Об авторе | Виталий Иванович Симанков (19 декабря 1973 года, город Изюм) — поэт, переводчик. Автор ряда статей по русской литературе XVIII–XIX веков. Окончил аспирантуру при отделении славистики в Брауновском университете (Провиденс, США). В настоящее время — независимый исследователь. Прежде в «Знамени» — «Словарь пчеловода», № 12, 2012; «Партикулярные письма», № 7, 2021; «Ямбическая сила», № 1, 2023. Живет в Санкт-Петербурге.

Виталий Симанков

Кончилось, началось

Глас искусителя

Ну, что там в лапотном краю?

Кругом всё так же бездорожье?

Кругом всё те же дураки?

Кругом всё те же прокуроры?

Ну, как там с водочкой дела?

Ну, как там ваши скоморохи?

Ещё не всех задрал медведь?

Ещё не вся земля погостом?

Не нарожали ли кого?

Что слышно про слезу ребёнка?

Весь дом по-прежнему в крестах?

Всё так же молитесь Николе?

Ну, как там богоносный люд?

Ещё не все попали в святцы?

Всё так же стонут и не ропщут?

Не дождались ещё царя?..

Ну, ждите, если нет ума.

Чудны вы всё-таки, ей-богу.

Прощай, немытый мой собрат.

Прощай до четверговой почты.

Предчувствие монотеизма

Боги мои, боги,

Как вас не бояться?

Вы без ног сидите,

С головою птицы,

С туловищем волка.

Боги мои, боги,

Как вам не молиться?

Вам подвластно время,

Вам подвластен тартар,

Вам подвластны тайны.

Боги мои, боги,

Почему так пусто?

Почему вас нету?

Почему мы живы?

Что-то изменилось?

Воспитание чувств

Когда-то, помню, в школе на уроке

Мы делали скворечники всем классом,

Тем самым обучались мы из детства

Любви к природе и всему живому.

Не знаю, осчастливились ли птицы,

Увидев скособоченный скворечник,

Но мы-то точно счастье испытали,

Отдав природе рук своих творенье.

Нельзя сказать, что этот случай сделал

Нас всех природолюбцами по жизни —

Так думать всё же было бы наивно;

Простите, обниматели деревьев!

Но что-то в нас, видать, переменилось…

Пусть все мы стали чёрствыми и злыми,

Но, вспоминая первые уроки,

Мы на мгновенье делаемся мягче.

Всякое дыхание

Какой-то странный шум за дверью.

Кто в гости к нам пришёл из лесу?

Вот это да, здесь оленёнок!

Стоит за дверью с мокрым носом!

Стоит на ножках как на спичках,

Глядит библейскими глазами

И ждёт растерянно подарка,

Желательно небось картошки.

Какой ты маленький, дурашка!

Зачем ты здесь один? где мама?

Глядите, как он робко дышит!

И ждёт, и смотрит неотрывно!

Конечно, мы его покормим,

И он уйдёт к себе в подлесок.

Кто знает, может, он и вспомнит

Когда-нибудь о нашей встрече.

А может, даже и расскажет

Своим детишкам о контакте,

О том, как он случайно встретил

Двуногих в преогромном доме,

О том, как люди улыбались,

Совали в нос ему печенье,

И как в их сердце открывалась

Любовь ко всякому дыханью;

О том, как встреча стала громом,

Как слёзы брызнули от счастья,

О том, как жизнь перевернулась,

Как поменялось всё местами…

Спасибо

Я знаю, я проснусь,

Свободно, налегке,

Без боли в пояснице,

Без шума в голове,

Без грохота в ушах,

Без ропота на сердце.

Не ведаю, что я

Спросонок запою, —

Понятья не имею —

Не знаю, что потом —

И есть ли там потом? —

Со мною приключится.

Но знаю я одно:

Ты кончишься со мной,

Земное сновиденье!

Я был пленён тобой,

Не понял ничего,

Ну, и на том спасибо.

Помазанник Божий

Да, бессилен поэт,

Нету веры ему — 

За лихую строку

Мать родную продаст.

Да, коварен судья,

Нету веры ему — 

За увесистый куш

Всё, что хошь, подмахнёт.

Да, некрепок мужик,

Нету веры ему —

За промышленный хмель

Крест последний долой.

Да, гуляет и поп,

Нету веры ему — 

Сверху лишь поднажми,

Вот и шёлковый он.

Как же править страной?

Веры нет никому.

На Святой на Руси

Что-то холодно мне.

Небо, ну же, ответь!

Знак немедля подай!

Вишь, заел супостат?

Вишь, шатается всё?

Руку мне укрепи,

Мышцу новую дай,

Всех сверну под собой,

В рог бараний скручу.

Дай мне огненный меч,

Чтобы волю твою

Враг не смел потрепать,

Враг не смел сокрушить.

Во юдоли твоей

Я последний солдат.

Все давно уж в плену…

Дай же огненный меч!

Впотьмах

Достаточно лишить нас света

И погрузить нас в темноту,

Чтоб мысли наши устремились

В давно оставленный покой.

Но, раздружившись со свечою,

Мы редко стали там бывать,

А между тем в покоях этих,

Признаться, ох как хорошо.

Ну, например, без света сидя,

Мы можем написать стишок,

Взяв по старинке лист бумаги,

А не презренный ноутбук.

О жизни можем мы подумать,

Поднять в уме большой вопрос,

Чтоб тот же час его оставить,

Издавши рефлекторный вздох...

Нет, глупо всё-таки бодаться,

Не дал бодливым Бог рога,

Но уж подёргаться-то можно,

Подёргаться, кажись, не грех...

Кончилось, началось

Повредились в уме человечки-то,

Повредились своею головушкой,

Всё им кажется нынче игрушкою,

Всё им кажется нынче безделкою.

Видно, вдоволь уже нагулялися,

Видно, вдоволь уже насмеялися,

Видно, с жиру излишнего бесятся,

И от пуза набитого маются.

Не боятся ни бога брадатого,

Не боятся ни чёрта рогатого,

На уме-то одни вакханалии,

На уме-то одни сатурналии.

Вот и боги слетелись нахмурившись,

Вот и боги слетелись сощурившись,

Угостить приготовились кнутиком

И вдобавок берёзовой кашею.

То-то люди сидят пригорюнившись,

То-то люди сидят закручинившись,

Говорят: наше счастьице кончилось,

Говорят: наше горюшко началось.

Эпифания

Уж сколько раз нам было худо,

Казалось бы, ну вот и всё,

Ну вот теперь-то точно крышка,

Теперь-то точно нам каюк.

А после раз — и вот вам лето,

А после раз — и вот весна,

Прошла себе беда сторонкой,

Посторонилась-то беда!

Цветочки вознесли головку,

Приободрился старый дуб,

Забегали игриво кошки,

А вслед за ними и коты.

И человек, глядишь, туда же:

Сидит и переводит дух,

Сидит и беспрестанно дышит,

Уж ночь, а он сидит себе,

Сидит себе и просто дышит,
Не верит счастью своему,
Не верит своему спасенью,
Не понимает, что да как.

Танго

Бывало, сквознячок подует,

Душонка наша — на дыбы,

Всем существом своим трепещет,

Как суеверное дитя. — 

Так исчезает вольнодумство,

Так погибает атеизм.

Бывало, ураган нагрянет —

Душонке нашей хоть бы хны,

Сидит себе и в ус не дует,

Ни холодно, ни жарко ей. — 

Вот так иной раз крепнет вера

В самостояние своё.

Бывало, солнышко проглянет — 

Душе привольно и тепло,

Лежит себе как кот на печке

И греет тонкий свой состав. — 

Уста мурлычут: аллилуйя,

Или иной эквивалент.

Бывало, холода наступят —

Душа замечется как мышь,

Забьётся сей же час под шконку

И хвост тщедушный подожмёт. — 

А ну-тка синими губами

Поди-ка оду тут пропой.

Москва — Петушки

А помнишь, братец, времена лихие,

Как мы с тобой под звон капитализма

Такой подчас устраивали звон,

Что нас убить хотели все соседи,

А мы, накинув и за их здоровье,

Переходили в тонкие миры?

А помнишь, как сдавали мы бутылки

И как потом на сказочную прибыль

Полкабака стояло на ушах?

Как загремели опосля в ментовку,

И стали там не в тему что-то вякать,

И, ясен пень, подвыгребли люлей?

А помнишь, как, попавши в обезьянник

И новому поддавшись вдохновенью,

Я стал там по-вьетнамски балаболить?

Менты тогда реально оборжались,

Смотрели на меня как на юрода

И отпустили, ничего не взяв.

Чего мы, братец, только не творили?

Какую только дичь не вытворяли?

И главное — нам всё сходило с рук,

Как если бы нас что-то охраняло.

Наверное, и впрямь детей и пьяниц

Особо охраняют наверху.