НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Служение владыки

Аврил Пайман. Митрополит Антоний Сурожский. Жизнь. — М.: Медленные книги, 2022.

Британская славистка, специалист по русской литературе Серебряного века Аврил Пайман написала во многих отношениях образцовую биографию одного из самых удивительных православных иерархов и проповедников XX века — митрополита Сурожского Антония (Блума) (1914–2003). В ее книге много тонкой наблюдательности, английского юмора, теплой человечности и личных воспоминаний о многолетней дружбе с создателем Сурожской епархии Русской православной церкви в Великобритании.

Пайман пишет о неистребимой старосветской учтивости своего героя, которую он сумел пронести и сохранить через многие суровые испытания и лишения, и которая неизменно располагала к нему самых разных людей — от искушенных интеллектуалов до простых рабочих (а среди тех, с кем его сводила судьба, были Оливье Клеман, Джордж Харрисон, Филипп Маунтбеттен и др.).

Жизнь митрополита Антония — это история о том, как прекрасен, щедр, деятелен и велик может быть человек, у которого ничего своего нет, но который на пороге самого страшного отчаяния открыл для себя красоту незримого Бога, всецело доверился ему и самоотверженно служил до конца земных дней.

Митрополит Антоний, неизменно отказываясь от настойчивых предложений издателей написать популярную книгу о своей жизни, однажды сказал по этому поводу: «Я мечтаю, чтобы меня забыли, а если что-то и останется после моей смерти, пусть это будет видение Бога через “окно”, которое в первый момент видишь, а потом тут же забываешь, захваченный тем, что открылось за ним».

Те журналисты, которые пытались разгадать «секрет» большого обаяния и не­обыкновенной силы слова сурожского митрополита, производивших неизгладимое впечатление на аудиторию, говорили о его таланте психолога, выразительном и располагающем к себе лице и особенно глазах, личной скромности, открытости и т.д. Но ближе всех к разгадке, видимо, оказался обозреватель католического еженедельника «Tablet», написавший об участии Антония в серии передач о вере на британ­ском телевидении в 1967 году: «Я много раз спрашивал себя, чем была вызвана такая перемена, и вынужден был ответить себе, что с начала и до конца передачи митрополит Антоний находился в Божием присутствии».

Оставаясь последовательным консерватором относительно всех догматов и основных канонов православной веры, владыка тем не менее часто выступал по самым острым проблемам церковной жизни с реформаторских позиций. Так, он поддерживал самостоятельность приходов и выборность священников. В вопросе же рукоположения женщин, по его мнению, «нужен свежий взгляд» и «глубокие размышления в духе свободы» (такая позиция обрушила на него шквал критики от церковных ретроградов).

Порой Антоний был весьма резок и эмоционален в своих оценках. Например, в начале 1970-х годов во время записи одной из программ на Би-Би-Си он выразил столь горячую солидарность с критическими замечаниями А.И. Солженицына о плачевном состоянии свободы слова в СССР, что ведущая попросила его перезаписать выступление, сделав его более сдержанным, если он, конечно, не хочет разорвать отношения с Московским патриархатом. Прослушав первую запись, митрополит не мог с ней не согласиться.

Позднее, в девяностые годы, в письмах к патриарху Алексию II Антоний также призывал беспощадно бороться с нарастающим в среде РПЦ антисемитизмом. «Твердые меры должны быть приняты против тех (священников и мирян), кто сеет вероучительную и национальную (а также и политическую) вражду», — писал он.

Нарисованный биографом портрет никак нельзя считать идеализацией отнюдь не простой фигуры митрополита Антония. Пайман максимально честно и объективно освещает и некоторые его слабости (в частности, он мог подолгу не отвечать на адресованные ему, как ответственному лицу, письма, что периодически провоцировало конфликты), и трудности последних лет его жизни (когда он, ослабев физически, почти перестал общаться со многими своими соратниками и с прискорбием наблюдал за конфликтами внутри и вокруг своего главного детища — Сурож­ской епархии), и его порой сомнительные оценки литературных шедевров (к примеру, он считал очень неудачным и неубедительным образ старца Зосимы в итоговом романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы»), и прочее.

Но все эти подробности лишь делают его историю более понятной и достоверной и напоминают, что перед нами вовсе не вымышленный литературный герой или легендарный святой древности, а наш старший современник. Антоний учил тому, что и сегодня христиане могут и должны быть подобны апостолам, готовым «перевернуть мир», и что им «не следует стремиться быть незаметными и приспосабливаться к существующему положению вещей». Он говорил: «Идеал — не мечта, идеал — вызов, нечто, что должно быть достигнуто».

Можно сказать, что для сотен тысяч людей, многие из которых даже не были с ним знакомы лично, он явил то самое сияние вечной жизни, не увидев которое хотя бы однажды на лице другого человека, никто, по его словам, не может по-настоящему уверовать в Бога. Сам он признавался, что его вера — не слепое доверие чужим свидетельствам, но личное опытное знание. Один из самых преданных почитателей владыки, филолог Сергей Аверинцев признавал, что для целого ряда поколений русских людей Антоний был «символом аутентичного, чистого Христова Благовестия» и что «его духовного присутствия в сумеречной атмосфере позднесоветских десятилетий <…> не смогло бы заменить ничто другое».

Кончина Антония была мирной, причем ему, как и многим прозорливцам, заранее был открыт день его смерти: где-то за полгода до этого ему приснилась любимая бабушка Ольга Ильинична, «более строгая и торжественная, чем тогда, когда она читала любимые сказки его детства», и указала ему в календаре на дату 4 августа.

Память о митрополите Сурожском благодаря, в том числе, замечательной книге Аврил Пайман, будет исполнена благодарности еще не у одного поколения искателей и последователей Истины.

Николай Подосокорский