Преодолевая барьеры Степан Гаврилов, Эльза Гильдина, Константин Комаров, Дмитрий Лагутин, Василий Нацентов, Арина Обух, Борис Пономарев.
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 4, 2024

№ 3, 2024

№ 2, 2024
№ 1, 2024

№ 12, 2023

№ 11, 2023
№ 10, 2023

№ 9, 2023

№ 8, 2023
№ 7, 2023

№ 6, 2023

№ 5, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ




Преодолевая барьеры


Каждый молодой писатель, решивший всерьез посвятить себя литературному творчеству, сталкивается с различными соблазнами и препятствиями, затрудняющими выбор нужного пути. Эту тему редакция «Знамени» решила обсудить с несколькими молодыми прозаиками, поэтами и критиками — авторами нашего журнала, задав им ряд вопросов. С какими проблемами сталкивались лично вы и как с ними справились? Какие основные барьеры, на ваш взгляд, сегодня приходится преодолевать начинающему автору? Какой выбор у сегодняшних молодых писателей? Что, как и почему они выбирают?



Степан Гаврилов


Предельно жалко выглядит, когда начинают рассуждать о том, как во времена оно много читали и какими суперзвездами были писатели, а теперь-то вот, Юра, мы все проспали / Кали Юга / неолиберализм / конец истории / нужное подставить.

И совсем уж смешно, когда про это рассуждает условно «молодой человек». Что-то есть очень нездоровое и неправильное, когда молодой автор говорит и показывает, как трудно ему пишется, какой он трудолюбивый и настоящий, раз смог все-таки преодолеть сложности и начать работать. Но чего уж греха таить, с кем не случается. Иногда этот молодой автор — ты (то есть я).

Отвлекает и мешает буквально все: идеология, открытие нового катка в городе, аденоидный ринит сына, навязчивое техно в наушниках, режим в одной большой стране, тщеславие, хорошая эрекция, ChatGPT, заказы, которые взял сверхурочно, книги, которые не дочитал, долг, который не отдал родителям, споры со сталинистами, женщины и их мужчины, ЧВК, Великий пост, недосып, утопические мечты о временной автономной зоне и солидарности, крейвинг.

Хочется стать последовательным дарвинистом. Текст, который не смог преодолеть всех этих сопротивлений, не нужен ни тебе, ни мне. И по моему личному опыту, все эти проблемы возникают, когда ты слишком много и слишком хорошо думаешь о себе любимом, либо, наоборот, пускаешься в самоуничижение (это одно и то же). Кто и когда пообещал тебе, что будет так, а не иначе? Что это за желание такое инфантильное вернуться в липкую матку, в обитель дальную трудов и чистых нег?

Не хочешь и не можешь — не пиши. Сделай хорошо мировой литературе!

И в то же время достойный текст не может не считаться со всем вышеперечисленным. То, что ты не написал и не додумал, то, что так и не смог, — тоже часть текста, только другого, чьего-то другого. Литературная эволюция продолжается, только она никуда не ведет. И слава Богу!



Эльза Гильдина


Начну с препятствий, которые мне точно не мешают, но о них часто говорят другие авторы. Невозможно полностью посвятить себя писательскому труду из-за основной работы. Невозможно стать профессиональным писателем, потому что за литературу не платят. Надо кормить семью, какое уж тут творчество… Но для меня это то же самое, что жаловаться на нехватку времени читать книги. В транспорте или перед сном один рассказ точно осилишь. Так и с собственными текстами: раз в неделю один абзац все равно напишешь. На писательских форумах среди журналистов, копирайтеров и преподавателей я встречала строителя, грузчика, полицейского, онколога из кожно-венерологического диспансера и т.д. Они нисколько не уступали «профессиональным» литераторам в мастерстве и кругозоре, потому что превосходили их жизненным опытом. Эти авторы за кулисами того, на что другие вынуждены смотреть из зрительного зала. В свое время именно за «производственные» повести я получила денежные премии (работала на железной дороге и на почте). Мой опыт сослужил мне хорошую службу.

Все трудности у начинающих авторов почти одинаковые. Сначала не знаешь, куда податься со своим первым литературным опытом. А если в твоем маленьком городе все же есть какое-то подходящее творческое сообщество, то стесняешься показать, боишься критики. Но постепенно обрастаешь уверенностью, нужной информацией и пишущими друзьями, участвуешь в конкурсах (пусть и безуспешно), ездишь на бесплатные писательские семинары (информация о них в открытом доступе) и, если повезет, публикуешься в толстых журналах, получаешь в конце года журнальные премии или даже стипендии от Министерства культуры. И таким счастьем накрывает, когда некоторые редакторы любезно интересуются: «Дорогой автор, есть ли у тебя что-нибудь новенькое для нас?» Кажется: ну вот, дело-то пошло, и следующий шаг — издание книги!

Но дело не пошло, оно застопорилось. Я анализировала книгоиздательские опыты своих знакомых. И почти всегда получалось, что кто-то кого-то знал и кому-то порекомендовал. Это нормально. Так было, есть и будет. Я сама одно время переписывалась с редактором одного издательства только потому, что наш общий друг посоветовал ей обратить на меня внимание. Не это смущает. К сожалению, такие редкие счастливые случаи, подарки судьбы пытаются преобразовать в какую-то систему. Недавно наткнулась на интервью одного известного критика. Общая суть его слов заключалась в том, что не нужно начинающему автору вылавливать его и пытаться всучить свою рукопись. Лучше пойти на платные писательские курсы, где кураторы и преподаватели — его коллеги, и по их рекомендации он сам захочет оценить неизвестный текст. По его мнению, эти курсы необходимы даже не для того, чтобы научиться писать, а для того, чтобы влиться в литературную среду, обрасти полезными связями.

Мои знакомые платят за курсы, где преподают члены жюри литературных премий, в которых эти самые знакомые собираются в будущих сезонах участвовать. И руководителей писательских школ тоже можно понять. Приятно оказаться тем, кто выпестовал будущего лауреата. Это напоминает ситуацию из прошлого, еще до ЕГЭ, когда члены приемной комиссии вуза загодя становились репетиторами учеников выпускных классов средней школы — своих будущих студентов.

Опять же, не могу сказать, что такая тенденция является для меня серьезным препятствием. Каждый сам выбирает свой путь. Известный режиссер Сергей Соловьев говорил своим студентам: «Никогда не ревнуйте к чужому успеху, ваше место никто не займет». Этим и утешаемся. Иногда кажется: вот спустится литературный фей, облачит твою рукопись в твердый переплет, пригласит на бал в Доме Пашкова. Но такое случается только с самыми удачливыми и открытыми своему счастью. Я желаю нам всем быть именно такими, ведь талантливых много, они издаются, оказываются в премиальных списках, но со временем их забывают, а на поверхности остается самое сорное и легкое.



Константин Комаров


Вспоминается мне сакраментальная фраза, брошенная Андреем Серге­евичем Аршавиным болельщикам после позорного вылета сборной России с Чемпионата Европы-2012: «Ваши ожидания — это ваши проблемы». Молодой писатель, решивший посвятить себя творчеству, мечтает, подобно толстовскому князю Андрею, о «своем Тулоне» и зачастую находится в плену иллюзий, что это творчество материально украсит и обогатит его жизнь, а не подчинит ее себе всю и целиком. Удивительно, но ни Интернет, ни абсолютная открытость информации о незавидных писательских судьбах эти иллюзии не развеивают, иначе не звучал бы на каждой первой творческой встрече из звонких юных уст вопрос: «А сколько вы зарабатываете своим творчеством?» Укоренены в массовом сознании стереотипы о жизни богемных небожителей, о бытовании литератора как вечном празднике, который «всегда с тобой». Ослепленные этими завышенными и ни на чем толком не основанными ожиданиями, юные «мотыльки» летят на пламя «красивой жизни» и порой перегорают (в лучшем случае — «завязав» с творчеством, в худшем — физически покинув сей бренный мир), толком не начав жизни ни творческой, ни обычной. Антидот от этого яда прост: чем раньше молодой писатель поймет, что деятельность его непопулярна и особых выгод не сулит, что капитал, на который он может рассчитывать, — исключительно символический, и способов его конвертации в реальный — нет и в обозримом будущем не появится, что Марина Цветаева ничуть не преувеличивала, говоря: «ибо раз голос тебе, поэт, дан, остальное — взято», что впереди ждет не свободное парение сквозь время и пространство, а изнурительный психосоматический и ментальный труд, не дающий никакого ощутимого и внятно верифицируемого «выхлопа», — тем прочней он встанет на выбранный путь и тем легче будет этот путь преодолеть.

Нужно осознавать, что сочинение историй, фиксация неуловимых, глубинных движений души, попытки выразить «невыразимое» — все это очень далеко от понятия «профессии» как таковой (хотя разрабатываемый сейчас для писателей профстандарт, конечно, лишним не будет, если, разумеется, его пропишут грамотно, что чрезвычайно сложно). Словосочетание «литературная карьера», по сути, — такой же пример оксюморона, как, например, «горячий снег». Литература — не профессия, а Дело. Но чтобы иметь физическую возможность заниматься этим Делом, необходимо озаботиться приобретением «нормальной» профессии, которая будет худо-бедно кормить (если она еще и будет связана со словесностью, как, например, преподавание, — совсем хорошо).

Молодые писатели нередко путаются в приоритетах, ориентируясь не на то, что нового они могут поведать «городу и миру», не на «самостоянье» своего «месседжа», а на пресловутые лайки. Литературный процесс с его вызовами и посулами затемняет главное — уединенное взаимодействие с чистым листом. Сущность творчества подменяется его поверхностными атрибутами, связанными со стереотипным «образом поэта». Здесь перед вступающим в литературу автором во весь рост встают такие проблемы, как алкоголизм и прочие зависимости, депрессии, суицид. Писатели — народ тонкокожий и одними из первых попадают тут в группу риска.

Целый комплекс проблем обнаруживается во взаимодействии с читателем. Пушкин неслучайно сравнивал поэта с эхом по линии «безответности»: «тебе ж нет отзыва… Таков и ты, поэт». Здесь тоже нельзя жертвовать качеством в угоду количеству. «Провиденциальность» пусть немногочисленного, но «своего» читателя гораздо значительней, чем успех у читателя «массового», поверхностного (помню, с какой легкостью необыкновенной меня записывали в эпигоны Бориса Рыжего, руководствуясь чисто формальными и примитивными совпадениями), заискивание перед которым неизбежно приводит к конъюнктуре, халтуре, конвейерности и уводит от «штучности», без коей художественная подлинность немыслима. Ценен читатель, способный на духовное сотворчество, такого читателя молодой писатель должен воспитать и в себе, ибо автор, отказывающийся от внимательного, сотворческого чтения классиков и современников, сам себя «кастрирует» и ставит свои перспективы под очень большое сомнение. Стойкость к «суду глупца и смеху толпы холодной», равнодушие к «хвале и клевете», твердость и спокойствие хорошо бы выработать загодя, но по факту они приобретаются только в опыте, который, как известно, есть «сын ошибок трудных». Помня о том, что «ты сам свой высший суд», не следует забывать, что суд этот должен осуществляться «по гамбургскому счету».

В общем, стоит сразу максимально занизить планку ожиданий, обуздать здоровые амбиции, перенаправив их из области внешних «плюшек» в сферу творческого развития, верно расставить приоритеты, разделить главное и сопутствующее и обеспечить себе хотя бы минимальную материальную базу для занятий творчеством, быть готовым к стене непонимания, уяснить одинокость и трагизм своего труда. И если удалось разобраться со всеми этими «издержками», то дальше ждут хорошие новости: оказывается, что литературное творчество дает свой уникальный «профит» в виде ни с чем не сравнимого катарсического кайфа от процесса демиургического творения. И вот эти ощущения уже трудно на что-то променять, хотя и на них, по словам Бродского, подсаживаешься, как на наркотик.

Сложность еще и в том, что все очерченные проблемы решаются не раз и навсегда, но в общем-то всю жизнь, в ежедневном режиме. Знаю это по себе, сам поскальзывался и до сих пор скольжу, набивая синяки. Однако, судя по тому, что писать не перестаю — пока справляюсь, чего желаю и молодым товарищам по несчастью, осознанно запродавшим себя неблагодарному, но благородному писательскому ремеслу. Хватило бы воли и покоя, а справиться можно со всеми трудностями. Да и — скажем честно — без азартного преодоления этих трудностей литературную работу представить не только невозможно, но и представлять не хочется…



Дмитрий Лагутин


Прежде всего я — скосив глаза на диплом юриста — попробовал бы разобраться с терминами. Выбор нужного пути. Выбор пути. Путь. Мне видится, что путь писателя — молодого ли, немолодого ли — заключается в том, чтобы честно и без оглядки на «тенденции и вкусы» писать о том, о чем лично у него душа болит или поет. То есть писать свое и по-своему — не выворачиваться на­изнанку в поисках индивидуальности искусственной, а говорить из глубинной, «исходной». Соответственно, все, что может с подобного курса сбивать, и является препятствиями и соблазнами. Соблазн заигрывания с читателем — чтобы заинтересовать, чтобы запомниться, чтобы удержать привередливое внимание, чтобы с первого же предложения ухватить собеседника за грудки, да не отпускать ни в коем случае до последнего! Что там личное, что важное, когда читателя надо подбрасывать к потолку и обратно, ловить и снова подбрасывать, нужно ему подсовывать картинки, нужно вилкой по стеклу скрести, глаза пальцами двигать — чтобы читатель и не вздумал, страшное же дело, зевнуть или вовсе отложить текст как «неувлекательный». Или соблазн «рынка»: смотрим, что продается и покупается, ну и перетаскиваем локомотив с индивидуальных рельсов на магистральные с тем, чтобы ворваться в кучу-малу «коммерческой» литературы. Или соблазн «актуальности»: «вот это остро, вот об этом все говорят, а потому не буду писать про рыбалку — подводную, подледную, подземную и так далее — к которой лежит душа и о которой писать хочется, а буду вот про это, про злободневное?» Или… Да миллион соблазнов и препятствий, на самом деле — можно вспомнить про банальную лень. Про уныние — «не читают, не печатают». Про жестокий перфекционизм, про «синдром учителя», про иглу ожиданий — и так далее, у кого какой внутренний, так сказать, ландшафт. Так что да, миллион. И всему этому миллиону надо противостоять, чтобы сохранить себя — как автора и как человека. Что ж, по слову Экзюпери, человек познает себя, преодолевая препятствия.

И это еще речь о ситуации, в которой автору удается «всерьез посвятить себя литературному творчеству» и при этом не увольняться со всех работ. Но ведь иную деятельность с серьезным подходом к творчеству не совместить — пострадает и то и другое — и тогда уже можно говорить о совсем ином уровне «препятствий», когда на одной чаше весов лежат стабильность и карьера, а на другой — «путешествие к центру Земли» без каких-то обещаний и гарантий.

Лично я… Хочется кивнуть на внешние, социальные какие-то факторы, но одним из основных препятствий, через которое лично мне регулярно приходится перелезать, является все-таки лень. И тут уж не на кого валить. Это режиссеру нужно, чтобы следовать своему пути, собрать внушительную сумму и согнать на площадку три десятка человек — а автору ведь достаточно сесть за стол и писать.

Если же мы говорим о так называемых «социальных» барьерах, встающих на пути молодого автора, то тут никакого объема может не хватить. С одной стороны, диктатура рынка, десятилетиями формирующая специфическое читательское пространство — привыкающее к определенной «пище» — в котором может быть заточен до времени и сам автор. С другой — отсутствие… Отсутствие чего? Скажу «преемственности» — и повеет казенщиной. Скажу «института» (не образовательного, а «общественного», чтобы «схема литературного метрополитена», по которому можно двигаться, в воздухе витала) — и казенщиной не просто повеет, а она вообще собой все рассуждение заслонит. Но в итоге по провинции рассыпаны тысячи молодых авторов, которые годами пишут в стол и знать не знают ни про литературные журналы, ни про премии, ни про форумы, ни про конкурсы — я уж не говорю об издательских проектах — то есть они вообще не подозревают, что тексты их могут вдруг кому-то быть интересны, что у текстов их может быть будущее за пределами жесткого диска. Разве это не барьер? Это великий невидимый барьер, великая невидимая МКАД, разделяющая молодое авторское сообщество на активный центр и пассивную, но, быть может, очень важную зачастую для искусства периферию. Но вот молодой автор перелезает через этот барьер — или подкапывает его, или ломится в прорубленное кем-то окно, или вообще даже не ходит вокруг да около, а берет и рождается уже в пределах кольца. Что же дальше? А дальше его ждет пренебрежительное отношение одних «мэтров», косность и статичность литературных взглядов других, скитания по «структурам» и мнимое, но все же липкое предубеждение: «молодой автор равен автору начинающему», — которое неизбежно формирует и отношение, и подход (зачастую, страшное дело, к самому себе). А тут может подоспеть ощущение ненужности (в силу специфики рынка и разрозненности, фрагментарности литературного поля за его пределами; или в силу происходящих в обществе событий, заставляющих переосмыслять практически все, включая искусство как таковое), сомнения в целесообразности серьезного подхода, да и вообще какого-либо подхода. И запускается по кругу болезненная, сложная рефлексия — способная, однако, в итоге привести к каким-то важным лично для человека выводам, оправдать в его глазах то, чем он решил заниматься.

Если же задуматься о выборе, который стоит перед молодыми писателями сегодня, то он, по-моему, таков: либо идти в ремесло и коммерцию и ломать себя под законы рынка (или, в редких случаях, ломать законы рынка под себя), либо встраиваться в «течения» и «лагеря», зарабатывая очки авторитета внутри этих течений и лагерей (пусть не ломая себя, но, быть может, «надламывая»), либо просто писать свое — писать, писать и писать, не ожидая ни золотых гор, ни миллионных тиражей, ни многотысячных аудиторий. Выбирают, насколько я могу судить, и то, и другое, и третье — и, бывает даже, перемещаются между «тоннелями», спускаются с этажа на этаж, отталкиваясь от той же, например, рефлексии. Почему выбирают — и почему свое мнение меняют — тут уже не обобщить, каждую ситуацию нужно обсуждать отдельно.

Подводя итог: полон препятствий и препон путь молодого писателя! Как и учителя, как и врача, как и спортсмена, как и юриста… Да и вообще — человека.



Василий Нацентов


Начну, пожалуй, с конца.

Новая реальность, в которой все мы вынуждены существовать, не оставляет выбора. Компромисс уже не уместен. Для молодых писателей, особенно двадцатилетних, это наиболее острый вопрос. У нас нет той необходимой прививки от тоталитаризма: свободная юность вовсе не залог свободной жизни.

Мы переоцениваем свои силы. Нам не хватает образования, строгости к себе и непримиримости к окружающему злу и насилию. Жизнь для нас слишком легка, мы еще не верим, что может быть по-другому. Нам пора стать серьезнее.

Все писатели, и не только писатели, моего круга свой выбор сделали, но он как будто игрушечный. И вовсе не потому, что не подкреплен словом или делом (кто-то написал повесть, а кого-то посадили в тюрьму!), но потому, что мы не осознаем в полной мере ответственности за прошлое и за будущее нашей страны.

Придет время, и те, кто еще не родился, спросят: а что делал ты, как боролся и почему сдался? Вот что такое выбор сегодня — превентивный ответ на вопрос еще не родившихся потомков.

Я неосторожно произношу «мы», но говорю об этом как будто с зеркалом. Это я такой, и потому мы — такие.

Еще недавно казалось, что у нас нет поколенческого единения, что жизнь проходит в каком-то не вполне осознаваемом историческом промежутке. И вот мы в самом пекле, в самой сердцевине событий! Пишу сейчас эти слова, а за окном, в родном воронежском небе, гудят тяжелые военные самолеты, как будто наваливаясь на мою спину. Мы дошли до самой сути — вот она, набирай в ладони, как воду, режь, как густой разнотравный воздух…

Когда я только начинал, естественно, не думал обо всем этом, но в один момент довольно неожиданно встал перед тем самым выбором: с кем я, как думаю и во что верю? Что для меня свобода и родина, литература и история?

Может быть, если бы я ответил на эти вопросы раньше, удалось бы избежать некоторых ошибок, прожить драгоценные университетские годы более осмысленно и напряженно, и теперь я не говорил бы о том, что все исподволь чувствовал, что многое понимал, но (кто я такой!) ничего не мог сделать. Чем раньше мы ответим на эти вопросы, тем больше у нас будет шансов прожить достойную жизнь и написать настоящие книги.

Сделать выбор — это главное сегодня.

Конечно, никуда не исчезают и другие важные вопросы, которые волновали всегда. Как молодому писателю найти читателей? На что содержать себя и свою семью, как, работая клерком или курьером, успевать писать и т.д.?

Здесь я не скажу ничего нового. Разве что в очередной раз повторю, что думать нужно не о читателе, а о провиденциальном собеседнике, к которому стих летит «на сильных крыльях». Знать наверняка, что, если на место этого самого собеседника поставить «российского обывателя такого-то десятилетия», нам, как мы помним, сразу станет скучно.

Помнить о лучших, о достойнейших, прошедших лагеря и каторги, уехавших и убитых, о настоящих писателях и патриотах. Думать о небе и славе и делать дела на земле. Писать про книги своих друзей и соперников, пробовать переводить, работать в самых разных жанрах, спорить и благодарить и бороться, бороться.

Конечно, теперь, когда «традиционалистам» развязали руки (особенно это заметно здесь, в провинции!), когда «диктатура пролетариата», за которую так радели некоторые из нас, снова берет верх над одиноким голосом человека, будет гораздо сложнее. Те, кто только начинает писать, да и уже состоявшиеся, могут поддаться стрекотанью передовиц реинкарнирующейся газеты «Правда». С этим ничего не поделаешь.

Остается писать. Дело делать, как говорил чеховский профессор Серебряков. Это сейчас самое необходимое. Пока не поздно, пока еще можно. Наши книги ничего не изменят, но потом, когда все закончится, с ними, я думаю, будет чуть легче.



Арина Обух


Мне кажется, когда прозаик пишет, ему ничего не мешает: никакие барьеры, никакие препятствия. И, конечно, в этот момент он не «посвящает себя литературному творчеству», он так не мыслит, он просто пишет.

О соблазнах. Одно из искушений для молодых авторов — желание быть в «тренде». В общем, «быть или не быть?» — вечный вопрос.

И меня не то чтобы мучил такой соблазн, но я думала об этом. И один мудрый человек, писатель и литературовед, дал мне совет, которым я дорожу: «Оставайтесь единственной, лишь на себя похожей». И я послушалась. И не жалею об этом.

Кстати, интересно, что в России слово «тренд» не прижилось (ну так чтобы всерьез). В отличие, например, от «свитера», «ностальгии», «трамвая» и других замечательных приезжих слов. Как известно, любой язык отталкивает от себя все пластмассовое, но одновременно принимает то, что становится органичным для него. Мне нравится наблюдать за жизнью «живаго великорускаго языка».

По поводу выбора. Мой выбор заключался в следующем: кем быть — художником или писателем? Потому что гены: папа Павел Обух — художник, мама Светлана Мосова — писатель.

Художником я стала работать с восьми лет, когда проиллюстрировала книги Светланы Мосовой, которые вышли в издательствах «Геликон Плюс», «ДЕТГИЗ» и позже в «Эксмо-АСТ». Да, использовали детский труд. Платили конфетами.

А первая моя литературная награда случилась, когда мне было двадцать. Потом появилась и первая книга, и вторая, и третья — и все с авторскими иллюстрациями. Выбор состоялся: пером и кистью.

Однако не секрет, что во все времена представители старшего поколения порой относились с предубеждением к молодым авторам. Но мне лично кажется, что, когда закончится моя официальная молодость (и начнется неофициальная), я по-прежнему буду радоваться встрече с чужимталантом. Ну, как минимум, мне он будет интересен. И яникогда не буду произносить эту пресловутую фразу: «Да что он там может написать?! В свои двадцать лет!»

Существует только один способ узнать, что может написать молодой автор, — это открыть его книгу и прочесть.

Кстати, о профессиональных читателях. То есть о критиках. Один из них, причем очень авторитетный, на своем творческом вечере сказал: «Критика умерла». Я сначала подумала, что, с его стороны, это просто кокетство. Но потом он уточнил, что нынче критика не существует как процесс, и сегодня она больше похожа на самодеятельность: критиком себя может величать любой обозреватель.

С тех пор я представляю себе Критику как Прекрасную Даму, которую никто не видит, но все о ней говорят.

Так или иначе, а молодому автору все же важно встретить на своем пути талантливого, профессионального критика. Ну, как минимум, умеющего читать. Потому что бывают критики-обозреватели, которые читать не умеют.

Приведу пример. Одна из рецензий на мою книгу, опубликованная в уважае­мом журнале (и поданная как хвалебная), строго говоря, рецензией не являлась. Это был очень вольный пересказ прочитанного вверх ногами. Например, в рассказе «Бабочка февраля» мультиварку (со звуковым оповещением: «Ку-ку! Ку-ку!») автор рецензии называет «женой героя», «мадамочкой» и «женщиной, которая мужчине неизвестно кто». Согласитесь, принять мультиварку за женщину — это анекдот. Такое вдумчивое прочтение — это просто дар божий. И дальше вся рецензия в том же духе. Впрочем, я благодарна этому автору, он вдохновил меня на веселый рассказ.

Кстати, о вдохновении. Оно не продается, как сказало Наше Солнце, «но можно рукопись продать». Однако все знают, что молодому автору продать рукопись издательству — это все равно что подарить. Грубо намекаю на то, что прожить на гонорар нынче никак нельзя (а говорят, были времена, когда это было возможно, и жили вполне неплохо). Но это не катастрофа, а просто данность.

…Перечитала свой текст и подумала: а чего это я все выдумываю?! Мир был добр ко мне: написав свой первый в жизни рассказ, я стала лауреатом конкурса «Волошинский сентябрь», потом меня опубликовали в журналах «Звезда», «Дружба народов», «Знамя», «Юность». Мне посчастливилось стать автором издательства «АСТ» («Редакции Елены Шубиной»). Мою прозу перевели на пять языков, недавно моя книга вышла в Турции.

И, как сказано в стихах нашего гениального ленинградца, «…но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность».

Честно говоря, мне интересно прочесть ответы моих товарищей, моих сверстников, моих соседей по демографической яме. Всем привет.



Борис Пономарев


Самой большой проблемой на моем пути стало то, что весь современный литературный процесс существует преимущественно в Москве и Петербурге, а я живу в Калининграде. Однако мне повезло несколько раз побывать на семинарах молодых писателей и, таким образом, «заочно» войти в литературную среду. Возможно, с такой же проблемой столкнется любой молодой писатель из российских регионов. Выходом здесь окажется или активное участие в семинарах и конкурсах (фонд Филатова, АСПИР), или переезд в Москву. «Писать в регионах, публиковаться в столице» получится лишь у немногих авторов либо не получится вообще.

На мой взгляд, после двух лет пандемии и года СВО литературный процесс переживает сложные времена, и быть молодым писателем в этой обстановке нелегко. Попасть самотеком в печать сейчас чрезвычайно трудно. Издательства предпочитают публиковать «проверенных» авторов с уже имеющимся именем либо же «мейнстримные» книги. В этих условиях большим искушением для молодого автора будет попытка написать текст, ориентированный на читателя, — качественный жанровый роман либо же начавшую развиваться в последние годы литературу травмы, автофикшена и ориентального деколониализма. У такой рукописи будет больше шанс оказаться опубликованной и сделать имя своему автору. Возможно, это окажется неплохим решением.

Если изучить проблемы подробнее, то основных преград у молодого прозаи­ка, скорее всего, будет три:

— большая книга требует времени и сил, которые непросто найти в окружающих обстоятельствах;

— полученный результат легко может остаться «в столе»: малоизвестного автора не прочитают в самотеке, не возьмут в печать etc. То же касается и экспериментальной, неформатной литературы. Немногие издательства сейчас могут позволить себе публикацию «нерентабельной» книги;

— остроактуальную литературу — ту, которую Мандельштам называл «написанной без разрешения», — сейчас лучше всего печатать за рубежом и под псевдонимом, но без имени и знания механизмов литпроцесса весьма сложно попасть в зарубежное русскоязычное издание.

Однако «артхаусная», неформатная и молодая литература тоже имеет шансы быть опубликованной — к примеру, в литературных журналах. Несмотря на все обстоятельства, «толстяки» продолжают существовать и открывать новых авторов, и для многих молодых писателей публикация в литературном журнале будет отличным вариантом. Также, как упоминалось раньше, отличным решением будет участие в семинарах — где можно обнаружить путь в издательство или журнал. То же касается и конкурсов. К сожалению, такие молодежные премии, как «ФИКШН35», временно приостановили свою работу, зато «Лицей» открыл новый сезон.

Возможно, литературные журналы обретут новую жизнь (или смерть): доказательством этому, на мой взгляд, может послужить недавняя публикация стихов Германа Лукомникова в «Волге» (январь 2023 года). На протяжении двухсот лет в российской культуре литература зачастую вынуждена брать на себя особую роль, обсуждая непосредственно проблемы людей, общества и страны. В Великобритании, к примеру, подобную дискуссионную роль играет Палата общин; с той разницей, что у Палаты общин есть возможность влиять на политику государства, тогда как российская литература не обладает подобной привилегией. Литература — это еще и способ сохранить себя, сохранить внутреннюю человечность в неблагоприятных условиях; и, возможно, помочь читателю сделать то же самое. Молодой автор, работающий над книгой, должен знать, что он идет по той же сложной и благородной дороге, по которой когда-то задолго до него шли Иван Тургенев и Антон Чехов, — и, делая это, он исполняет не свое ремесло, а свой долг. По крайней мере, так должно быть в идеале.




Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru