ПЕРЕУЧЕТ

Шевкет Кешфидинов

Рождаются, живут и умирают

Осмысление и преодоление имперского и советского наследия в периодике первых месяцев 2023 года

Вопрос освоения азиатского мира Российской империей хранит в себе много такого, о чем школьная программа упоминает лишь вскользь. Актуальной сегодня как никогда теме «колониальных побед» посвящено исследование «Степные рубежи России: как создавалась колониальная империя. 1500–1800» Майкла Ходарковского. Монографию американского историка, посвященную тому, как «бескрайний юго-восточный фронтир превращался в легитимную часть Российской империи», рассматривает Дмитрий Бавильский в № 2 журнала «Урал» (2023).

Читать это исследование, похожее, по мнению критика, «на роман в духе магического реализма», стоит уже ради того, чтобы «встроить родные просторы, о которых обычно не думаешь как о части целого, в единый контекст становления страны, колонизации и общего развития человечества».

По мнению Бавильского, существует «бесконечное множество подходов к описанию подобных историй: в этой книге процесс перемалывания степных территорий раскрывается Ходарковским, с одной стороны, как история взаимоотношений российской власти с народами, кочевавшими по южным и восточным рубежам России, с другой стороны, как описание земель, поначалу бывших “диким полем” и постепенно, ружьем и крестом, прихватизированных».

Говоря о книге, Бавильский вплетает в короткую рецензию биографиче­ские сведения о себе, честно упоминает те фрагменты, что стали для него открытием, и обходит стороной просчеты Ходарковского, если такие в книге нашлись¹.

СССР унаследовал от Российской империи, по преимуществу, всю территорию в ее прежних границах — в частности, Среднюю Азию. Закономерно, что во взаимопроникновении европейской и среднеазиатской культур можно найти объяснение некоторых социокультурных процессов уже советского времени. Увидеть, как эти процессы отразились на людях, которые родились, сформировались и творили в этот исторический период.

Размышления над советским опытом, «осмысление того, как, при помощи каких средств создавались специфически советская разновидность человека, присущее этому человеку восприятие себя и мира, свойственные ему модели поведения и что из этого вышло, отражены в автобиографии «Книги, годы, жизнь: Автобиография советского читателя» Наталии Русовой; в книгах «Вещная жизнь: материальность позднего социализма» Алексея Голубева и «Эпоха добродетелей: после советской морали» Леонида Фишмана. Обо всех трех рассуждает Ольга Балла в № 1 «Дружбы народов» (2023).

Первые две книги, как становится понятным из рецензии, говорят «об истоках (поздне)советского человека, об образующих его силах», а книга Фишмана — «о том, что сталось с советским человеком, когда воспитавшая его, понятная ему эпоха кончилась: как он справился с этим».

Название книги Русовой отсылает к эренбурговским воспоминаниям. Балла, прослеживая читательский путь мемуаристки, приходит к выводу, что ценностные установки поколения автора и поколения, следующего за ним, все еще совпадали, что «культурный разлом случился позже», в восьмидесятых. Критик отмечает, что с этого времени «по всей вероятности, книжные стимулы взросления были уже другими. Во всяком случае, читательский маршрут автора вы­глядит настолько характерным для времени, что, основываясь на нем, можно, кажется, отваживаться на некоторые обобщения относительно читательских практик, ожиданий, потребностей людей общего с нею культурного пласта вообще». Другой вывод, к которому приходит Балла: «К устойчивым чертам читательской практики людей поколения Русовой относится и не раз упоминаемое ею многократное перечитывание (именно вследствие такового книга делалась неисчерпаемой, обрастая все новыми и новыми значениями), и страстные обсуждения прочитанного». Главное, о чем говорит Наталия Русова в автобиографии, а Ольга Балла в рецензии на нее, — думающий человек даже в плохой литературе найдет зерно для плодотворной мысли.

Алексей Голубев, анализируя историю позднего СССР, демонстрирует, как самые разные объекты — от архитектурных памятников до телевизоров — формировали социальную жизнь советских людей, выстраивали их вкусы и предпочтения, определяли отношения внутри коллективов и сообществ.

Здесь читателю, по мнению критика, предлагается «не то что последовательно выстроенная система, — на то, чтобы описать и охватить единой концептуальной сетью все мыслимые аспекты взаимоотношений советского человека с материальными объектами… автор и не замахивается, намечая лишь несколько подходов к этой неисчерпаемой теме с нескольких (всего-то с шести) разных, весьма удаленных друг от друга сторон». Балла также отмечает, что автор идеологизирует «отношения человека с материальными объектами в их советском варианте». Критику кажется, что «систематическое сравнение аналогичных практик» в других, «желательно как можно более несоветских странах», прояснило бы, что в этих практиках «специфически советское, а что — общечеловеческое». Что, надо думать, сослужило бы книге хорошую службу.

Тому, чем сегодня определяется отношение к советскому прошлому, посвящено исследование Леонида Фишмана. Его книгу «Эпоха добродетелей: после советской морали» Балла характеризует как «самую захватывающую работу интерпретации советского и прямо из него вытекающего постсоветского опыта». В чем это выражается? Автор стремится избежать идеологизации, для этого «выбирает в качестве исследовательского инструмента исторический анализ и прослеживает происхождение советской системы ценностей, а главное — моделирует ее структуру», назвав «советской моральной пирамидой». Выводы, к которым приходит Фишман и которые отмечает критик: «В советской морали было множество элементов, напрямую — и не очень отрефлексированно — заимствованных из столь осуждаемой в советское время морали буржуазной», а также «ценностные установки, что сложились в девяностые и действуют по сию пору... не так уж противоречат советским, а возникли в результате их трансформации, напрямую их продолжают». В своей книге Фишман иллюзий не строит, но оставляет надежду, которая, закольцевав мысль Ольги Балла, отразилась в названии общей рецензии.

Империи запоминаются делами и фигурами.

Важнейшим лицом, определяющим советскую науку, по сей день остается Юрий Михайлович Лотман. Об ученом написано многое, но не все. Недавно серия «Bibliotheca Lotmaniana» пополнилась объемистым томом «Лотманы. Семейная переписка: 1940–1946». Эта книга — комментированное издание переписки семьи Лотманов и их ближайшего окружения периода Второй мировой войны. В № 3 журнала «Звезда» Евгения Щеглова отмечает, что цель этих писем была в том, чтобы «успокоить и хоть как-то приободрить читающих, а то и еще проще — сказать, что... жив и даже не ранен. Хотя и это их наверняка не успокаи­вало: пуля летит куда быстрее письма».

Щеглова не ограничивается анализом рецензируемого издания. Дополнительно критик пытается передать эпоху, воссоздать атмосферу в семье и стране накануне и во время войны, цитирует книгу Лотмана «Не-мемуары». Местами в рецензию вплетаются личные наблюдения критика, к предмету рецензии имеющие опосредованное отношение: «Вы все, вечно и со всеми борющиеся, исходящие нескончаемым страхом и оттого агрессивные, подозрительные и до невозможности злобные, просто не умеете по-настоящему жить. И в общем-то другим тоже жить не даете. И никак не угомонитесь на тот предмет, что якобы все должны непременно жить только и единственно по вашим правилам». По-человечески понятно, и тем не менее.

Пафос семьи Лотмана видится автору рецензии в умении, а мне кажется, в редком даре — противопоставлять войне, а значит, смерти «счастье общения и радость от того, что литература, наука и искусство все-таки еще окончательно не убиты, хотя и находятся под постоянным прицелом». Противопоставить злобе и узколобости — «широту воззрений, богатство культурных ассоциаций, саму по себе огромность культуры, без которой жизни нет как нет, даже на фронте, где, казалось бы, и вовсе не до культуры, а только до смерти, голода и ежедневных смертельных тягот, — и счастье все время что-то новое узнавать».

Евгения Щеглова пишет: «Жизнь — всегда конечна, тут хоть плачь, хоть нет, а вот культура, в том ее понимании, с каким весь век жил Юрий Михайлович Лотман и что неустанно вбивал в головы нам всем, кто его читал и слушал, — конца не имеет».

Вселяющий надежду вывод. Империи рождаются, живут и умирают. Культура же конца не имеет.

По вере вашей да будет вам.

1 Отрицательная рецензия на книгу по ссылке Галеев К. Россия, Орда и ошибки Ходарковского // URL: https://gorky.media/reviews/rossiya-orda-i-oshibki-hodarkovskogo/