КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ

Премиальный ландшафт в эпоху перемен

В январе 1998 года в журнале «Знамя» были опубликованы материалы заочного круглого стола, в рамках которого критики рассуждали о литературных премиях. За четверть века многое изменилось, одни премии исчезли, на смену им пришли другие, поэтому мы решили вновь поднять эту тему, задав нашим респондентам три вопроса:

1. Что вы думаете о действующих, приостановленных и прекративших свое существование литературных премиях? Кого из «покойных» жалко, кого — нет. Нужны ли еще премии? Если да, то какие?

2. Устраивают ли вас новые премии, появившиеся в последние годы («Лицей», «Неистовый Виссарион», «Большая сказка», премии для книжных блогеров и другие)?

3. Нужны ли премии сейчас — во времена непростой общественно-политической обстановки, когда награждение исповедующего иные взгляды литератора воспринимается в штыки? Быть может, стоит поставить все премии на паузу, как это произошло с «Национальным бестселлером»?

Александр Архангельский

(1) Премии, в том числе литературные, производны от эпох, которые их порождают. Поменяли почву, цветок хиреет. Или, наоборот, расцветает. Так было и так будет, пока премии вообще не исчезнут, уступив место какому-то другому механизму поддержания и поощрения авторов. Был сталинизм, и премии указывали на то, какую линию ведет вождь. Настало время коллективной болтовни — и премии стали бюрократическим болотом, подтверждали державный статус лауреата, независимо от качества его текстов, либо давали охранную грамоту писателю, который выбивается из общего ряда, но стремится работать здесь и сейчас, внутри железного занавеса. Типа — этот не вполне наш, но ничего, потерпим. Поэтому и Солженицын, пытаясь избежать эмиграции, бился за Ленинскую премию, и Аверинцев принимал премию имени Ленинского комсомола, в то время как Бродский, с самого начала нацеленный на жизнь вне совет­ского контекста, о здешних премиях не думал вообще.

«Букер» сломал эту логику. Как казалось, навсегда. И заявил новый премиальный принцип — низового броуновского движения, свободного передвижения автора и книги в рамках общего литературного поля. Где-то рядом сохранялись государственные премии и премии правительства (на уровне регионов — губернаторские), но даже они допускали некоторое литературное волеизъявление, как «Московский счет» или премия имени Герцена в Кирове. Это давало дополнительный шанс на встречу с читателем, на то, что книжка не исчезнет в темноте неизвестности. Поэтому, что бы я ни думал о конкретных премиальных проектах 1990–2010-х, почти все они имели смысл. Кроме совсем уж отмороженных и, скажем мягко, рыночных, как Стихи и Проза.ру.

Но сегодня, в целом, этот цикл закончился. И мы понимаем, с какими процессами это напрямую связано. С момента появления «Русского Букера» (исчезнувшего, но, повторюсь, успевшего породить премиальную систему) и вплоть до начала 2022 года государство не нуждалось в монополии на принятие литературных решений. Даже там, где оно присутствовало через доверенные ведомства, вмешательства не было. Пример — «Большая книга». Минкульт в лице бывшего министра покушался на соучредительство и хотел взломать независимую систему голосования, но даже у всепроникающего Мединского ничего не получалось. Сегодня прежняя степень независимости становится невозможной. Что мы видим по списку финалистов, в котором зияют цензурные дыры. Д. Быков (29.07.2022 включен Минюстом РФ в реестр СМИ-иноагентов), судя по интервью покойному «Эху Москвы», снял кандидатуру сам, но Д. Глуховский (07.10.2022 включен Минюстом РФ в реестр СМИ-иноагентов) — нет, не снимал. Т. Замировская тоже.

При этом инерция «Большой книги» сохранится, внутреннее сопротивление учредителей и «управителей» продолжится, будет постоянный поиск приемлемого компромисса, попытка удержать ядро за счет размена периферии. Процесс перехвата территории будет медленным, многолетним. Но если не случится внелитературного чуда и нынешний период продолжит свое существование, то усеченная премиальная модель в конце концов сложится. Не по вине и не по желанию организаторов, повторюсь. А просто потому, что государство с его тотальностью решило вернуться во все гуманитарные ниши. Вернуться — и через финансирование, и через контроль. А конкуренции государство, вступившее в активную фазу, не терпит, оно хочет все и сразу. Область культуры не исключение. Общество «Знание» — яркое тому доказательство.

Вывод. В ближайшие годы нужно поддерживать любые частные инициативы. Любые, независимо от степени идейной и вкусовой близости. Безденежные, не дающие большого пиара, но сохраняющие опыт личного, отдельного и независимого существования в словесности. Пригодится, хотя и не скоро.

(2) За какими-то из названных премий я следил, в «Лицее» даже был однажды председателем жюри. И могу свидетельствовать — никто никакого давления на голосующих не оказывал, просьб «войти в положение» не было. О других не знаю ровным счетом ничего. Но независимо от того, вовлечен ли я сам в процесс или нет, значимы ли для меня как читателя итоги работы того или иного жюри или безразличны, важно одно: понимать, что мы очнулись в другое время. Зима уже близко. И разом стали неприемлемы привычные капризы, презрительно сжатые губы, высокомерное ворчание, которые были допустимы, а иногда и полезны. Дали не тому, да это не профессионалы, блогеры какие-то… Теперь выбор иной. Участвовать в официальных марафонах или нет, если да, то на каких условиях сохранять свою автономность. Если нет, то как поддерживать независимые премии. А вопрос о том, соответствуют ли блогеры высоким критериям Профессиональной Критики, следует оставить до лучших времен.

(3) Мне кажется, что на этот вопрос я уже ответил. Конкретно в этом году имело смысл заморозить премии, сложно взаимодействующие с государством, или политизированные, сюжетно завязанные на конфликт и скандал, как «Нацбест». Я бы понял паузу и в «Большой книге», и в «Лицее». Не будут же вручать Гайдаровскую премию, как не будут присуждать федеральную премию ТЭФИ. Как писал Леонид Ильич Брежнев в своей бессмертной книге «Малая Земля», получившей Ленинскую премию: «Есть хлеб — будет и песня… Не зря так говорится». И наоборот, все частные, локальные должны быть вручены. Тихо, камерно, как полагается во времена ДО хлеба и ПОСЛЕ песен.

Ольга Балла

(1) Честно сказать, мне жалко все исчезнувшее, все без изъятья, я чувствую отчаянный внутренний протест против исчезновения — тех же премий (но куда отчаяннее жаль мне литературных журналов, вот хотя бы прекрасного «Цирк “Олимп” + ТВ», и что-то я не уверена, что будет выходить, по крайней мере в ближайшее время, журнал «Воздух») — и тем самым оскудения культурного ландшафта — как такового. Нельзя сотрудничать со смертью и добавлять к ее разрушающему действию еще и свои усилия в том же направлении.

Что касается новых премий — я бы опять же была рада самому факту их появления: это увеличивало бы количество жизни в культуре (каждая премия — это ведь отдельный угол зрения). Мне бы очень хотелось, чтобы присуждалась премия за публичные литературные, «литературтрегерские», а также и издатель­ские проекты — именно за направление внимания, за всю совокупность усилий и ее результаты (вот у «Неистового Виссариона» такой опции нет, а жаль!) — должен же их кто-то поддерживать, должен же быть именно общекультурный разговор об их работе! А премии — именно форма такого разговора. Например, героический «Полет разборов» Бориса Кутенкова и его сыновний проект «Этап роста», драгоценная «Культурная инициатива» Данила Файзова и Юрия Цветкова, Дана Курская, которая сама по себе целая совокупность проектов — от издательства «Стеклограф» до «Майфеста», прекрасный совершенно, на зависть столичным, екатеринбургский издательский проект «InВерсия», издательство «Jaromír Hladík press» под руководством Игоря Булатовского, издательство «libra» Александра Филиппова-Чехова, чебоксарское «Free Poetry» Игоря Улангина — сплошь кандидаты, по-моему, на такую премию. Я уж не говорю о «Новом литературном обозрении» и «Издательстве Ивана Лимбаха», культурная работа которых совершенно неоценима. А «Алетейя» сколько всего важного издала и издает! А есть ли премия для толстых (включая толстые электронные) литературных журналов, чтобы люди видели, что их существование имеет смысл?

(2) Они мне в любом случае интересны — уже хотя бы тем, что вводят в круг общественного внимания новые имена, — независимо от того, какие в каждом данном случае принимаются решения о награждениях (от позиции учредителей, кстати, тоже довольно независимо: нам, читающим-наблюдающим, есть смысл представлять себе общую картину во всей ее сложности). Это тот самый случай, когда важно участие, когда можно увидеть, например, лонг-лист и узнать, что нынче интересного пишут, на что обратить внимание. Премия «Лицей» меня просто очень радует — этим летом она была присуждена достойным лауреатам, да и «Виссарион» в этом году хорош. Так что они меня несомненно устраивают уже тем, что они есть.

(3) Я бы даже сказала — категорически необходимы. «Постановка на паузу» — это смерть заживо, это как остановка кровообращения. Этого ни за что нельзя допускать. Даже в катастрофических ситуациях насущны (и) такие формы социокультурного диалога, взаимодействия (тоже). Черт возьми, у нас же не военное положение, и главное, чтобы военного положения не было у нас в головах. Что касается восприятия в штыки иноисповедующих — это, я чувствую, неминуемо в нынешней ситуации — и, будучи решительно против любых штыков и решительно за всяческие усилия взаимопонимания, склоняюсь тем не менее к тому, что пусть все-таки у людей будет возможность и заявлять/осуществлять публично свою позицию, и у тех, кто эту их позицию разделяет, — как-то отмечать своих. В конце концов, так будет виднее, кто есть кто.

Майя Кучерская

(1) Жалко всех. Давно скорблю о «Букере», горюю и о премии Белкина за лучшую повесть, и о премии Юрия Казакова за лучший рассказ, теперь еще и о застывшем «Нацбесте», который никогда не был мне особенно близок, но и его жаль, как любых исчезающих форм жизни, литературной жизни в данном случае. Премии нужны всегда, их должно быть как можно больше. Какими они могут быть сейчас? Напрашивается ответ: построенными вокруг эстетики, вокруг формального совершенства, вне политики. Но нет! Искусство и так вне времени, политический контекст — в идеале, конечно, — не должен, не может деформировать и рвать тонкую художественную ткань, хороший текст при любом режиме — хороший текст. Вот почему нынешние премии должны быть такими же, как всегда. Нам очень нужна премия за лучший роман, лучший рассказ, повесть. А еще необходима премия за глубину и точность изображения исторических событий, за историческую прозу, премия за лучший роман (все-таки!), и за лучший рассказ, за повесть. Понятно, все это звучит нереалистично, кому типа все это сейчас надо? Думаю, нам всем. Литература, как и любой вид искусства, творчества, помогает человеку осознавать себя и мир вокруг, то есть помогает быть человеком. Отказываясь от осознания себя и происходящего рядом, мы теряем человеческий облик. Премия — форма поддержки литературы и, значит, поддержки человеческого в каждом из нас.

(2) Вы еще не упомянули премию для пишущих подростков «Класс»... Устраивает все. Чем больше, тем лучше, чем разнообразнее, богаче премиальный ланд­шафт, тем выше шанс быть замеченным у талантливого автора.

(3) Я историк литературы. И понимаю, что история литературы пишется с опорой в том числе на существовавшие литературные премии. Как же можно от них отказываться, выбирать черную дыру вместо освоенного культурного поля? Короткие списки, победители ключевых премий 2022, 2023 годов — это бесценный барометр и общественных, и литературных настроений. Эти настроения, кстати, никогда не бывают однородными. И пусть литераторы похожих взглядов объединяются в литературные группы, как это обычно и бывало, и учреждают свои премии. Не бранятся в соцсетях, не строчат доносы, а ведут полемику на институциональном уровне, на языке премий с разными концепциями и лауреатами. Пусть одни премируют сегодняшнего Михаила Загоскина, другие Алексея Николаевича Толстого, третьи Замятина, пусть сохраняется палитра вкусов. Потому что как только остается одна главная премия для зрелых, одна для молодых, один главный писатель, один поэт, — литература гибнет. Разнообразные премии — способ противостоять энтропии в культуре и уничтожению искусства.

Александр Марков

(1) Трудно ответить на первый вопрос кратко, если не ограничиться одним утверждением, что золотой век постсоветских литературных премий давно позади. Началом конца этого золотого века стало закрытие двух государственных премий, учрежденных указами Б.Н. Ельцина, Пушкинской премии в 2005 году и Окуджавовской премии в 2004 году. Последней премией этого золотого века был «Дебют», она просуществовала до 2016 года. Дело в том, что золотой век не требует больших слов, чтобы говорить о собственном величии; а как раз появление в 2001 году премии «Национальный бестселлер», а в 2005 году — премии «Большая книга» говорит о конце эпохи. Период наибольшего культурного подъема вовсе не нуждается в декларациях вроде «проснуться знаменитым», которые ограничивают творческую свободу: может быть, кому-то из знаменитых, наоборот, хочется иногда проснуться незаметным. Поэтому как бы мы ни картографировали современный премиальный ландшафт, нельзя упускать из виду, что он уже принадлежит новому качеству культуры: не соревнованию в литературном поле с ясными границами и правилами соревнования, но постоянным потрясениям в самой литературе, когда даже вопрос, что считать литературным произведением, что считать романом, что считать литературным творчеством, постоянно ставится под вопрос. Это показало, например, вручение премии «НОС» аргентинскому старообрядцу Даниле Зайцеву в 2015 году или «Нацбест» 2021 года для Александра Пелевина, принадлежащего особому культурному производству, лидерами которого выступают военные корреспонденты, а исполнителями — участники реконструкторских движений.

(2) На второй вопрос ответить легче: все эти премии принадлежат новому институциональному дизайну литературы, который можно назвать «постблогерским». Все названные премии — «просвещенно-либеральные», в то время как известные мне премии традиционалистской и православно-патриотической направленности созданы на излете золотого века, в период 2005–2015 годов. Например, в премии Эдуарда Успенского закономерно лауреатство Анны Старобинец и невозможно представить победу реконструкторского фэнтези. Дело в том, что в каком-то смысле эти премии ищут «нового Гоголя», не в смысле сатирика, а в гегелевском смысле нового эпоса, когда из материала текущей жизни, быта и желаний создается произведение, однозначно опознаваемое как современное, при этом не сводящееся к прежним блогерским сенсациям. Так что либерализм как эстетика побеждает не потому, что он во всем прав, а потому что его противники, при всей искренности и эмоциональности, слишком часто не правы в своем понимании, как устроена литература в наши дни. Конечно, этих премий должно быть гораздо больше, в том числе региональных.

(3) Ни в коем случае не надо ставить премии на паузу. Споры о политиче­ских взглядах награждаемых писателей как раз ожидаемы и принадлежат не сфере собственно публичной политической полемики, а убеждения. Когда представитель одного политического лагеря возмущается тем, что премия досталась представителю противоположного, за этим стоит не столько оценка реальных шансов таких лагерей или партий на влияние в культуре, сколько желание переубедить адептов враждебной партии, показать, что их культурный проект не лидерский. Здесь симптоматичны такие начинания, как, с одной стороны, проект «Настоящая Россия» Бориса Акунина, объединивший в себе экспертный форум и общественную дипломатию, а с противоположной политической стороны общественные выступления Захара Прилепина, соединяющие техники продюсирования с копированием партийной и фракционной культуры, как советской, так и американской. Все эти проекты, ищущие новых средств убеждения, а не лидерства, ориентированы на опыт ХХ века, но их кентавричность и позволяет им и жить в наши дни, и создавать предпосылки для будущей институционализации общественной дискуссии. А премии позволят этой институционализации состояться быстрее и обновить саму эстетику либерализма. Желаю, конечно, скорейшего появления премий региональных, этнокультурных, гендерных, премий за Young Adult литературу, или, например, премий за россику — книги о России, написанные зарубежными писателями.

Александр Мелихов

(1) Премии присуждаются коллективами, часто еще и в несколько этапов, поэтому они не могут отобрать что-то по-настоящему оригинальное, ибо истинно оригинальную вещь способно на первых порах оценить лишь незначительное меньшинство. Иными словами, премия дается либо уже состоявшемуся авторитету, как это в прежние времена бывало с Нобелевской, когда она еще не сделалась откровенным инструментом каких-то влиятельных групп, либо чему-то лежащему «в русле» — социальном или эстетическом. Поэтому премии не способны избрать высший сорт, но способны защитить публику от семнадцатого и тридцать второго сорта.

Я говорю о премиях, недоступных лоббизму, то есть, возможно, о несуществующих. Но в наше время при отсутствии аристократии, одновременно культурной и влиятельной, защита от семнадцатого сорта — важная функция едва ли не всех литературных премий.

(2) К сожалению, я за ними не слежу, но думаю, что все они привлекают внимание к серьезной литературе, хотя и не могут отделить высший сорт от крепкого второго. Однако и второй сорт намного лучше семнадцатого.

(3) Конечно, политически активная публика воспринимает литературу по-ленински, пытаясь превратить ее в орудие пропаганды, но, если какая-то премия будет напоминать, что есть нечто более высокое и долговечное, то ей следует гордиться ненавистью политических сектантов.

Николай Подосокорский

(1) Роль литературных премий не стоит ни преуменьшать, ни преувеличивать. Настоящий писатель, разумеется, должен писать произведения не ради получения каких-либо премий и похвал критиков, а ради успеха у читателя, и чтобы собственную мысль разрешить наилучшим образом. Вместе с тем, для любого литератора внешнее признание очень важно, а все писатели — честолюбивы, иначе бы вообще ничего не писали. Вспомним, как Ф.М. Достоевский спустя тридцать лет (!) писал о похвале критиком В.Г. Белинским его дебютного романа «Бедные люди»: «Это была самая восхитительная минута во всей моей жизни. Я в каторге, вспоминая ее, укреплялся духом. Теперь еще вспоминаю ее каждый раз с восторгом». Казалось бы, с Белинским у Достоевского очень быстро выявились непримиримые разногласия, да и масштаб двух фигур, как мы знаем теперь, совершенно несопоставим. Но для начинающего писателя Достоевского эта внешняя оценка, высокая похвала его произведения (в ту эпоху это и было чем-то вроде символической почетной премии) стала не просто значимой ступенью к писательской карьере, но твердым основанием для того, чтобы продолжать верить в себя даже в чудовищных условиях каторги, причем свой восторг от той минуты писатель сохранил до конца жизни!

Премии, несомненно, помогают связывать литературу с современной общественной жизнью, обнажая при этом и многие проблемы как культурного, так и политического плана. Я имею в виду и нравственный облик творческой элиты, публично выстраивающей иерархии разного рода (занятие более чем сомнительное), и состояние цензуры в стране и проч. Идеальная литературная премия, на мой взгляд, должна открывать, угадывать новые, неизвестные ранее имена и одновременно поощрять наиболее достойных, чей вклад в литературу общепризнан. То есть хорошая премия сочетает в себе и смелое новаторство, и почтенный консерватизм, создавая мост между разными поколениями, направлениями, личностями. Лауреаты одной премии поневоле становятся членами единого «клуба», а это может открывать самые разные возможности для общего дела.

К сожалению, к ряду действующих премий есть неудобные вопросы. Например, к одной из крупнейших российских премий «Большая книга». Издатель Борис Пастернак весьма остроумно заметил по поводу ее короткого списка этого сезона: «Гляжу на него со своей издательской колокольни: семь из десяти финалистов — из “Редакции Елены Шубиной”. Похоже, что наряду с “Роснефтью”, “Ростехом” и “Росатомом” в России появился “Росхудлит”. А все остальные издатели, увы, объединились в “Роснано”…» Конечно, такая ситуация представляется противоестественной, как и награждение по два, три и более раз одной премией одних и тех же писателей. В конечном счете, это дискредитирует и обесценивает подобные награды.

Мне очень хочется, чтобы сохранились независимые премии «НОС» и «Книжный червь», к которым я отношусь с большим уважением.

Из прекративших за последнее время свое существование премий мне более всего жаль независимую премию «Дебют» (2000–2015), которая, действительно, открывала новые имена в разных жанрах, включая и литературную критику. Очень правильная миссия была и у премии «Независимой газеты» «Нонконформизм» (2010–2018) — если создавать новую премию, то на нонконформистских началах, которые всегда важны и нужны, особенно в России. Несколько преждевременно, по-моему, «скончалась» и премия «Русский Букер» (1992–2017).

Надеюсь, что возродится премия «Поэзия» (2019–2021), как возродилась премия Александра Солженицына (ведет свою историю с 1998 года, но два года подряд не присуждалась из-за пандемии).

Новые премии, конечно, тоже нужны, но учредить очередную награду оказывается гораздо проще, чем сохранять ее несколько десятилетий, поддерживая на высоком уровне репутацию и статус. Пока что в среднем премии в России умирают естественным или насильственным образом примерно через десять лет после своего появления, и лишь немногие, вроде премии Андрея Белого, могут достойно пройти путь длиною в несколько десятилетий (да и то при условии чисто символического денежного вознаграждения и с неизбежным перерывом продолжительностью в несколько лет).

(2) Я был рад, что в последние годы появились новые премии для молодых авторов («Лицей»), литературных критиков («Неистовый Виссарион»), книжных блогеров («Блог-пост», «Литблог» и другие). Очень хорошо, что теперь есть и премия имени Эдуарда Успенского, несмотря на громкие протесты прогрессивной общественности, увлеченной «новой этикой» и сведением счетов со знаменитыми покойниками. Я не большой поклонник творчества Э.Н. Успенского, но премию своего имени он вполне заслужил. Отмечу также появление в этом году в Саратове премии имени Н.Г. Чернышевского.

(3) К сожалению, после 24 февраля 2022 года ряд литературных и книжных премий приостановили свою работу ввиду резкого усиления государственной цензуры и ползучей криминализации блогерской и просто независимой литературной, публичной деятельности. На «нелояльных» писателей некими активистами пишутся разные доносы (напоминающие худшие советские практики), которые охотно принимаются во внимание репрессивными органами. Некоторые из литераторов (например, Дмитрий Быков) объявляются властями «ино­странными агентами». Происходит неизбежная политизация премиального процесса, потому что выдвижение или игнорирование, вручение или невручение кому-то премии в сложившихся условиях неизбежно будет восприниматься общественностью как политический жест (конформистский или оппозиционный).

У меня нет четкого ответа — возможно ли в нынешних условиях нормальное функционирование премий, поскольку те из них, которые станут отсеивать из реальных номинантов всех инакомыслящих, мне глубоко отвратительны, а те, которые продолжат демонстративно поддерживать гонимых авторов, вопреки системе, могут быть попросту опасны для самих лауреатов, усиливая нехорошее внимание к ним как к «опасным смутьянам». Мы знаем, что самая престижная в мире премия — Нобелевская — в 1914–1918 и 1940–1943 годах не присуждалась по всем или некоторым направлениям, так как во время разгара двух мировых войн это было неуместно. И все-таки мне кажется, что полноценная жизнь должна продолжаться вопреки неблагоприятным обстоятельствам. Поэтому я скорее поддерживаю те действительно независимые премии, которые сохраняют высокие критерии отбора и не боятся при этом проводить собственную линию, без оглядки на разного рода держиморд.

Виталий Пуханов

(1–3) Так сложилось в литературе последних двух по меньшей мере десятилетий, что сердцем ее и, как бы ужасно это ни прозвучало, основной целью существования стала борьба за премии. Как так получилось, почему получилось — это разговор другой и долгий. Притом что премиальной институции, обладающей достаточным ресурсом, чтобы выполнить свое предназначение — существенно изменить жизнь писателя к лучшему, чтобы он проснулся знаменитым в новой квартире, например, и сотрудник коммунальной службы поздоровался бы с ним уважительно при встрече и в глаза посмотрел бы со значением — в России последних времен не было ни одной. Даже возможностей премии «Большая книга» хватает на условный аванс писателю прожить несколько лет, не заботясь о пропитании, при условии, что семьи у него нет. Литературная премия, выполняющая задачу изменить жизнь лауреата к лучшему, должна сегодня начинаться с 20–30 миллионов рублей. А премиальные фонды ведущих премий не превышают 5–7 миллионов.

Но в премиальную гонку в итоге так или иначе вовлечены все творческие люди. Непопадание в премиальные списки грозит автору тем, что его просто не упомянут в обзорах, его имени не будет в статьях. Не упомянут не потому, что автор недостаточно прекрасен, а просто нет информационного повода о нем говорить, он не вошел в тот или другой список, его как бы нет в литературе, потому что литература — это премиальный календарь, литературная жизнь свелась к премиальному календарю. Это неправильно, несправедливо, но так обстоят дела сегодня, точнее, обстояли до 24 февраля 2022 года. Нужны ли премии сейчас? Наверное, нужны. Хотя бы для того, чтобы члены оргкомитета, жюри, директор, финалисты могли взять и отказаться от премии, выйти из состава жюри и так выразить свою гражданскую позицию. Или наоборот — принять участие в премии и таким образам поддержать политику государства. Премии были инструментом, они инструментом останутся, просто окажутся в руках других мастеров строительства литературного процесса.

Старейшая из российских литературных премий, премия Андрея Белого, успешно решает задачу «изменить жизнь писателя к лучшему» при помощи неразменного рубля и бутылки водки. Как у них это получается? Секрет оргкомитет свято хранит в тайне. Жаль ли закрытых, закрывшихся премий? Нет, не жаль. «Дебют» стал легендой, «Поэзия» стала легендой. Это хороший итог. Все премии рано или поздно не объявят однажды о старте очередного сезона, важнее то, запомнят ли премию, станет ли премия волнующей страницей истории отечественной литературы для новых поколений писателей, исследователей и просто любознательных молодых людей прекрасного будущего свободной России.

Александр Чанцев

(1) Мне жаль, что по большей части исчезли «жанровые» премии — «новомирская» премия имени Юрия Казакова за лучший рассказ (да, сейчас есть премии и с этой номинацией, но чаще с какими-то дополнительными ограничениями-условиями, будь то рассказ фантастический, написанный на заданный сюжет, писателями моложе 35 лет и так далее). «Букер» был премией за лучший роман (его функции, можно считать, подхватила «Большая книга» — с легким креном в большую массовость, в сторону от некоторой все же элитарности «Букера»). Есть ли сейчас премия за лучшую повесть? Кажется, и жанр повести не в чести (точно после романа, который легко с журнальных страниц перевести и монетизировать в виде книги, и рассказа, удобного для публикации в периодике). А вот, скажем, Hugo Award for Best Novella (для произведений в диапазоне от 17 500 до 40 000 слов) живет и здравствует с 1968 года. В России существовала премия Ивана Петровича Белкина за повесть года, однако с 2014-го она, увы, больше не вручается.

(2) Да, на каком-то этапе казалось, что премий явный переизбыток. Ведь, кроме перечисленных вами, появлялось еще множество региональных премий, инициированных местными писательскими организациями, администрациями областей и городов и т.п. И, когда смотрел на особо активных писателей, особенно молодых (молодых и жадных), складывалось ощущение, что некоторые «энерджайзеры» чуть ли не каждый месяц уже хвастаются у себя в блогах новеньким дипломом… Но тут эпитет «жадный» лишен пейоративного значения, вообще какого-либо осуждения. Премии нужны, чтобы заявить о себе, чтобы о тебе хоть как-то узнали в наши дни не самой большой популярности литературного труда. Особенно они нужны молодым. Да, чтобы прорваться, чтобы продвинуть(ся) — даже не себя, даже не свое имя, но свои произведения. Поэтому и за «премиальную активность» (самономинации или то или иное инициирование номинирования себя) опять же не стоило бы осуждать.

Посему появление новых — и «локальных», «цеховых» — премий можно только приветствовать. «Лицей» приводил к выходу отдельных книг, «Виссарион» оживил уж совсем неизбалованное знаками премиальных отличий критиче­ское сообщество, премия для блогеров перекинет взаимно научительные мостки между ними и традиционной критикой — да и даже скандалы-обсуждения-полемики вокруг этих и других премий работали в пределе на благо литературы. И тех людей, которые, что уж греха таить, трудятся в условиях минимально действующих механизмов — воспользуемся офисной лексикой — «вознаграждения» и «обратной связи». Копеечный гонорар, пара рецензий в лучшем случае, а скорее просто несколько «зафрэндов» и откликов на распространяющих книги сайтах от простых читателей — вот, собственно, и все, на что следует надеяться. И мне все больше кажется, что, не случись с писателем какого-нибудь скандала или иного «медийного повода», в таком статусе он(а) может существовать многие годы. С вниманием нескольких (десятков, сотен) нашедших, открывших его как-то читателей, но не более. Паша без даже самой тощей морковки перед носом. Премии все же имеют возможность разбить лед под ногами майора, дать шанс вырваться из-под его спуда той самой форели.

(3) Уже как минимум однажды¹ в опросе на другую тему и для другого издания мне приходилось признаваться, что не очень понимаю целей всех этих самоотмен, уходов, приостановок активности и так далее. Да, если у кого-то настоящая депрессия и подобный уход будет иметь терапевтический эффект (не будет хотя), камень даже непонимания бросать бы не стоило. Но ведь на практике это выглядит чаще всего так, что уехавший, «релоцировавшийся», скажем, в феврале в Армению или Грузию человек остается все в той же информационной, ноосферной мясорубке СМИ, блогов и частных дискуссий в Сети. Прекративший издавать свой журнал редактор сублимирует в десятки постов в день (которые что изменят?). И если он(а) хочет бороться с энтропией, ужасом и прочей пагубой, то уход от работы, культуры, созидания этому может способствовать как? Бороться с энтропией, приняв горизонтальное агрегатное состояние? Ждать, когда прекратятся все войны, несправедливости, мир будет существовать по заветам Imagine Джона Леннона, а до тех пор отказываться от какой-либо деятельности? Добавить, иными словами, к cancel culture еще и self-cancel culture.

Что же касается «кейса» «Нацбеста», паузы и премий в целом… Может быть, вместо того чтобы отменять культуру, с другой стороны — и самого себя, всех нас заодно, стоит подумать над тем, чтобы уменьшить корпоративные междусобойчики в жюри и сделать премии не так идеологически и эстетически предсказуемыми? Сократить количество нулей в сумме призов, перемен блюд на премиальных фуршетах, вообще отряхнуть премии от налипшей на них в «тучные нулевые» финансовой и медийной шумихи²? И постараться выбрать то произведение, которое действительно помогло бы что-то понять, в чем-то разобраться?

1 Литературные итоги первого полугодия 2022-го. Часть I // Формаслов, 2022, 1 июля (https://formasloff.ru/2022/07/01/literaturnye-itogi-pervogo-polugodija-2022-go-chast-i/).

2  Скажем, премии Андрея Белого отсутствие всего этого не мешает — а возможно, и помогает — уже пятый десяток лет оставаться старейшей и самой уважаемой нашей премией.