НАБЛЮДАТЕЛЬ: НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ

рецензии

Голубь Ноя летит в Камышин

Иван Родионов. На дно, к звездам. — М.: АСПИ, 2022.

Флобер, создатель объективного романа, считал, что все «личное» делает творчество слабее. Автор для него — создатель прекрасного без собственного голоса. Но получится ли так обезличить критика? В сборнике критических заметок «На дно, к звездам» Иван Родионов признается, что часто переходит «от безжалостного анализа к сущей лирике». Однако именно его «лирика» в сочетании с огромной эрудицией и непредвзятостью дает нам критика думающего, но не рефлексирующего, объективного, но не скучного.

Читать сборник Родионова — значит разговаривать с автором в читальном зале одной из камышинских библиотек. Ваш собеседник знает все о современной литературе, но не направляет вас грубо, а дает систему координат, в которой вы ориентируетесь по ходу диалога. Читатель должен думать, а не хвататься за все готовое!

Родионов в первую очередь оценивает художественный текст, а не «торчащие идеологические костыли». Казалось бы, куда же без них? Так, в «Ране» Васякиной боль непропорционально смешана с манифестом, а главная героиня кажется «отрицательным персонажем, которого преподносят как положительного», и живой текст забивается «пресловутой повесткой». Новый роман Пелевина «Transhumanism INC» со множеством отсылок Родионов рассматривает в контексте всей русской литературы. Ни одна «достоевско-некрасовская лошадка» не забыта, ведь, по словам пелевинского Розенкраца, «если вы человек русской культуры, вы должны понимать такие аллюзии». Текст этого романа неожиданно сентиментален, а Пелевин «становится облаком». Родионов отгоняет от этого облака тучи однообразной двадцатилетней критики и видит за ним «бунинскую лиричность».

Сборник делится на пять частей. Представим пять комнат. Сперва вы с Родионовым заходите в комнату к известным именам современной литературы — Юзефовичу, Прилепину, Сенчину, Рубиной, А. Иванову, Улицкой и др. Родионов, как замечает издатель сборника, уважает авторов. Возможно, поэтому он всегда показывает нам их сильные стороны, несмотря на диссонансы в сюжете книг: Улицкая реалистично описывает смерть, Рубина хорошо подмечает детали, Прилепин создает в новом романе мифопоэтику «с щедро рассыпанным по страницам символизмом». Пока Прилепин и Сенчин слушают «Харакири» Летова, мы переходим во  вторую комнату — к «младому племени».

В этой комнате висит портрет Достоевского, и Родионов улыбается, потому что большинство (не все!) молодых писателей радует его текстами без дидактики и манифестов. Появляется все больше реминисценций на русскую классику: Родионов говорит о романе Веры Богдановой «Павел Чжан и другие речные твари», а Достоевский подмигивает с портрета, потому что «Россия подбрасывает нелюдимому холодному Павлу близких. Без этого ему не спастись». Как Раскольникову было не спастись без Сони. А потерянное поколение еще  «повоюет»!

Название сборника кажется довольно странным. На дно опускаются, а ведь к звездам нужно подниматься… Может, это небесное дно, на дне (вершине?) которого хранится память о детстве нашего мира и ответ на вопрос В. Коваленко: «Почему все пошло именно так?» Родионов предлагает искать ответ «в кабаках, переулках, извивах». На московских изогнутых улицах? Нет, на самом дне души.

В третьей комнате тесновато, но светло. Свет идет от рассказов и повестей даже тех авторов, талант которых Родионов называет «темным» (например, П. Селуков, А. Бычков, Т. Моисеева). Тут подмигивает уже не Достоевский, а Мамлеев. «Репортаж из ада» в литературе появляется все чаще. Это могут быть воспоминания о сложном детстве в маленьком городе, «мусорная поэзия» или плач человека с разбитым сердцем и психотравмами. Предположим, что подобных репортажей будет еще больше, когда поколение «зумеров» научится их правильно составлять. Мы не видим в этом ничего плохого. Родионов пишет, что «малая родина, прорастающая сквозь человека все детство и всю юность, останется с ним навсегда». Добавим, что малая родина — вечный источник для поэзии (совсем не всегда мусорной). Стоит повспоминать детство — и вмиг построишь «антиутопическую Пермь будущего» или Ярославль настоящего.

В четвертую комнату мы не заходим, она сама нас затягивает. Так ведь обычно происходит, когда мы читаем нон-фикшн? Книги этой категории хороши тем, что могут объединять эпохи и менять ракурсы восприятия. Пушкин сидит на карантине в Болдине (в книге М. Визеля), Петербург вспоминает, как топили Распутина (С. Носов — «Книга о Петербурге»), Софья Андреевна-сфинкс оказывается в XXI веке благодаря Басинскому. Чувствуется, что художественные книги для Родионова — это реки, впадающие в бездонные моря, а нон-фикшн — недвижимые деревья в лесу. Вероятно, поэтому разговор в комнате нон-фикшн ведется менее вдохновенно, но более логично. Хотя… Летов, вероятно, вне категорий («все мы росли на Летове») и в заметке о книге Максима Семеляка Родионов ищет множество толкований, как в художественном тексте.

Пятая комната — вовсе не комната, а кладовка, в которую спрятали то, что ни­где не помещалось. Родионов продолжает рассказ, но вы чувствуете легкую усталость. А как иначе? Ведь вас провели по современной русской литературе, познакомили с новыми писателями, и все это всего на двухстах сорока страницах.

После разговора с Родионовым вы выходите из библиотеки. В Камышине идет дождь и светит солнце. Вы, конечно, дождетесь ночи, чтобы попасть «на дно, к звездам». Ну, а пока, при солнечном свете, мы можем понаблюдать, «как Ной уже выпускает голубя. Птица пока еще возвращается, но скоро, думается, принесет в клюве масличный лист. А потом и вовсе не вернется, оставшись на вновь обретенных землях неведомой пока русской литературы будущего».

Екатерина Коновалова