною страною.

…и деревом, и облаком, и птицей,

оставшимися в детстве тридевятом.

Ведь всё равно туда не возвратиться.

И ливень тот, который будет сниться

ты позабыл когда-то.

* * *

И вспомнится дыханье за стеной,

претворенное в шорох травяной,

в горошинку разбросанные платья,

крыльца сухое, деревянное распятье.

Душа моя, но что с тобою стало?

Я даже ветра не уберегу

на паперти холодного вокзала,

где родина мне пела и плясала

в берёзовом снегу.

* * *

Река в ночи раскрылась и отстала

от берегов, вот вся и недолга.

Не голь и нищета — тоска и жалость,

не лёд пошёл — шуга.

Но слышно было, как впотьмах трещали

в заставах льды, и полнилась река.

А нам ответной не было печали,

шуга всё шла. Всё шла и шла шуга.

Так, будто бы ещё стыдиться рано

предвестия невидимой беды.

Как будто колокольня из тумана

калязинского стала средь воды.

* * *

Выпорхнул и полетел пакетик

полиэтиленовый. Такой

облачный, прозрачный, это ветер

побежал за дальнею грозой.

Помнишь ли картину, там, где дети

убегали от грозы? Постой!

Позабуду обо всём на свете,

только тополиный пух и ветер.

И пакетик в дымке дождевой.

На приозёрном кладбище

После дождя не вспомнишь тополя

на этом месте незнакомом,

где рифма подходящая — земля —

их наклоняет к небосклону

озёрному. Что видится? — печаль

— сказать пытаюсь.

И слово вспоминаю — жаль —

прощая и прощаясь.

И бабочка над озером летит,

но алфавит ещё не знает.

Вчера прошедший дождь его смывает

с крестов и плит.

* * *

Пустой, уже почти осенний день.

Дожди, дожди, дожди, и всё на этом.

Ты мокрую рубаху на плетень

накинешь. После скажешь: здравствуй лето!

Хотя сказать хотелось бы: прощай!

Да только вот язык не повернётся.

Мне лета уходящего не жаль.

Но бабочка с утра в окошко бьётся.

* * *

Сад выветрен и пуст. И грустно, одиноко

бродить среди земли, распахнутой дождём

над Камою-рекой, раскрытой птичьим оком

в невыстеленный снегом осенний окоём.

Черёмуха и клён. Черёмуха. Рябина.

Уже не различу твои вчера следы,

но имя промолчу и выдохну: Марина —

над пасмурью воды.

Последний листопад. Оглянешься — последний.

Успей дособирай, но столько утекло

дождей в траву стрекоз, что не зацепишь бреднем

размытое стекло.

Ни боли, ни стыда, а только остаётся

такая тишина, что слово протяни,

дотронешься рукой. Черёмуха смеётся

в случайный снегопад, дотронувшись земли.

* * *

Ну, вот и день закончился вчерашний.

И у подъезда пьяный на скамейке

заснул, заблудшую печаль отдавший

за сто рублей и шитую копейку.

Поллитра что? — когда весь небосклон

заполнен в август тянущимся летом.

А мой сосед выходит на балкон

и медленную курит сигарету.

* * *

                                    Марине

Напомнил мне болиголов

веснушки на лице твоём.

Посмотришь в поле — сколько слов

сокрыто в нём…

Как звать траву, в которой ты

нашла разбитое стекло?

…и остаётся от травы

веснушка, чёрточка, скажи

какое слово, сло…

* * *

Ноябрьский свет не повторяешь наизусть,

но чай в стакане остывает.

Такая долгая страна, и снег — и пусть…

Такая долгая страна, страна большая.

Так необъятна, неохватна эта даль

на сотни лет — где остаётся

твоя бессонная, ленивая печаль

в ночи замёрзшего колодца,

далёкой станции ночные огоньки

под утро снегом выстилая.

Проснёшься — берегом заснеженной реки

такая долгая страна, страна большая…

* * *

Там, где от края и до края

под тёмной тяжестью листвы

лежит земля и замирает,

не поднимая головы;

и глушь — на сколько километров —

отсюда видеть не дано,

не просыпается от ветра

ночного, бьющего в окно.

Как в той осенней, одинокой

моей отчизне — стороне,

где заплетает крест осокой

и прорастает в первый снег;

где след теряется случайный

садов, остывших на окне,

на запустении трамвайном,

дарованном однажды мне.

Где я когда-нибудь проснусь,

и ни смородиной единой,

ни летней пылью обернусь —

рябиной.

* * *

Россия осенью видна,

что мгла в тумане расстоянья.

Проснёшься вдруг, и ото сна

горчит нездешнее сиянье,

в котором снег и на миру

летит подкошенный, не тая.

И я никак не разберу,

что здесь за станция такая.