Об авторе | Ольга Родионова (Ольга Радиевна Дашкевич) (1969) — поэт, журналист, родилась и выросла в Сибири, в городе Барнауле, там же окончила филологический факультет, работала в газетах Барнаула, Омска, на телевидении Тобольска. В начале 1990-х уехала в США, где прожила 30 лет. В 2020 году вернулась в Россию. Печаталась в журналах, альманахах и сборниках в России и за рубежом. Изданы четыре книги стихов — «За Крысоловом» (Геликон, СПб), «Мои птицы — на ветках» (Геликон, СПб), «Не летай» (Амфора, серия «Созвездие», Москва), «Яблочный джем» (издательский конкурс, Барнаул). Лауреат «Русской премии» 2010 года. Член Союза российских писателей. Предыдущие публикации в «Знамени»: № 11, 2013; № 2, 2019. Живет в Барнауле.

Ольга Родионова

Скорее вспомни обо мне!

* * *

Пахнет ванилью, корицей и белой глазурью,

Каплют дрожащие капли с пустого куста.

Бог, размешавший чернила с берлинской лазурью,

Праздничным, пряным мазнул возле края холста.

В лужах печальные пряничные человечки

Тают, как сладкие замки в прибрежном песке,

Тают их слабые ручки, ванильные плечики,

Глупые головы тонущих в Белой реке.

Нищие ветры листвой набивают котомки,

В шорохе слышно — «прощай», — но не слышен ответ.

Нас не смущают костры, не пугают потёмки,

Но заставляет заплакать от жалости свет.

Видишь, ещё до рассвета слетевшись к порогу,

Сойки, дрозды и синицы толкутся в кружок?.. —

Это машина, везущая пряники Богу,

Перевернулась у нашей калитки, дружок.

* * *

Не оживляй меня, угрюмец, слов не трать.

Мне нечем греть, увы, окончена тетрадь.

Мне нечем крыть, молва, как водится, права:

Мне нечем грех прикрыть — окончены слова.

В сухие русла глаз закапаем, стыдясь,

Химический раствор для идеальных глаз.

Неидеальных нас успеют закопать,

Нам не увидеть слёз, способных закипать.

Сухие русла рук растут из дельты плеч.

Мне нечем — нежный звук, мне изменяет речь.

Вагончик мой в огне — докатимся к утру,

Сестра моя в окне протягивает ру...

Не оживляй меня, не говори слова,

Не говори — «давай», не говори — «а ну»,

Не оживляй — «дыши!» —  в созвучьях утону,

Мне больно говорить, не оживляй меня,

Я не хочу смотреть — давай! — на чистый лист,

Я больше не могу, не оживляй меня,

Сухие русла глаз, — а ну! — сестра в окне,

Не оживляй меня, я не умею жить.

* * *

Пой, запечный сверчок. Наплевать, что лепечут уста,

Нескрываемо жадные, пьющие воздух, как водку.

Пой тихонько, скрипи. Этот смертный ещё не устал —

От его электрических рук пробивает проводку.

Ни к чему отвлекаться на частности — пой, говорю.

Твой столетний период сверчка истекает в субботу.

Несмотря на любовь и войну, ты закончишь работу

Как часы, и отметишь рожденье по календарю.

Если птицей родишься, меня и не вспомнишь, не ври.

Этот смертный, которого руки, которого губы...

В общем, этот, который, я знаю, бессмертный внутри,

Спроектирует вновь мини-иерихонские трубы,

Золотые соломинки труб для запечных сверчков,

Улетевших в трубу вместе с дымом растопленной печки.

Что он пишет, пожалуй, и не разберёшь без очков —

То ли строчки стихов, то ль обнявшиеся человечки.

Он такой, он придумает, ты ему только напой,

В полнамёка напомни, а дальше он сам разродится.

Эй, запечный! напой мне — я тоже хочу возвратиться

Из холодной золы — золотой, как солома, тропой.

* * *

Страх вызывает потерю голоса. Связки

Пересыхают сразу, и слава богу:

Перестаёшь взахлёб рассказывать сказки

И начинаешь видеть во сне дорогу.

На подъездной дорожке листва сухая —

Надо мести. Сентябрь. По ночам прохлада.

Старые сказки, в горле пересыхая,

Тихо шуршат... но ты говоришь — не надо,

Значит, не буду. Осень подобна чуду —

Бог не взрослеет: старые всё забавы.

Нет ничего забавней любви... не буду.

Что там про осень? Осень подобна праву

Плакать, хранить молчанье, варить варенье,

В бездну смотреть, не рассуждая, что там,

И не связать ни разу, ни на мгновенье

Страх своего паденья с твоим полётом.

* * *

Ты мне больше не снишься — не знаю я, что со мной.

Осень-врушка, наверное, нынче строга ко мне.

Запахнувши пальто, уплываешь в чужой, дурной,

Невоспитанный сон — и целуешься там, во сне.

Ты придавлен работой, как пьяница колесом,

Ты снесён, унесён в подсознательный алый мрак.

Всем ветрам в чердаке, завывающим в унисон,

Всем бродячим собакам ты снишься, а мне — никак.

Ты не хочешь мне сниться, сбегаешь, — прогул, прогул, —

Прогоняешь мой взгляд и уходишь, рыча, в пике.

Но, как давний апрель, что меня под себя прогнул,

Неизбежно виднеешься в каждой второй строке.

Ты мне больше не снишься — придумывать разве сны,

Слушать стук загрудинный на скомканной простыне?..

Я всё время одна, но глаза твои так темны,

Потому что ты больше не снишься, не снишься мне.

* * *

Уже отхлынула заря от крыш златой Тьмутаракани,

И долька лунная в стакане горчит в преддверьи сентября.

И по колено в тишине за окнами проходят тени

Над грядкой крохотных растений, над кошкой, плачущей во сне.

Скорее вспомни обо мне!..

Златой чертог далёк, далёк. Дитя, не видевшее снега,

Следит, как по дороге с неба пыльцу роняет мотылёк.

Его неразличимый путь над пестротой земных соцветий

Следить умеют только дети. Скорее обо мне забудь!

Мы будем очень долго жить в ладу с листвой и мотыльками,

Ловить прозрачными руками неудержимой жизни нить,

Полузабытое родство, рожденье снега, вечность мига.

И наша смерть в картине мира не переменит ничего.