АРХИВ

Письма Марины Малич

Письма Марины Владимировны Малич (1912(?)–2002) происходят из архива Всеволода Петрова¹, замечательного искусствоведа, автора многих монографий по истории русской скульптуры, живописи, графики, чья повесть «Турдейская Манон Леско» (1946) сразу же с момента ее публикации (2006) утвердила его имя в мире художественной литературы как тонкого лирика в жанре «военно-полевого романа». С Петровым Малич была знакома с середины 1930-х годов, когда молодой сотрудник Русского музея стал все чаще появляться в квартире Хармсов на Надеждинской. Петров был очевидцем многих событий их семейной жизни, что послужило основой для его воспоминаний о Данииле Хармсе, написанных им на рубеже 1960-х и опубликованных значительно позднее.

После войны Петров стал мужем кузины Малич — Марины Ржевуской. Письма Малич к Петрову, Ржевуской и к их дочери Марине (Маре) стали содержанием этой публикации, за что я приношу свои благодарности Даниилу Петрову и Николаю Котляревскому (Санкт-Петербург), наследникам и хранителям архива.

Марина Малич, оказавшись после войны за границей, никогда не теряла связь со своими близкими, отправляя им письма в Ленинград. Первое из известных посланий было направлено из Франции (1947), где она жила с семьей своей матери. Следующие письма Петровым-Ржевуским (1960–1980-е) имеют штамп венесуэльской почтовой службы. Малич жила в городе Валенсия, крупном промышленном центре Венесуэлы, владела там книжным магазином со специализацией — литература по эзотерике. Письма содержат интересные подробности о ее жизни в этой южноамериканской стране, а также фрагменты ее воспоминаний из прошлого.

Ильдар Галеев

Архив семьи Вс.Н. Петрова, Санкт-Петербург².

I

Всеволоду Петрову

U.R.S.S. Ленинград, Институт усовершенствования врачей, Кирочная ул. Всеволоду Николаевичу Петрову³ — Marina Wycheslavzoff⁴, Domaine de St. Brigitte Grave de Peille pres Nice (A.M.) France

6 февраля 1947

Дорогой Всеволод Николаевич!

Пишу на всякий случай, быть может, ответите, если есть время и получите мою открытку. Так хотелось бы узнать о Вас хоть что-нибудь. Я узнала, что Маринина тетя⁵ жива, но всеми брошена и одинока. Я дам Вам адрес, во имя Дани, которого она так любила⁶, напишите ей и разыщите, если ее там нет, и спросите, могу ли хлопотать, чтобы она ко мне приехала, раз она здесь никому не нужна, старая и, наверное, больная⁷.

Могу ли послать посылку с вещами или она по-прежнему на меня сердится и ничего не хочет от меня принять? Так и напишите ей, мне больше жизни нет с тех пор, как я узнала, что она всеми брошена. Друг мой, помогите. Я так много выстрадала за время войны из-за проклятых немцев, что у меня полголовы седой. Я не замужем и никогда не забуду покойного Даню, вот было 2-го февраля 4 года как он умер⁸, и все стоит перед глазами, точно это было вчера.

Я верю, что если Вы получите мою открытку, то исполните мою просьбу и найдете ее, где бы она ни была⁹, и передадите ей, что я прошу. Я хочу, чтобы она последние дни дожила возле меня, я облегчу ей все страдания, хотя знаю, как горько покидать родину и как вы все ее любите, но она одинока. Ее дочь, видимо, стала ненормальной, что бросила ее как собаку¹⁰.

Напишите, дорогой, если Вам не скучно, хоть строчку, что Вы живы и здоровы.

Нежно Вас целую, как и люблю

Марина Владимировна

Адрес: Москва, Малая Пироговская, 16, кв. 216. Екат. Вас. Каверина¹¹

II

Марине Петровой¹²

7 февраля 1966

Valencia, [Венесуэла]

Дорогая Марочка!

Спасибо за письмо и за фотографии. Грустно мне было смотреть на бедную Олю, тем более что, я думаю, она никогда счастливой не была — у нее всегда было что-то печальное в лице и очень уж несчастный характер. Я думаю, что в жизни она была гораздо красивее, чем на фотографии — у нее всегда была ужасно неестественная поза на карточках, и поэтому выходит страшно напряженное лицо, возможно тоже, что и фотограф был плохой. Так все это грустно кончилось, и так я мечтала, что мы еще встретимся с ней, была всегда такая нелепая мечта и никогда она не сбылась¹³.

<…> я тоже что-то тебя попрошу. В этой посылочке я вложила черную кофточку-джемпер для моей мамы — Лимочке¹⁴ — как ты ее зовешь, так будь милой, заплати за нее пошлину. Я знаю, что у мамы нет ни гроша, а отсюда я не могу заплатить пошлину, т.к. не знаю, сколько берут.

Я, конечно, не хочу, чтобы моя мама об этом что-нибудь знала. Постарайся быть ласковой к Лимочке, у нее осталась только ты. Всю свою жизнь она отдала другим, и это так больно и тяжело — остаться такой одинокой в старые годы.

С этой же почтой посылаю тебе книжечку с модными танцами, быть может, она тебе пригодится — у вас, наверное, все это уже в моде тоже.

У нас здесь в Валенсии открыли новое заведение, как бы ночной клуб, который называется Дискотэка, это слово французское и обозначает «собрание дисков», т.е. пластинок. Это заведение нельзя назвать рестораном, т.к. еды там никакой нет, а только алкогольное питье. Туда приходят люди, чтобы танцевать под граммофонные пластинки, которых больше 1.000 — так что на все вкусы — заказывай, что хочешь. Зало очень роскошное: стены обтянуты красным фетром на полу — толщенный красный ковер — мебель очень низкая, черная кожаная. Потолок сделан из полосатой материи красной с черным и подражает [под] палатку, на стенах висят шкуры леопардов и тигров и круглая паркетная штука, как большой поднос — для танцев. Клуб этот называется SAFARI.

Мы пошли туда в воскресенье на открытие, было очень забавно, но это, конечно, больше для молодежи, т.к. главным образом для танцующих — да, конечно, света почти нет, такой, знаешь, полумрак, так что, в крайнем случае, можно перепутать свою тещу с хорошенькой барышней! Нас была целая компания, а то вдвоем так и скучно, если это не какая-нибудь влюбленная пара. Ну, вообщем, ничего, здорово эффектно. Есть ли такие Дискотэки в Ленинграде? У нас в Валенсии это первая, но в Каракасе их штук 10 и все битком набиты, вечером все столики заняты.

Ты спрашиваешь про балет — конечно, я ездила его смотреть! Успех был очень большой, и театр был полный. Конечно, нельзя сравнивать с тем, что представляет собой Мариинский театр, но было очень-очень хорошо. Потом мы пошли за кулисы и разговаривали с артистами — все очень милые и простые. Внеш­ностью гораздо лучше, чем мое поколение, — более тонкие — красивые руки и ноги. Все очень молодые, и так приятно слышать отовсюду русскую речь¹⁵.

Мне кажется, я понемножку стала забывать свой язык, т.к. никогда на нем не читаю — не хочу бередить старых ненужных воспоминаний¹⁶.

Вряд ли придется когда-нибудь увидеть свою землю и поэтому лучше о ней не думать! <…>

Пожалуйста, будь ласковой и доброй с Лимочкой, она такая бедная и одинокая.

Твоя тетя Марина

Love

III

Марине Петровой

20 октября 1969

Дорогая Марочка,

<…> мне бы так хотелось всех вас повидать. Ведь мы росли вместе с твоей мамой, и ты для меня близкая и родная. Единственное, что у меня осталось, это что я еще молода характером, несмотря на мою седину! Сюда как-то до нашей далекой Валенсии добрел русский фольклорный балет, и я часть труппы принимала у себя. Все молоденькие и очень симпатичные, на прощание подняли меня на руках под потолок и провозгласили «Ура» за сердечный прием!

Возили их на пляж — все очень стройные, одетые в самые модные «бикини», да ты и сама, наверное, купаешься в таком же. Я сейчас посидела на диэте и сбросила 6 кило — теперь пришла к моему старому весу — 49 кило и чувствую себя гораздо лучше. В тропиках нехорошо быть толстой, а когда стареешь, надо еще больше следить за собой, чтобы не быть противной! Сейчас я стала совсем в «форме». Хоть бикини надевай!

Когда же вас увижу? Беда, что дорога такая дорогая — никак не осилить, а то бы я приехала. Даже пробовала поиграть в лотерею, но, конечно, ничего не получилось.

<…> Я тебе писала, что получила Данину книгу, такое тебе спасибо, родная. Эта фотография его, что на первой странице¹⁷, у меня есть, и я помню даже, когда она была сделана, и так помню куртку, в которой он снят. Все это вновь разбудило старые воспоминания.

Как все это далеко — хотелось бы посидеть с твоим папой и вспомнить вместе всех дорогих друзей и прошедшие годы, о которых я никогда не забуду.

Так хотелось бы вновь увидеть Ленинград с его мостами, набережными и голубой мечетью. Какая же это красота, а белые ночи!

Помню, как мы с Даней частенько возвращались с Петербургской стороны ночью и ждали свода мостов — за спорами, мечтами и разговорами пролетала незаметно ночь, и когда возвращались пешком всегда, как зачарованные, любовались Невой, Петропавловской Крепостью и Островами.

Нет на свете такого города, даже с Парижем не сравнить, т.к. там нет нашей Невы.

Тут жизнь совсем иная — вот и сейчас пишу тебе, а рядом лежит пистолет — на случай воров. Даже смешно сказать. На нашей улице не осталось ни одного дома, которого бы не обчистили! Даже собаки не помогают, они, мерзавцы, их усыпляют.

Напиши мне скорее, моя родная девочка. Поцелуй маму и передай сердечный привет папе.

Твоя Марина

IV

Марине Ржевуской

Ок. 1967–1969

Дорогой Маришон!

<…> Сомневаюсь, чтобы у кого-нибудь из нас удачно сложилась бы жизнь — предполагаю, что все наше поколение, так или иначе, пострадало.

Знаю ли я того человека, о котором ты мне писала? Я удивилась, когда узнала, как сложилась твоя жизнь. Мне думается, вы очень разные люди с Всеволодом — я как-то никак не вижу вас вместе!

Так хотелось бы с тобой посидеть и проболтать всю ночь! Так хотелось бы все-таки понять и Ольгину смерть. Ведь покончить с собой можно только в молодости — или у нее вообще было нервное расстройство, ненормальность? Она всегда была странной и такой уж не счастливой — даже в детстве. Мне только жаль маму — что только ей не пришлось пережить, даже страшно.

Спасибо тебе за маму — что я еще могу сказать? Я знаю, что тебе от этого ни холодно, ни жарко, но чем, дорогая, могу помочь? Слава богу, что не нужна стиральная машина — я так расстроилась, что не могла [вам] ее прислать.

V

Марине Ржевуской

13 июля 1978

Только что получила твое письмо, и трудно мне поверить, что ты потеряла Всеволода, что он ушел из жизни еще сравнительно молодым — ведь ему было, по-моему, меньше лет, чем мне¹⁸.

Мне очень грустно, что ничем я, даже длинным письмом, не могу тебе помочь в твоем одиночестве, ибо это то, что ты чувствуешь сейчас, несмотря на то, что когда-то мне писала, что между вами не было больше близости.

<…> На фотографии Всеволод такой же, как<им> я его помню, точно годы его не коснулись. Предполагаю, что умер он от сердечного припадка?¹⁹ Если так, то, по крайней мере, не мучился.

Постарайся, дорогая, если можешь, написать, и не падай ради бога так духом, вспомни нашу несчастную Ольгу.

VI

Марине Ржевуской

20 декабря 1978

Представляя себе приблизительно твой брак с Всеволодом, я как-то не совсем осознавала, что ты так к нему привыкла. Мне всегда казалось, что у каждого из вас была своя, отдельная жизнь, независимая один от другого.<…> Очень редко также, что браки бывают удачными, и вы оба были очень разными, и я как-то никогда не думала, что вы друг к другу подходите. <…>

Наверное, обеим нам было бы приятно вспомнить некоторые моменты — ведь жизнь вся еще впереди! Но не могу сказать, что наша-то уж очень была беззаботная — многое из прошлого я ни за что не хотела бы вновь пережить!

Да, я помню Екат<ерину> Конст<антиновну> Конст²⁰. Она, кажется, была скорее красивой²¹. Не понимаю никак, почему никого не было на похоронах Всеволода? А где была его сестра²²? Причина твоего расхождения с мужем мне скорее понятна, но вот Ваш брак вообще не понимаю, на чем он был основан — не было ли снобизма со стороны Всеволода²³? Относительно тебя я никогда не думала, что ты бы могла в него влюбиться, и с какой стати ты продолжала тянуть лямку, если у него была другая женщина, и почему она вдруг стала на первое место, когда для всех старых друзей ты была его законной женой? Всеволод, по-моему, вообще легко влюблялся, он скорее был сэнтиментальным внутри и рисовал себе образы несуществующих дивных женщин — в кот<орых> верил он один. Мне кажется, также было и с Ек. Конст., если не ошибаюсь? Жизнь прожить дано всего один раз, и она всегда прекрасна — мы же сами ее калечим. Возьми пример Ольги, она никогда не выходит у меня из головы — почему она в таком возрасте покончила с собой? Откуда у нее взялась такая ненависть к родной матери — да еще и такой беспомощной и жалкой, какой была мама. Ведь у мамы никогда не было своей жизни — она ее всю отдала на воспитание других детей. Я никогда не забуду, что она сделала для меня со дня моего удивительного рождения! <…>

То, что сейчас у тебя происходит с рукописями Всеволода, случилось и со мной, только сравнительно недавно — когда Америка и Европа разыскали Данино творчество и стали печатать его книги на разных языках. Со всех сторон посыпались ко мне письма и т.д., даже еще год тому назад какой-то писатель, о котором я никогда не слышала, написал мне из Москвы, да еще и просил мою фотографию! Через это, дорогая, тоже надо пройти, ибо ты жена Всеволода, так что потерпи. Это к чувствам и к интимным переживаниям внутри не имеет отношения.

VII

Марине Ржевуской

14  апреля 1979

<…> Что касается жизни, то к ней никто и нигде никогда не подготавливает — поэтому человек вслепую и творит глупости на глупости и кончается трагедией, как в Ольгином случае — не хватило внутреннего материала, чтобы прямо в лицо посмотреть и увидеть самое себя.

Как-то яснее и понятнее отрисовалась твоя жизнь, хотя и трудно нам обеим отдать себе отчет во всем случившемся и пережитом за больше чем 35 лет!

Я понимаю, конечно, на чем вы сходились со Всеволодом, и также понимаю, что только на тебе ему хотелось жениться, и то, что он не захотел разводиться²⁴ — тоже ясно — он жил в мечте и никакой охоты, я думаю, не имел сталкиваться реально с целой чужой семьей, да еще и нацепить себе на голову какую-то ответственность — так было гораздо удобнее ему — я всегда думала, что по своему характеру он должен был быть эгоистом — во всяком случае 90% мущин всегда бывают эгоистами, а особенно те, что небольшого роста — но, вообщем, все этим страдают!

Печально, что ты потеряла твою «отдушину» — твоего друга. Самое, конечно, тяжелое, я думаю для всех — это то, что вам пришлось все время жить с детьми, когда и у вас, и у них должна была бы быть своя собственная жизнь — это морально очень тяжело для всех. Что тебе не хватает Всеволода после 30 лет совместной жизни — это более чем ясно, и чувство одиночества должно быть ужасным. Жаль, что ты в «неблизких» отношениях с сестрой Всеволода — все же семья, но, увы, почти всегда семья дальше, чем настоящие друзья.

Я не помню сейчас, по какому поводу я тебя спросила, была ли ты на «Вы» со Всеволодом. Я с Юрой тоже всегда на Вы²⁵. Думаю, что это признак не-полной близости — как физической, так и интеллектуальной. <…>

Как печально закончилась вся наша семья, страшно даже подумать <…>. Что касается Олиного отношения к маме — трудно понять. Когда мы жили вместе, мне всегда казалось, что Ольга была очень умной и удивительно честным и прямым человеком, что она была как-то выше всяких слабостей и грехов! Мы всегда видим человека не таким, как он есть на самом деле, а таким, как нам хочется, чтобы он был — в этом большая ошибка, а главное — это всегда вызывает страдание, т.к. приходит разочарование. А виноваты-то всегда мы сами. Это всегда особенно ясно видно в любви — влюбляешься в отражение, а не в самого человека — со всеми его недостатками — которых, конечно, никто в этот момент не хочет видеть!

VIII

16 августа 1981

<…> Конечно, это совершенно глупо, но очень несимпатично будет умирать и быть похороненной в Венецуэле — увы, не люблю эту страну. Очень уж подлые здесь люди — смесь индейцев с неграми и испанцами, это дало очень плохие результаты. Вообще, до чего надоела Латинская Америка — все одно и тоже — все воры без исключения и всюду, в конце концов, одинаково, какое может быть сравнение с европейской культурой. <…>

Если найдешь фотографию мамы, то пришли, так бы мне хотелось ее увидеть — была одна, совсем уже тогда выцветшая, где она сидит на диване в платье от Ламановой²⁶ — белый шифоновый хитон, вышитый черным стеклярусом и подол, кажется, обточенный скунцем, и большой черный бант на боку из тюля! Так хорошо я это помню! Мы играли в детстве в «театр» и употребляли все эти «тряпки»! Не знаю почему, но я всегда играла мужские роли! Как все это безумно, бесконечно далеко!

Не думаю, что ты должна себя упрекать, дорогая, мама²⁷ предпочла жить с тобой, а не с родной дочерью. И я представляю, как тебе тоже должно было быть тяжело, в особенности, как я представляю себе твою жизнь тогда со Всеволодом — не знаю, мог ли он наполнить твою жизнь. Он был романтиком, слишком слабым, но, по всей вероятности, упрямым человеком, не думаю, что с ним было бы легко жить. Мне кажется, что он всегда жил как-то около жизни, не знаю, схватываешь ли ты мою мысль? Он не погружался в нее, как напр<имер>  сделала я — несмотря на все мои ошибки я прожила без страха, и к старости, в конце концов, научилась себя не упрекать и не грызть, т.к. это совершенно бессмысленно. Думаю, что у каждого человека написана при его рождении и судьба. Если бы я могла рассказать все перелеты моей жизни, мою встречу с Ольгой Владимировной²⁸, с моей теткой Лизой²⁹ — всю обстановку тогдашнего времени — было бы, конечно, легче понять всю мою историю — все было необыкновенным, как в романе или фильме: сейчас даже не верится, что героиней всего этого была я!! Абсолютно фантастично. Во всяком случае, наверное, мы бы с тобой не соскучились, проговорив много ночей подряд!

Я полностью понимаю мамин характер. Она была бесконечно добрым, удивительным человеком, но, вместе с тем, и очень поверхностным. Она была примером своего времени и той эпохи, к которой принадлежала. Больше всего обожала тряпки и всех нас баловала и любила, она сделала для всех с полным сердцем, все, что было в ее силах, выстрадав больше, чем кто бы то ни был из нас, т.к. она не принадлежала Новому Времени и вообще мало что понимала — ведь никто в нашей семье положительно ничего не читал! И Ольга была продуктом этого воспитания и, бедная, старалась жить в каком-то выдуманном ею мире, к которому тоже не принадлежала. Поэтому после смерти мужа³⁰, который ее баловал и заменил отца, кот<орого>  она обожала, ей незачем было жить. Старость очень жестокая и страшная пора, и если к ней не подготавливаться — с ней трудно бороться. Оля считала себя красивой и элегантной, но это, увы, ведь не навсегда? После 60-ти лет все это исчезает, но остается другое — понимание, опыт, мудрость и т.д., а если к этому прибавить и ум, то можно многое победить, но она, бедная, с этим не справилась. <…>

Мне сейчас 68³¹ — и здорово стала уставать, на мне лежит весь дом в 2 этажа, сад (небольшой), но надо собирать упавшие листья и его поливать. Покупки по дому, весь магазин — у меня одна помощница полька, все платежи, поездки в Каракас, где я сама выбираю книги, т.к. наша специальность — восточная философия, ну и, конечно, все остальные выходящие новинки. Искусство не пошло, Валенсия для этого слишком примитивна — у нас даже нет театра, а почти 1 миллион населения! И еще 3 раза в неделю по утрам хожу на йога — yoga — не знаю, вдруг, как пишете по-русски! Каждый раз по 1 1/2 часа. Субботу работаю одинаково, кроме того все мою, но, конечно, в машине, и, что надо, глажу. В дом невозможно взять человека, т.к. обокрадут. У меня работал один раз в неделю Пэдэраст, здорово чистил, но мы с ним поругались, т.к. они ведь ненормальные люди и с необычайными претензиями, а этого я терпеть не могу, и у него всегда все болело, вдобавок он еще схватил гоноррэю — но об этом Юра³², конечно, ничего не знал, а то бы с ним был бы удар!!!

Словом, я опять все скребу сама, и нет времени почитать и ответить на письма. Видишь, в этом смысле я тебе очень завидую. Ты сидишь в Ораниенбауме на даче, и льет дождь, а я тут пекусь в тропическом ярком солнце — никогда человек не бывает довольным! Во вторник поеду на пляж с моей приятельницей, у нее пропуск на частный пляж в кокосовом лесу, очень красиво, но плавать нельзя — только мочиться на берегу, очень бурные волны и сумасшедшие течения в разные стороны. Надо быть страшно осторожным — это тебе не остров.<…>

Зарабатывает ли какие-нибудь деньги твой художественный зять³³? Я страсть как боюсь людей с артистическими наклонностями. С гениями было трудно, как с покойным Даней, но все же он был исключительным — ведь его книжки переведены на английский, немецкий, французский, чешский и не знаю еще какой — у меня они есть. <…>

Волосы я не крашу, они у меня вроде как соль с перцем и Фолкнера я люблю, но не читала всего — приходится быть в курсе новой литературы — на классиков нет времени, но главное — увлекаюсь Буддизмом.

Публикация и комментарии  Ильдара Галеева

1 В предыдущем номере — № 11, 2022 — мы публиковали дневник Марины Малич за 1940 год из того же архива. Там же, в предисловии публикатора, подробно рассказано о жизни автора дневника и ныне публикуемых писем.  — Прим. ред.

2 Публикация по оригиналам. Подчеркивания и орфография — авторские, пунктуация — редакторская. Краткие выдержки из писем VI и VIII были опубликованы в: Даниил Хармс глазами современников. Воспоминания, дневники, письма. Под ред. А. Дмитренко и В. Сажина. — СПБ., Вита Нова, 2019. С. 461, 463.

3 Приведенный адрес — место расположения института, в котором работал академик Николай Николаевич Петров (1876–1964), отец Всеволода Николаевича, медик, признанный в научном мире специалист по онкологическим заболеваниям. Очевидно, Малич писала на адрес института, а не на личный адрес для того, чтобы обезопасить Всеволода Николаевича. Получение писем из-за границы в эпоху «холодной войны» грозило адресату неприятностями.

4 Марина Малич после окончания войны воспользовалась формальным поводом — воссоединением со своей семьей (с семьей своей биологической матери — Ольги Владимировны), чтобы легализоваться на Западе. Муж О.В. — Михаил Иванович Вышеславцев (1886–1963) дал ей свою фамилию, то есть признал ее таким образом своей приемной дочерью. В этом статусе она проживала до 1948 года, после чего Марина Владимировна вышла замуж за Вышеславцева и покинула с ним Европу.

5 «Маринина» — имеется в виду Марина Ржевуская (1915–1982), кузина Марины Малич. «Тетя» — Елизавета Алексеевна Верховская (урожд. Голицына; 1891–1971), которая действительно приходилась двоюродной теткой Марине Малич и теткой по более отдаленной ветви — Марине Ржевуской. Малич сообщает эту деталь Петрову неслучайно: Петров и Ржевуская с 1946 года фактически находились в гражданском браке. Е.А. для Малич с детства была приемной матерью, ввиду того, что биологическая мать Марины Владимировны после рождения ребенка оставила семью и уехала за границу.

6 В дневниковых записях Хармса 1935 года приводится список его кредиторов («Долги»), в котором упоминается и Елизавета Алексеевна Верховская (Даниил Хармс. Горло бредит бритвою // Глагол, литературно-художественный журнал. — № 4, 1991. Сост. и коммент. А. Кобринского и А. Устинова. — С. 125.

7 Елизавета Верховская, в прошлом — княжна Голицына, была сослана в Казахстан, в Карагандинскую область, где находилась на спецпоселении (1935). Оттуда переведена в Уфу (1936). После войны (1946) она проживала в Рыбинске (об этом — в письмах Е.К. Лившиц Вс.Н. Петрову — «Я черпаю силы в нашей дружбе и вере в счастье». Публ. и вступ. ст И. Галеева // Знамя. — № 3, 2021. — С. 173), а затем оказалась в Москве. Об этой новости в своем письме Малич и сообщает Петрову.

8 Ошибка памяти. Хармс умер 2 февраля 1942 года, то есть прошло не четыре года, а пять лет.

9 Вс.Н. Петров не только выполнил просьбу Марины Малич, но и переселил и прописал Е.А. Верховскую к себе в ленинградскую квартиру (примерно в 1950 году, после того, как он официально оформил брачные отношения с М. Ржевуской). Из письма Вс. Петрова Марине Малич: «27 мая 1971. Дорогая Марина Владимировна. Сегодня в 8 часов утра скончалась Елизавета Алексеевна. Жизнь стала ей в тягость уже шесть лет назад, после гибели Оли [Ольги Николаевны Верховской]. В начале прошлого года у Елизаветы Алексеевны был первый тяжелый спазм мозговых сосудов. Но тогда удалось ее вылечить, хотя в полной мере она и не смогла оправиться. Новое ухудшение наступило 9 мая. Спазм повторился, и лечение стало бесполезным. 19 мая, в среду, удалось поместить Елизавету Алексеевну в неврологическую больницу. Я провожал ее, и в этот день видел ее в последний раз. Тогда еще казалось, что она может поправиться. В понедельник ее навещали Марина [Ржевуская] и Мара [Марина, дочь Петрова и Ржевуской], а вчера была у нее Марина и нашла Елизавету Алексеевну уже в безнадежном состоянии. Сегодня должен был навестить ее я, но врач встретил меня известием о ее кончине. Хоронить ее будем на кладбище поселка Комарово (Келломяки). Так желала сама Елизавета Алексеевна. Там похоронены мои родители и некоторые другие родственники и друзья. Что мне еще сказать Вам? Вся наша семья плачет и горюет вместе с Вами. Обнимаю Вас с родственной и дружеской нежностью. Всем сердцем Ваш В.Н. Петров.» (Архив семьи Петровых, СПб.)

10 Дочь Е.А. — Ольга Николаевна Верховская (1912–1964), двоюродная сестра М. Малич, одна из подруг Хармса, в последние годы жизни была замужем за поэтом Владимиром Эльснером (1886–1964). Покончила жизнь самоубийством. В своих письмах Вс. Н. Петрову Е.К. Лившиц пишет о сложных взаимоотношениях между матерью и дочерью Верховскими (Е.К. Лившиц. Указ. соч. с. 174).

11 Возможно, Екатерина Васильевна Каверина (1902–1997) — художник-оформитель, училась во ВХУТЕМАСе в 1920-х.

12 Марина Всеволодовна Петрова (1949–2012) — дочь Вс.Н. Петрова и М.Н. Ржевуской.

13 Речь идет о О.Н. Верховской, покончившей с собой в 1964 году после смерти своего мужа при невыясненных обстоятельствах.

14 Домашнее имя Е.А. Верховской, см. прим. 5. В семье Петровых ее также называли Лилиша, Лимочка.

15 Возможно, Малич пишет о гастролирующих в Венесуэле артистах советского балета.

16 «Уставая говорить по-русски, она вдруг переходила на привычный ей испанский, или английский, а то — и на любимый ею французский. И, ввиду этого смешения, когда позабывались простые русские слова, приходилось тут же распутывать лингвистический клубок». (В. Глоцер. Указ. соч. С. 10).

17 Не совсем ясно, о какой книге ведет речь Малич. До 1969 года в СССР выходили детские книги Хармса без сопровождения его фотографиями. Если говорить о западных публикациях, то, возможно, в одной из нижеперечисленных: Elżbieta Bam. Przełożyli Ziemowit Fedecki i Wiktor Woroszylski // Dialog. — 1966. — № 12. — C. 40–50; Pády / Přeložila Olga Mašková // Plamen. — 1967. — № 11. — C. 87–89; Pády / Přeložila Olga Mašková // Plamen. — 1968. — № 3. — C. 114–121; Fälle // Kursbuch. — № 15. — 1968. — C. 78–85. Благодарю за эту информацию Илью Левина.

18 Если это так, то датой рождения Марины Малич следует считать не 1912-й, а, возможно, 1913 год. В другом источнике Малич сообщает о разнице в возрасте в полтора года с Ольгой Верховской, своей старшей сестрой, родившейся, согласно официальным документам, в 1912 году.

19 Всеволод Николаевич Петров (1912–1978) скончался от сердечного приступа.

20 Екатерина Константиновна Лившиц (1902–1987) — переводчица, мемуаристка, вдова поэта Бенедикта Лившица. Была репрессирована в 1940 году, отбывала срок в Сев­ураллаге. В войну потеряла отца и сына. Сохранилась обширная переписка Лившиц и Петрова за 1939–1950-е годы.

21 Малич намекает на любовные отношения между Лившиц и Петровым.

22 Анна Николаевна Петрова.

23 Марина Ржевуская происходит из знатного рода польских дворян. Одна из представительниц этого рода (Эвелина Ржевуская, по первому мужу — Ганская) была женой Оноре де Бальзака, а ее родная сестра — Каролина Собаньская — адресат любовных посланий А.С. Пушкина и А. Мицкевича.

24 Согласно сохранившимся дневниковым записям М. Ржевуской (архив семьи Петровых), развод с Петровым как предмет для обсуждения возникал время от времени.

25 Юрий Дурново — в прошлом физик, таксист. Третий муж Марины Малич.

26 Надежда Петровна Ламанова (1861–1941) — выдающийся модельер, мастер костюма «от кутюр», важная фигура в индустрии моды в России начала века.

27 Е.А. Верховская, см. прим. 6, 8.

28 Биологическая мать Марины Малич.

29 Сестра Ольги Владимировны, у которой Марина Владимировна жила в Париже после войны.

30 Владимир Юрьевич Эльснер (1886–1964) — поэт-символист, шафер на свадьбе Гумилева и Ахматовой в Киеве.

31 Еще одно «за» в пользу версии, что Марина Малич родилась в 1913-м, а не в 1912 году, как принято считать.

32 См. прим. 24.

33 Николай Романович Котляревский (р. 1947) — второй муж М.В. Петровой, живописец,  график.