|
Об авторе | Анастасия Кальян родилась в подмосковном Королеве в 1994 году. Окончила факультет журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова и там же аспирантуру. Публиковалась в журнале «Русское эхо», в электронном журнале «Формаслов», а также в сборниках. Лауреат литературных конкурсов «Сестра таланта» и «Хрустальный родник». Участвовала в литературных форумах и мастерских.
Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией писателей и издателей России (АСПИР).
Анастасия Кальян
Леший
рассказы
Одиннадцать тридцать две
— Чтоб вы там подохли в вашей службе поддержки!
— И вам хорошего дня!
Сейчас бы чаю, немного чаю, теплого чая с саусепом, и выдохнуть, и передохнуть. Но вот новый звонок, и нет шанса смотаться к кулеру.
— Никита, служба поддержки, здравствуйте. Чем я могу вам помочь? Да, возврат пылесоса только по гарантии. Нет, без гарантии нельзя. Даже если съела собака. Мы не отвечаем за качество бумаги. Ну, подождите, когда погадит. Вдруг повезет. Удачи.
На часах одиннадцать тридцать две. Поворачиваюсь к Сане, смотрю жалобно.
— Никитос, не зырь так. Не пойду я те за чаем.
— Но я же умру!
— Не-а, не получится, чел. Алло, здравствуйте. Александр, служба… Да. Да. Да? Да-а… Да, и да, и да. И вам всего доброго. Так, о чем это я? У тебя звонок, придурок.
Удрученно смотрю на экран, экран удрученно смотрит на меня. Встаю, иду за чаем.
— Слышь, Никитос, двадцать семь звонков на линии! Вернись, сволочь! — кричит Саня мне вслед.
— Либо чай, либо я сваливаю.
— Ну, не сможешь ты! Тока беспонтовые угрозы.
— Как уволюсь!
— Не уволишься, Никитос. Инфа сотка.
— Уволюсь!
— Какой же придурок, а.
Бешусь. Любимый чай кончился. И сахара нет. И даже воды в кулере. Получается, зря прошелся. Возвращаюсь, сажусь в кресло. Внутри будто мяч чеканят. Каждый удар по грудной клетке. Саня только усмехается. Вломить бы ему как следует. Да такой тощий, что с первого удара переломится. Звонок.
— Верно, вы позвонили в службу поддержки. Нет, в пылесосах не установлена камера. Понятия не имею, как ваша жена узнала. Поищите следы помады на одежде или волосы в ванне. Извините. Да, мы точно не устанавливаем камеры. Конечно, вы можете написать жалобу. Бланк есть у нас на сайте. Хорошо, хорошо, скину ссылку. С кого снять кожу? С меня? Ладно… Хорошего дня.
— Снять кожу? Крутяк. Пусть встает в очередь, — Саня улыбается, светит желтоватыми зубами.
— А ты и рад, да?
— Всегда рад, когда ты страдаешь, дружище.
Швыряю в него карандаш, уклоняется. Годы тренировок.
Потягиваюсь.
— Может, перекур?
— Не, рано.
— Да почему рано! Уже, — смотрю на наручные часы, — одиннадцать тридцать две. Ой.
— Што «ой»?
— Часы встали.
Он наклоняется к монитору.
— Не, все норм. Одиннадцать тридцать две.
Я тоже проверяю. И правда.
— Чет меня глючит. День какой-то бесконечный.
— В точку, Никитос, в точку, — вздыхает Саня.
И снова звонок. И снова, и снова, и снова. Почему они просто не изъяли бракованную партию? Столько возврата, треш. Люди психуют, а достается нам. Бесит.
Чувствую, что мяч внутри меня скачет быстрее, сильнее ударяется о грудную клетку. Саня щурится.
— Никитос, ты че качаешься как маятник? Аутист?
— Сам ты аутист. Просто с ума сойду, если не покурю щас.
Смотрю на часы. Одиннадцать тридцать две. И на мониторе. И на телефоне. Поднимаюсь, дохожу до настенных. Одиннадцать тридцать две.
— Сань. У нас часы встали. Вообще все.
— Гонишь? Алло, да, служба поддержки. Слушаю вас. Говорите. Алло?
Прохожу мимо столов. Все сидят в своих ячейках, работают взахлеб. У Тани в кружке стынет последний пакетик моего чая. За окном тихо, может, из-за того, что мы на самой верхотуре. У Сани на мониторе сидит муха. Отливает то зеленым, то фиолетовым. Я приближаю лицо, чтобы рассмотреть ее получше. Она не двигается. И я тоже застываю. Нет, это не я рассматриваю ее. А она меня. Своими большими глазами на тошнотворном тельце. Или это я тошнотворный? Отворачиваюсь и бегом курить. Саня кричит вдогонку что-то о придурках и звонках, но нет. Нет. Я несусь, влетаю в лифт, руки мокрые, холодные. Вытираю их о брюки. Мяч однотонно чеканит внутри. Мутит.
Двери лифта разъезжаются, выпрыгиваю. Дохожу до рабочего места. Стоп.
— Слышь, накурился? Из-за тебя меня прокляли. Бабуля, Софья какая-то, хочет говорить только с Никитой, блин. Так что давай, Никита. Ноги в руки и…
— Подожди.
Я мотаю головой и отступаю назад, назад, а потом быстро вниз по лестнице. Шестнадцать этажей, но ничего. Справлюсь. Только бы задышать свободно, только бы почувствовать ветер, волю, что-то.
Мяч внутри колотит с такой силой, что рвота подступает к горлу. Наконец, дверь. Открываю, врываюсь в офис. Все поворачиваются, глядят на меня. Я дышу, согнулся, руки на коленях. Меня выворачивает прямо там, у порога.
— Ну, дела-а, — тянет Саня. Гладит по спине, подает стакан воды. Откуда, кулер же пуст. Саня убирает за мной, чертыхается. Я пью, замечаю, что на часах одиннадцать тридцать две.
— Какая-то чертовщина, — говорю, задыхаюсь. — Не могу уйти.
— А куда это вы собрались уйти?
К нам подходит Валерий Дмитрич. Пиджак лоснится на локтях, и потом несет так, что невольно перестаю дышать. Опять мутит.
— Не видел вашего заявления.
— Я и не хотел увольняться, — говорю тихо, на оставшемся воздухе. Он подходит ближе.
— Чего бубните? Говорите четко!
Вдыхаю, и сразу же об этом жалею. Кашляю.
— Я… Не собирался увольняться. Просто хотел выйти.
— Куда это? Разгар рабочего дня! И не стесняетесь же начальства!
— Я на перекур только.
— На перекур! Вы уже дважды бегали, молодой человек! Из моего кабинета все прекрасно видно, между прочим. Не вешайте лапшу, идите работать. Без моего ведома никто никуда не уйдет.
Мяч снова разгоняется под ребрами, чеканит, вращается. Сжимаю зубы, аж больно. Сажусь. Работаю. Работа не идет.
— Да, я — Никита. Рад вас слышать, Софья Ивановна. Да, Александр передал мне, что вы звонили. Извините. Больше не отлучусь, да. Никогда. Обещаю. Так что там с пылесосом? Все хорошо? А, вы просто так… Нет, не нужно петь. Пожалуйста. Пожа… Софь… Софья Ивановна. Да, очень красиво. Звоните, если что-то случится с пылесосом. Хорошего дня.
Кладу трубку, откидываюсь на спинку кресла. Смотрю в потолок. Помню, однажды нас залило. Смотрел так же наверх, и закапало. Зеленые разводы после протечки так и остались. Кому какое дело. Работать они не мешают. Подумаешь, сыростью тянет. Кляксы напоминают червей. Жирных, мясистых, огромных червей. Они копошатся у нас над головами, а мы застряли внизу, и не выбраться. Одиннадцать тридцать две.
Хватит. Без его ведома никто и никуда? Таня как-то при мне печатала бланки. Два, пустой и заполненный, лежат в первом ящике, уж не помню сколько лет. Ящик как раз под кружкой с моим чаем. Оборачиваюсь. Тани нет. Встаю, забираю пустой бланк и кружку. Чай все еще горячий.
Генеральному директору. ФИО. Прошу уволить меня по собственному желанию. Дата, подпись, расшифровка. Дважды хлебнуть из кружки, надышаться. Конечно, не надышишься. Но я пробую.
Стучу. И мяч беспокойно стучит за грудиной. Валерий Дмитрич сидит за столом, такой большой и несуразный, медведь в детской машинке. Отчаянно воняет. Сегодня даже хуже обычного. Запах сладковатый, едкий, будто он таскает под одеждой мертвую крысу.
— Ну, что там? — бросает раздраженно.
— Да вот. Заявление, — кладу на стол. Он бегло просматривает.
— Вы же сказали, что не собираетесь увольняться.
— Сказал. Но передумал.
— Все ясно. Ладно. Тогда оплатите долг, и я подпишу заявление.
— Простите, какой еще долг?
— В понедельник вы пообещали одиннадцать пылесосов в подарок. А срок акции тогда уже истек. Возьмите ответственность.
— Но ведь акция была до понедельника включительно!
— Нет-нет, «до понедельника», значит, не включая понедельник. Критическая ошибка сотрудника, сами понимаете.
— Я могу просто позвонить людям, извиниться, мол, так и так…
— Нет уж. Так дела не делаются, молодой человек. В каком свете вы выставите компанию? Уплатите долг и свободны.
— Да нету у меня таких денег! Нету!
— Что кричать-то! Тогда продолжайте работать. Ежемесячно будем снимать процент с зарплаты. Сами не заметите, как все выплатите. Согласны?
Вид у Валерия Дмитрича понимающий-понимающий. Сидит, улыбается, благоухает. Мяч закручивается волчком, а перед глазами все плывет, двоится. Вокруг десятки Валериев Дмитричей, и все они растягивают губы в улыбке.
— Идите работайте, хватит рассиживаться, — говорят они хором.
Выхожу. Побродив, возвращаюсь к рабочему месту. Сажусь. Смотрю на Саню.
— Я не смог. Уволиться не смог.
Саня смеется.
— Я ж говорил тебе, придурок. Не уволишься ты. Не свалишь. Никак, понимаешь. Сиди-работай, ну.
Я смотрю на него, смотрю. Большие глаза на тошнотворном тельце. Я застываю, а он рассматривает меня. Мяч больше не скачет. Одиннадцать тридцать две.
Леший
— Почти пришли, братан.
— Я уже с-слышал это.
— Мы не туда повернули. Вот ща точно почти пришли!
Егор вздохнул. С утра он и не представлял, что сегодня будет бродить по лесу в поисках какого-то лосиноостровского треугольника. Когда Ярик нудел в трубку, как хочет мистики, Егор с особым удовольствием послал его. Раньше они вместе учились в универе, и отвязаться от Ярика было гораздо сложнее. Но теперь Егор совсем вырос, научился расставлять приоритеты и не чувствовать вину по пустякам. Ярик найдет другую жертву, а сериалы сами себя не посмотрят.
Как вышло, что вдруг сам перезвонил, согласился и теперь вот уже полчаса слоняется по лесу? Загадка.
— Я г-говорил, к-как сильно тебя н-ненавижу?
Ярик рассмеялся, взмахнув кудрявой головой.
— Ну, че ты. У нас же приключение, братан. Ты же вроде любишь мрачняк.
— З-зато тебя н-ненавижу.
— Ну, блин. Не ной. Там столько всего! Поляна зеркальная. Половина — потусторонняя. Ее птицы и звери боятся. Прикинь?
— Эт-то ты уже г-говорил.
— Люди там пропадают. Частенько.
— Тоже г-говорил. И к-когда это стало п-плюсом?
— А говорил, что…
— И что т-телефоны р-разряжаются, и что п-предмет, оставленный н-на одной ст-тороне, появляется на д-другой, все де-деревья, к-камни, лавки з-зеркально от-тражаются — все говорил! Лучше с-смотри, п-пожалуйста, на к-карту. С-сто лет т-тащимся.
Ярик сдулся. Дальше брели в тишине, нервозность набирала обороты. Егор никак не мог понять, чего здесь забыл, а Ярик опасался, что тот вот-вот сбежит и кинет его.
Егор и правда уже был готов слинять, когда Ярик резко остановился. Сверился с картой Лосиного острова в телефоне. Покрутил головой. Повернулся к Егору, и по шальному взгляду тот догадался: они на месте.
Не расшаркиваясь, Ярик защелкал затвором камеры. Почему-то в сети фото почти не нашлось. Егор же стал медленно обходить поляну по контуру. Животным не нравится? Бред. Егору показалось, что здесь теплее и уютнее, чем во всем лесу. И ветерок такой обволакивающий, баюкающий, молочный. Крапивы, конечно, многовато. Но кто же будет ее костить?
Он перешел на другую сторону, та показалась ему более темной, будто вечер здесь сгущался быстрее. Два сплетенных тонких дерева, похожих на фигурные статуэтки, раскидистый куст с мелкими жесткими листочками, чуть поодаль — высокая статная ель… Действительно, совсем такой же пейзаж он видел на другой стороне. Наверное, кто-то специально постарался. Но кто?
— Эй, братан! — крикнул Ярик ему вслед. — Ты только не забирай отсюда ничего. Ну, знаешь, на всякий случай.
Егор усмехнулся:
— К-какой суеверный.
Прошелся в тишине, наслаждаясь чуть щекочущим нос насыщенным запахом леса, и вдруг подумал, что неплохо бы палатку сюда, и погостить пару дней. В детстве Егор мечтал жить в лесу. Построить хижину, приручить лосей, зайцев и ежиков, вечерами играть на гитаре, чтобы лес слушал. Сейчас эта мысль перестала казаться глупой. А что? Людям Егор никогда особо не нравился, впрочем, это было взаимно: он сторонился одноклассников и однокурсников (не считая Ярика, эту битву невозможно было выиграть), выбрал удаленную работу и теперь почти счастливо жил один, никуда не выходя. Почти. Нечто внутри ныло и ныло, кололось и ранило, что-то требовало. Что-то вроде этого леса.
Егор протянул руку к еловой кисти и ухватился за нее, здороваясь. Неожиданно сильно укололся об иглы и, дернувшись, невольно оторвал веточку. С интересом понаблюдал, как собирается капля крови на уколотом пальце, медленно скользит по коже и падает в траву. Затем прижал ранку к губам, а ветку спрятал в карман джинсовки.
— Буду считать это подарком за ваше дерзкое поведение.
Послышался смешок.
— Ты чего тут, с деревьями болтаешь? — Ярик выглянул из-за спины. — И даже не запинаешься.
— З-знакомлюсь, — отмахнулся Егор.
— Ну, ты кадр, конечно. Пойдем уже. Я замерз.
— Ты же с-сюда т-так рвался! Т-только п-пришли и уже н-нагулялся?
— Ты че, братан? Мы тут уже полтора часа тусуемся, ну!
— С-сколько? — Егор взглянул на часы. — Ого.
— Ага. Глянь, как темно, а пока дойдем — ваще ночь будет.
Ярик был прав. Силуэты деревьев сливались и таяли вдали, воздух потяжелел и холодил нос. Но уходить не хотелось. На мгновение даже горько стало, так горько, хоть плачь. Егор медленно шел за Яриком по тропинке, каждый раз порываясь сказать, что никуда не пойдет. Какая глупость.
Они больше не блуждали и быстро выбрались из леса. Дома на Егора навалилась усталость, и он уснул, едва добравшись до кровати.
Проснувшись, поразился: надо же, проспал четырнадцать часов! Вот что лесной воздух с людьми делает. Почесав лицо, Егор укололся и понял, что в пальце застряла еловая иголка. Он осторожно вытянул ее. Всего лишь заноза, а больно-то до мурашек.
Пару часов спустя вдруг почувствовал, как одежда цепляется за запястье. Приподняв рукав, увидел, что из-под кожи торчит еловая веточка. Видимо, она вчера выпала из кармана на кровать, когда он переодевался, а ночью врезалась под кожу. Удивительно, что ничего не почувствовал. Егор потянул за ветку и вырвал ее. Боль резкой вспышкой промчалась по нервам, заставив зашипеть.
Он уже забыл об этом случае, когда вечером обнаружил на себе еще три ветки побольше: под ребрами, над коленом и на лопатке. Их он тоже вырвал, завывая от боли. Ранки долго кровоточили, не давая уснуть.
Следующее утро встретило его новым потрясением: мало того что насчитал на себе шестнадцать веток, так еще и мхом стал зарастать. Тер мочалкой до красноты, сдирая мох, а ветки снова вырвал, давясь рыданиями. Кровоточащий и дрожащий, позвонил Ярику. С ним все было в порядке: никаких веток и мха, ничего странного.
Тот приехал со своей сестрой-интерном Мариной, и они долго с задумчивым видом кружили вокруг Егора, по пояс раздетого. Когда их беспокойные переглядывания стало невозможно терпеть, он прикрикнул:
— Г-говорите уже!
— Впервые такое вижу! — выпалила Марина, и получила от Ярика тычок под ребра. — Прости-прости. Нет, я слышала про древесную болезнь. Люди покрываются наростами, которые, типа, похожи на кору дерева. Но из тебя растут еловые ветки, с иголками и все такое. Натурально. То есть это явно не наш случай.
— А что т-тогда наш с-случай? Мне п-помогут в б-больнице?
Она сжала губы и снова с тревогой посмотрела на брата.
— Слушай, — начал он. — Тут такое дело… В общем, мы подумали… Ну, только не бесись…
— Хв-ватит юлить!
— Я медик и, типа, не должна такое говорить, — подхватила Марина. — Но лучше бы тебе сходить к ведьме. Или к гадалке, там. Думаю, это больше по их части.
Егор истерично хохотнул.
— Ты д-действительно не д-должна такого г-говорить.
* * *
Надев самые широкие штаны и футболку, какие нашел, да любимую джинсовку, Егор отправился в поликлинику. Гадалки — это хорошо, но медицине как-то веры больше. Сидя в очереди, он слышал тонкий тревожный звон. В голове всплывали слова Ярика: «Ну, какая больница, братан? Это же не простуда! Заберут на опыты, вот и все лечение!»
— К-какая разница? По-помогли бы, — злобно бубнил он себе под нос. Женщина слева с опаской на него косилась.
Время приема приближалось, а звон усиливался. Егору казалось, что в этом звуке он различает четкое: «Нельзя». Наконец, подошла его очередь.
Егор встал, потянул за ручку двери, яркий свет кабинета полоснул по глазам, он сделал шаг внутрь, а потом бежал, оглушенный, прочь. Отчего-то хотелось в лес, бежалось в лес, но Егор вовремя спохватился и повернул домой. У подъезда околачивались Ярик с Мариной, которые, едва его завидев, все поняли.
Ухватили Егора под руки и повели в торговый центр. Эскалатор, еще эскалатор. Непонимание развеялось, стоило им подняться на третий этаж и остановиться у вывески «Ведунья».
— Добрый вечер! — громко известил о прибытии Ярик и втолкнул Егора в салон. Из полумрака к ним выплыла женщина в темно-зеленом бархатном платье. Она была гротескно накрашена, будто собиралась после сеанса играть в театре какую-нибудь вампирессу. Неприятно улыбнувшись, жестом пригласила Егора подойти ближе, а остальных, также молча, выпроводила прочь. Он уселся в кресло и подумал, что примерно так себе гадалок и представлял.
Та достала белый шар, водрузила его на стол.
— С ним я лучше вижу, — сообщила она.
Затем принесла пару кристаллов, села напротив. На стол положила синий мешочек.
— Это славянские руны. Начнем с насущного. С ваших отношений.
Егор кивнул. Еще кивнул, еще. Встал и побежал прочь. Чтобы он еще раз послушал всех этих любителей эзотерики!
Он свернул в ближайшую дверь, думая, что это выход на боковую лестницу. Но там оказалась служебная коморка. В углу сидела старушка в синем костюме уборщицы. Пахло моющими средствами и сырыми тряпками.
— Симпатичные у вас веточки, — указала она на запястье Егора. Тот стыдливо опустил задравшийся рукав. — Садитесь, — кивнула на соседний стул.
— Я лучше п-пойду.
— Садитесь, — сказала она с нажимом. И он сел. Стул болезненно скрипнул.
— И откуда у вас веточки?
Он пожал плечами.
— Из леса п-принес.
— А поточнее?
Хотелось огрызнуться. Но тихий мерный звон в голове успокаивал, так что Егор медленно выдохнул, прикрыл глаза и рассказал все, что произошло в лесу. И после.
— М-может, я р-разозлил м-местных духов? — спросил Егор.
Старушка покачала головой.
— Нет, не то.
Она пристально всматривалась в лицо Егора, будто пытаясь его разгадать. И молчала. Потом и вовсе закрыла глаза. Егор уже думал, что старушка уснула, и хотел тихонечко уйти. Как вдруг она ожила:
— Это дар. Подарок от леса.
Ее слова весь день крутились в голове, расползались и складывались по-новому, как в калейдоскопе.
«Кому нужен такой подарок?» — поразился Ярик, когда Егор скупо пересказал разговор со старушкой, опуская все важные, сокровенные детали.
Кому нужен такой подарок. Кому нужен. Кому.
* * *
Егор уже неделю сидел дома и обрастал ветками.
Веточка ели, уколовшей его, оказалось, так и лежала в кармане. Теперь она стояла в стакане с водой на подоконнике. Егор не был уверен, что это ей подходит, но в сети инструкции были слишком противоречивыми.
Звон, теперь тихий, сопровождал постоянно. Егор привык к нему, как к успокаивающей материнской ласке.
Прожужжал телефон — это беспокойный Ярик прислал очередное сообщение. Старушка сказала Егору, что потусторонний лес подарил ему кусочек своей души в обмен на кусочек его. И что он может обменять дар обратно. Если захочет.
Если. Она прямо так и сказала: «Если». Будто знала. Или правда знала.
Ярик ждал, что Егор сразу же кинется обратно в лес совершать обмен. Вот только тот никуда не пошел.
Почему? Почему, почему, почему.
Егор ходил по комнате кругами, ветки тихо шуршали. Кожу покрывал тонкий ровный слой мха. Сейчас, когда не вытравливал мох и ветки, они не беспокоили его.
Ярик думал, что вся эта зелень была приобретенной, что стоит вернуть дар лесу, и она осыплется, превратившись в пыль. Но Егор знал: на самом деле она снова втянется под кожу, спрячется, но никогда никуда не исчезнет. И будет дальше терзать его изнутри, колоться и ныть, как все эти годы. Так жить больше не хотелось.
Но кому он нужен мшистый и ветвистый? Никому. Он знал это. Даже тогда, когда зелень была спрятана внутри, люди будто чувствовали, что она есть. И сторонились его.
Ветка из стакана снова перекочевала в карман. Егор шел по лесной тропинке и слышал мягкий перезвон. Теперь он знал, что так разговаривают деревья. Они радостно встречали его, уже знали, кто он. Егор тоже теперь знал наверняка. Смартфон снова зажужжал, и на этот раз Егор взял трубку.
— Братан, ты где?! — закричал Ярик. Телефон пришлось отодвинуть подальше.
— В лесу.
— Ну, наконец-то, братан! Только че один пошел? Не стремно?
— Нет.
— Быро тогда разберись и возвращайся. Давай заеду к тебе и отметим.
— Не надо. Я ост-танусь.
— «Ост-т». Останешься… где?
— Тут. В лесу.
— Братан… — он помедлил. — Понимаю, что ты не в себе последнее время, но…
— Я в себе, все хо-хорошо. Теперь. Сп-пасибо, что привел меня.
Старушка сказала, что он пришел бы в лес и без Ярика. Рано или поздно. Но Ярик ускорил, помог, его следовало поблагодарить.
Егор вышел на знакомую поляну и прибавил шаг. Он трогал зелень деревьев и кустов, они приветствовали его. Вытащил веточку из кармана и положил ее под матерью-елью. Та тихо зазвенела. На пробу втянул свои ветки под кожу. Старушка была права: он может управлять ими, если хочет.
Егор вздохнул и отпустил себя. Стало спокойно. Хорошо.
Ярик еще долго кричал в трубку, просил притормозить, обещал приехать. Но телефон лежал в траве, и только деревья шумели вокруг.
| 
