НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Ну вот я и дома

Михаил Бару. Скатерть английской королевы. — М.: Новое литературное обозрение, 2023. — (Письма русского путешественника).

Новую книгу поэта, эссеиста, путешественника Михаила Бару составляют этюды о маленьких русских городах (предыдущий его сборник, «Непечатные пряники», вышел в той же серии в 2020-м¹). Читатели, уже попавшие под очарование этих путевых записок, печатавшихся в «Волге» последние лет десять, могут теперь поставить себе на полку два тома.

В чем же их очарование?

Ворсма, Ветлуга, Выкса, Лальск, Любим, Кологрив, Пучеж, Опочка, Южа, Кадом, Уржум, Пестяки... Это звучит как заклинание на забытом языке и открывает огромную и прекрасную географию, целый материк Китеж-городков, почти погрузившихся в «темные воды истории», но пока различимых на подробных картах.

Даже если эти населенные пункты небогаты памятниками старины и обширными музейными коллекциями, не представляют особого туристического интереса, не играли ведущую роль в крупных исторических событиях, Бару любовно описывает телесную ткань страны, важную не менее многолюдных нервных центров и главных органов. Точки роста теперь в других местах, а маленькие города — как спящие (уснувшие?) почки дерева. Повернись история иначе — ездил бы писатель в захудалую Москву из столичного Пронска.

Здесь — десять городов: Сергач, Спасск-Рязанский, Скопин, Пронск, Михайлов, Котельнич, Кадом, Елатьма, Заволжск, Шацк. Большинство — в Рязанской области. А название — из рассказа о вышитой в Кадоме скатерти, которую наш президент подарил английской королеве.

Читатель движется по исторической спирали: от появления человека на месте очередного города-персонажа, иногда с юрского или мелового периода — со времени Девонского моря, в котором плавали аммониты, до наших дней. Приезжий автор бродит по улицам, посещает краеведческие музеи, ловит на себе любопытные взгляды прохожих. А потом начинается следующая глава, о новом населенном пункте, и мы снова соскакиваем в прошлое — основную часть этих записок.

В этом еще один источник очарования. Несмотря на кровь, набеги, пожары, оспу, голод и расстрелы, прошлое умеет убаюкивать и снимать тревогу. Чем древнее, тем уютнее. Чем ближе к нашей реальности, тем холоднее и неприютней, тем меньше надежд на то, что молоко, наконец, потечет в кисельных берегах тех рек, на которых стоят эти городки. Зато все больше оставшихся свидетельств, воспоминаний о колоритнейших фигурах. Таковы скопинский Иван Рыков, «человек, совративший город»; елатомский чиновник Потапович, не бравший взяток и подвергшийся из-за этого медицинскому освидетельствованию на предмет душевного нездоровья; тихий помещик, построивший космическую пушку и имитировавший отлет на Луну, чтобы скрыть от жены побег к любовнице в соседний Шацк.

Автора не упрекнешь в сухом изложении событий, — экскурсовод он веселый, скучать не дает. Чуть увлечется какой-нибудь картинкой, чуть заинтересуется каким-нибудь событием, так сразу весело набирает кисточкой красок поярче, отпускает на волю воображение. Вот описание крепости середины XVI века: «Стены толщиной пять метров, десять башен, ров вокруг крепости шириной двенадцать метров и глубиной шесть, заполненный водой и ядовитыми южноамериканскими жабами, купленными за несусветные деньги у испанского короля, да за рвом надолбы, которые представляли собой заостренные бревна».

Книгу интересно читать, даже если вы никогда не были ни в одном из описанных городов, а особенно — если уже были там или собираетесь. И все же при чтении этих писем путешественника подряд, в формате книги исторические события, названия рек, на которых стоят городки, имена воевод, служилых людей, купцов, революционеров начинают путаться между собой. Иногда трудно припомнить, в каком из десятка описанных городов произошло то или иное событие.

Зато книга открывает нам два интересных образа.

Первый — обобщенный образ города, возникшего среди лесов огромного слабонаселенного мира и прожившего долгую жизнь. (В отдельных журнальных публикациях мы сосредотачиваемся больше на индивидуальных чертах городов.) Этот образ, кажется, создается читательским восприятием, а не авторской волей. В нем больше вопроса, чем определения.

Что такое город? Что-то имеющее имя. Что-то, вроде бы привязанное к ландшафту, но эта привязка со временем стирается. Леса вокруг вырубаются, сжигаются; угольные запасы открываются и иссякают. Яблоневые сады разрастаются, затем глохнут. Финно-угорское население сменяется славянским, крепости и посады сжигают и восстанавливают, меняется язык населения.

А города стоят. Они все время обновляются, постоянны в них лишь географические координаты.

Возможно, город — это продукт жизнедеятельности? Точка роста культуры — дающая побег или спящая? Сгусток передающейся по наследству информации?

Что мы имеем в виду, говоря, что любим город? И можно ли его разлюбить?

И тут в книжном собрании заметок проявляется еще один интересный образ: самого автора.

«В Москве я живу в общей сложности лет двадцать. Полюбить ее так и не смог, но притерпелся, — признается Бару. — Она хорошая, может, и очень, но не моя… Не люблю я больших домов и широких проспектов. Я, кстати, и деревню не жалую. Для меня рай — это маленький уездный или вовсе заштатный городок».

Живет человек в богатой, деловой, но нелюбимой. Вроде смирился, но продолжает ездить, искать то важное для него место, где все равно никогда не будет жить. Сам он описывает эти встречи так: «Приехал на денек, а то и на несколько часов, побродил по городу, зашел в музей, в храм — и вернулся в столицу».

В неустанных поисках «сладостной любови дальней» автор слагает полные чувства тексты обо всех этих минутных встречах, роется в прошлом мест, для которых останется лишь залетным гостем.

Грустный образ. К концу книги накапливается ожидание — вдруг к финалу этот странствующий автор, для которого его дом остается чужбиной, все-таки достигнет провинциального городка своей мечты и обретет покой?

Но нет: книга закончилась, а в «Волге» уже появились новые очерки. Автор успел съездить в Порхов, Остров, Опочку... Что же он никак не успокоится?

Не будем разыгрывать удивление. Все понимаем, почему живем в нелюбимых, но богатых, почему отказываемся выбирать место жительства по душе. Лучше удивимся настойчивости, с которой автор открывает места, в которых прожил бы жизнь, и любви, с которой он о них пишет.

В одном из интервью Бару жалел, что никто не создал памятника русскому уездному городу. Пожалуй, он сам взвалил на себя эту литературную задачу. Он помогает нам хоть немного присвоить непомерное тело страны; увидеть не только физиче­ские ее размеры, но и объем, задаваемый историей, дает возможность переключиться на пристальное разглядывание окружающего мира.

«…если смотреть с монастырского холма на Гороховец — трудно удержаться от того, чтобы не подумать — вот она, моя родина. Пусть и приехал ты сюда на денек из Москвы или Вологды, Тулы или Мурома».

Илья Кочергин

1 А мы рецензировали ее в ноябрьском номере того же года. — Прим. ред.