НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Вымолчанное будущее

Юлия Крылова. На фоне белого. — М.: Воймега, 2022.

Назвать книгу «На фоне белого» — решение в некотором смысле смелое, но и закономерное для дебюта — поскольку, с одной стороны, перечеркивает написанное кроме (если мы воспримем эту фразу в значении «на фоне белого листа»), а с другой — становится точкой отсчета для будущего. Речь именно о книжном дебюте — в журналах (например, «Арионе», «Новой Юности» и др.) Крылова публиковалась с 2014 года. Нормальный срок, чтобы собрать сборник.

И настроить собственный голос, поскольку Крылова как поэт — выходец из провинциальных ЛИТО, а на переработку местечковости, которая часто привязывается даже к очень интересным авторам, нужно время.

Вот и «воймеговский» сборник — результат этой переработки себя, отступление от «традиции» узнаваемого письма, которое встречаешь во множестве, сброс (но не до конца) атавизмов любительского прошлого. И все же мне особенно дорого то, что приподнимается над ним, отличается всеми фибрами букв, смыслов и интонаций.

Я помню Юлию Крылову с начала 2000-х как сосредоточенного, смотрящего в себя человека — внутренняя работа и жизненные впечатления занимали в ней больше места, чем жизнь внешняя. Показная яркость была заменена мыслью, вдумчивостью; шум — тишиной. Эта же личная черта напрямую отражена и в стихах. И то, что она отложила книгу почти на двадцать лет, — говорит в ее пользу. С одной стороны, не стоит бояться выпускать книги (в этом была уверена, например, Римма Казакова), с другой — если чувствуешь, что еще не можешь перенести всего себя на страницы, если еще подводит внутренний поэтический слух, — лучше отложить.

Какая тема центральна для книги? — материнство, передача жизни (как говорит Юлия Крылова, памяти) — сыну; разрушенный кокон одиночества с приходом нового человека. Таинство зачатия и рождения Крылова обожествляет, в книге религиозные мотивы закономерно соединены с мотивом обретения жизни. При этом сразу, с первого текста, автор подчеркивает: ее история не связана с Новым Заветом; мир, который окружает ее, — библейский новодел, и если ангел и находится рядом, то на брелоке. Это моментально сбивает пафос отождествления с религиозным каноном, демонстрируя условность объединения сюжетов — перед нами обыкновенное чудо, чудо жизни, доступное каждому из нас.

Книгу «На фоне белого» запросто можно прочитать как дневник. О жизни, полной потерь, разбалансированной напрочь, до появления якоря и смысла в виде сына. Одиночество тут явное, скорее даже: одиночество в коконе нахождения с другим человеком: «на краях кровати / мы дальше друг от друга, чем в краях, / что за морем». Следовательно, книга — поиск. С раз за разом гибнущей надеждой. Когда звучат слова: «улетает голубка в океан голубой» — мы понимаем, что она не вернется. Отсылок к одиночеству, бесприютности, необратимости жизни и пути к смерти в книге очень много, но это свойство всех поэзий и поэтик всех времен — с древности и до самых инновативных техник. «и отправляешь жечь пустой огонь, часами наблюдая за конфоркой» — об этом же, еще и под руку с другой стержневой темой. Огонь-то не благодатный, а выжигающий.

Проговаривается она странице к 17-й, когда напрямик пишет про Марию, 30 сребреников за аборт (это на тонкой грани, но не кажется богохульством; очевидна метафора, как и сентенция о том, что любая жизнь священна) и о том, что «наверху казалось — будущая семья». Вот и еще одна тема книги: поиск семьи и дома.

               я останусь не месте — море уже во мне

               бьется в сердечном ритме. И кажется, между нами

               нет ничего. Лишь качается на волне

               мальчик с носом твоим и моими глазами.

Безотцовщина, с которой столкнулась сама Юлия Крылова в детстве, обернулась безотцовщиной для ее сына, и понимание/проживание этой ситуации травмирует как ее саму, так и ее стихи; несмотря на то что рождение сына она рассматривает как рождество, а материнство как мессианство.

Анна Нуждина в рецензии в журнале «Формаслов» точно заметила еще одну особенность книги: «Эта поэзия совершенно не экстатична, в ней нет утопического запала, только тихое чудо рождения или счастье от осознания, что быт становится комфортным». Ключевое слово здесь «становится», поскольку условно комфортный быт собирался по паззлам-осколкам некогда единого целого, совершая некое пересобрание себя.

В книгу попали тексты с середины 2010-х по 2021 год, и, если такое сравнение возможно, они росли вместе с ее сыном, захватив некоторый временной коридор до его появления на свет.

Это не эгоистичные стихи, тут «я» не выпукло — и многое сказано о других; Крылова наполняет сосуды строк мыслями о тех, кто был рядом, но оказался чужим, кто стал близок по высокому закону человеческой дружбы, кто ушел, оставив за собой незакрытую калитку боли… Даже в стихах о коронавирусе она концентрируется на умершем старике или девушке в хиджабе (хиджаб не скрывает улыбку — тонкое замечание).

Самое откровенное стихотворение о себе, на мой взгляд: «я пират одноглазый джо»:

               помню только страх ошибиться в ее кабинете¹

               и советский прибор —

               алюминиевую пластину с рисунком черной эмалью

               где кораблик скользит по трем полустертым волнам

               и если коснешься металла ручкой на проводке

               то будет ужасный п-и-и-и-и-и-с-к

               переходящий в крик

               инны-так-и-не-вспомнила-как-ее-там-по-отчеству

               крылова ты что слепая

               аккуратнее не заходи за линию

В целом в этих текстах немало отсылок к незрению и отсутствию звука, где-то это имеет физиологические корни (например: «единственный видящий глаз заклеен»), где-то речь о восприятии мира, от которого прячешься в кокон («и зимуешь в глуши — у Бетховена в голове»; «зрачки ты заменил стеклом»), что трактуется как попытка спрятаться от обжигающего болью мира.

О людях, которые обижали героиню текстов книги, Крылова пишет… с нежностью: и о собственном отце, и об отце сына, не оставляя внутри себя злости; даже не просто отпуская, а обнимая словами и сохраненной где-то внутри любовью. Любовь сильнее обиды, даже если любовь твоя, а обида — результат действий другого. Даже если отца — в том числе небесного — лишили родительских прав.

Я бы назвал книгу полной светлой тоски, поиска, в котором перед руками так часто оказывалась пустота, и, наконец, — нахождения себя — в своем сыне и будущем. В некотором смысле, «На фоне белого» — это и старт, и точка. Она и открывает, и закрывает проговоренные (иногда пробормотанные) темы — и новые стихи должны отталкиваться от новых реалий, новой жизни, новых травм и обретений. Только бы новое молчание не затянулось еще на двадцать лет.

Владимир Коркунов

1 Имеется в виду медсестра. — Прим. ред.