|
АРХИВ
Дневник Марины Малич: за шаг до катастрофы
До сих пор не верю, что именно мне так повезло — обнаружить в петербургском архиве семьи Всеволода Николаевича Петрова1, в старом чемодане под толщей писем и различных бумаг записи Марины Владимировны Малич (1912–2002) — вдовы Даниила Хармса, второй его жены с 1934 года до смерти Хармса в 1942-м. И это после того, как многие исследователи в разные годы в этой семье побывали, и, казалось бы, после них там уже делать нечего!
«Там» — то есть в бывшей ювачевско-хармсовской квартире по улице Маяковского (бывшая Надеждинская), дом 11, в которой после войны поселилась семья искусствоведа и друга Даниила Ивановича — Всеволода Николаевича Петрова. Петров был женат на троюродной сестре Марины Владимировны — Марине Ржевуской, имя которой встречается в дневниках Хармса («У меня дома ночует Марина Ржевутская. Я знаю что она легла спать на мой диван. Я не хочу приходить домой среди ночи и всех будить <…> Дома обе Марины спят». 24 января 1938 года).
Обе Марины были очень дружны, делились друг с другом сокровенным.
Марина Малич (по второму и третьему мужьям — Вышеславцева, Дурново) прожила почти девяносто лет — несколько исторических эпох, сменив несколько стран (после советской России — Германию, Францию, Венесуэлу и Соединенные Штаты Америки, где она и окончила свои дни в Атенсе, штат Джорджия), надолго пережив не только своего первого мужа Даниила Хармса, но и убившее его государство. Ее жизнь сама по себе была бы вполне достойна стать сюжетом авантюрного романа, которого Малич, не склонная к литературному самовыражению, не написала, зато наговорила устно разыскавшему ее в 1996 году в Венесуэле исследователю Хармса Владимиру Глоцеру, который, записав ее рассказ на магнитофон, издал его небольшой книжицей «Марина Дурново: Мой муж — Даниил Хармс».
Рожденная в Санкт-Петербурге2 шестнадцатилетней матерью, Ольгой Алексеевной Голицыной (1895–1976) от оставшегося неизвестным отца и оставленная ею вскоре после рождения (мать вышла замуж и уехала во Францию), Марина была воспитана сестрой матери — Елизаветой Алексеевной (1891 — между 1936 и 1940) и ее мужем, Николаем Владимировичем Верховским и получила отчество, по собственным ее словам, «от дедушки»3 (имелся ли в виду отец Николая Владимировича?), а в качестве фамилии девичью фамилию бабушки, Елизаветы Григорьевны Голицыной (1860 — между 1936 и 1940), урожденной Малич, дочери «сербского доктора»4 Григория Дмитриевича Малича. Выросла она вместе с дочерью Верховских, Ольгой, которую называла своей сестрой и которую Даниил Хармс, увлеченный вначале Ольгой, оставил ради Марины.
Зимой 1941/1942 года, уже после смерти Хармса, Марина смогла спастись из осажденного города и эвакуировалась на Кавказ, в район Кавказских Минеральных Вод5, откуда, когда эти места заняли фашистские войска, ее угнали на работы в Германию. По собственным ее словам, хорошо знавшая французский, Марина выдала себя за француженку и нашла возможность уехать из Германии во Францию6. Там, в Ницце, она встретилась с родной матерью и отчимом, Михаилом Ивановичем Вышеславцевым, который вскоре стал ее собственным мужем и отцом ее единственного сына Дмитрия. Спустя несколько лет, в 1948-м, Марина со вторым мужем и сыном уехала в Латинскую Америку, в Венесуэлу, в город Валенсия, где преподавала французский, занималась восточной философией, йогой и тайцзи и завела собственный книжный магазин, специализирующийся исключительно на эзотерической литературе. Впоследствии там же она вышла замуж еще раз, за русского эмигранта Юрия Дурново. Вскоре после встречи ее с Владимиром Глоцером (а также, чуть позже, с его коллегой-соперником, специалистом по Хармсу Михаилом Мейлахом, который подтвердил, что все записанное его предшественником — правда) сын Марины, живший к тому времени в США, забрал ее к себе в Атенс, где она и умерла.
Во все время своей жизни за пределами России Малич не прерывала связь со своей кузиной, регулярно переписывалась с нею до 1983 года — до смерти Ржевуской, и не только с ней, но и с ее дочерью от брака с Петровым. Дочь назвали тоже Мариной, думается, совсем не случайно.
Не только родственная связь и личная привязанность обеих Марин могли послужить причиной того, что часть архива Малич осталась на сохранении в ленинградской квартире у Ржевуской. Всеволод Петров оказался добрым ангелом и конфидентом Малич, особенно в первые месяцы войны, когда он исполнял ее просьбы, скрашивал ее одиночество и помогал в решении многих бытовых вопросов. Судя по сохранившимся письмам Малич к Петрову, опубликованным недавно7, Петров находился в кругу особенно близких людей, без которых Марине Владимировне было бы непросто справиться с выпавшими на ее долю невзгодами.
Листочки из дневника Малич находились вместе с рукописями Вс. Петрова, а точнее — в блокноте среди вариантов текста его воспоминаний о Михаиле Кузмине — «Калиостро». Трудно сказать, придавал ли сам Петров какое-либо значение написанному Мариной Владимировной, скорее всего — нет. Иначе, зная о том, как тщательно он подходил к работе с источниками, можно было бы ожидать включения каких-то подробностей из этих записей в его текст воспоминаний о Данииле Хармсе. Этого не случилось, возможно, по причине того, что Петров, профессиональный историк искусства, определял довольно высокую планку требований к тем биографическим штрихам к портрету его друга, что помогали выстроить образ героя воспоминаний наиболее объемно. Но сейчас, по прошествии десятилетий, для нас имеет значение каждая деталь, даже и едва ли заметная, особенно если она вступает в диалог с сюжетами, теперь уже известными, хотя и непроговариваемыми в нашем особенном случае.
Марина Владимировна, судя по всему, проводила летом время на даче вынужденно. Вскользь она пишет о нестерпимой обстановке в шумной, перенаселенной жильцами и посетителями квартире на Надеждинской, где многие ее не понимали, а некоторые даже и презирали. Помимо этого, стал очевиден творческий кризис, в котором почти перманентно находился ее муж, вынужденный зарабатывать сочинительством литпродукции для детских периодик.
Буквально за пару месяцев до описываемых событий от заражения крови скоропостижно умирает отец Хармса — Иван Павлович Ювачев (1860–1940), с которым, как отмечают многие биографы, в том числе и Петров, у Даниила Ивановича была особая, на метафизическом уровне, ментальная связь. Хармс, оставшись старшим в семье, был вынужден принять на себя бремя по устройству всех ритуальных и наследственных дел. Надо понимать, чего ему это стоило, если вспомнить, что в течение жизни И.П. Ювачева Даниил Иванович был совершенно избавлен от разного рода бытовых вопросов.
Марина Малич, на первый взгляд, погружена в дачную идиллию, решая проблему комаров и клопов. Но на самом деле сквозь строки ее записок можно почувствовать тревожный канун какой-то развязки, которая непременно должна была наступить. По-видимому, схожие мысли посещали и Хармса; последние «серьезные», недетские тексты были написаны именно в эти летне-осенние месяцы 1940 года. Космогония надвигающейся катастрофы им ощущалась все острей, это переживание передавалось всем, с кем он был особенно близок в это время. Последние записи мирного времени, принадлежащие перу Марины Малич, являются, при всей их отвлеченности, горьким документом эпохи, фиксирующим миропорядок, застывший на краю пропасти в ожидании краха.
Дневник 1940 года
Вторник 9/VII — 1940 г.
Я живу на даче уже целую неделю. Чувствую себя очень хорошо, потому что нахожусь в настоящей деревне, и кроме нас с Тамарой8 нет никаких дачников. У меня несколько дней гостил Даня и только вчера уехал.
Он уехал ночью, и мне сделалось, как всегда перед разлукой, очень тоскливо. Сегодня утром встала позднее и не могла даже особенно грустить — уж очень хороший выдался день!
Все утро я провела на речке, поливаясь водой, а днем лежала в комнате и читала Диккенса.
Мало писателей обладают таким очарованием и юмором, как он; читая его книги, забываешь все на свете, настолько они увлекательны. Библию здесь еще не читала9.
Дни проходят с такой быстротой, что за ними немыслимо уследить. Кругом полная, настоящая тишина. Мое окно раскрыто и вдали виден лес, а ближе большое поле овса, среди которого мелькают васильки. Так чудесно, что невозможно описать. Только больно кусают комары!
Среда 10/VII — [19]40 г.
Сегодня день прошел довольно вяло: погода стояла теплая, но душная, солнце было не все время, и я не загорала. Почти весь день читала, гулять не ходила. Утром приехали Тамарины родные, и я старалась поменьше там быть.
Завтра будет дождь: солнце село в тучу. Мне пришла от бабушки10 посылка с платьем, очень она меня растрогала, и стало грустно, что я ничего не могу ей сделать. Она ведь такая несчастная, а для меня уж, кроме Дани, самый близкий человек. Мне было приятно, что она понравилась Дане11. Господи, дай ей здоровья и облегчи остаток ее дней. Дай мне возможность помочь ей чем-нибудь.
Даня, наверное, не сможет приехать к 18-му <июля>, хотелось бы мне съездить на это число в Ленинград, если будут какие-нибудь деньги.
Четверг 11/VII — [19]40 г.
Последнее время, вернее, последний год я стараюсь подмечать малейшие признаки приближающегося зрелого возраста, или, короче говоря, первые весточки увядания. В голове уже нашлось несколько седых волос, стал расти живот, на ногах появились пока едва заметные, но все же видимые синие жилки или вены, словом, что-то гадкое.
Пока беспечно живешь и думаешь еще о молодости, и в мыслях нет-нет да и заберется легкомыслие, время потихонечку, незаметно, но неуклонно оставляет свои следы, и смотришь, в одно утро проснешься, а жизнь уже прошла и ничего не было сделано такое, что бы оправдало твое существование на Земле.
Я боюсь смерти и часто думаю о ней. Неизбежность конца пугает, и свыкнуться с мыслью, что и ты также в земле и сгниешь там, а жизнь так же, как тысячи, миллионы лет будет продолжаться, — немыслимо. Хочется верить в какое-то чудо.
В одном из своих разговоров с Даней я сказала, что Царствие Небесное дается избранным на Земле, а не Там.
Это и есть высшая награда за жизнь правильную и чем-то угодную Богу.
Другими словами, мне кажется, что посвящение — это и есть блаженство высшее, т.е. Царствие Небесное на Земле. Может быть, я кощунствую, сама того не ведая, потому что не знаю ничего, да простит мне это Бог. Даня говорит, что в жизни наступает такой период, когда человек жаждет чуда12, даже просто ждет его и готов его воспринять; в такие периоды необходим учитель и его ищешь невольно во всем. Счастлив человек, который найдет его, или, вернее, счастлив тот, в ком жажда так велика, что ставит на его пути учителя. Тогда судьба этого человека уже решена. Увы, в большинстве людей, как и во мне, это желание не настолько сильно; вернее, назвать это даже инстинктом, потому что сильное желание надо назвать уже целью, а у меня в жизни никакой цели нет.
Я не умею быть одной. Когда я остаюсь одна, то я чувствую себя неловко, мне чего-то страшно. Дома, например, я хожу вечером на цыпочках. Нет никаких мыслей. Можно сказать, что здесь я впервые совершенно одна, и мне это нравится, я почти не скучаю.
Сегодня я довольно долго гуляла одна, и это было чрезвычайно приятно. Я присела на камне, где речонка особенно была мелкой, и с наслаждением следила за синими и зелеными стрекозами, порхавшими вокруг меня. В осоке росли незабудки, и я поняла, что васильки и незабудки — мои любимые полевые цветы. Я еще боюсь гулять одной, но хочу выработать в себе эту привычку и найти новые хорошие места.
От Дани писем еще нет, хотя я поджидала сегодня.
Сегодня был короткий, но сильный дождь, в остальное время погода стояла прекрасная и жаркая.
Пятница 16/VIII — [19]40
Лето пролетело, как обычно, очень скоро. Сегодня уехала отсюда Тамара, и я осталась совсем одна. Все эти дни поджидала Даню, но он не приехал13. Теперь надо ждать 19-го числа, да и то не наверное. Должно быть, это время буду очень скучать. Сегодня 6 часов ходили за грибами, и я страшно устала. Сейчас лягу спать, хотя только 10 1/2 часов.
Кажется, Тамара хороший человек, это было бы очень приятно. Я от нее видела много внимания и заботы, и сейчас мне без нее очень грустно.
Суббота 17 августа [1940]
Даня опять не приехал и теперь — когда приедет — так это будет не раньше вторника, потому что он попадает иначе на воскресенье. Целый день проскучала, хотя день был очень хороший, и я даже выкупалась. Началось томление в ожидании отъезда, да и одной не так-то уж приятно.
Ночью меня заели клопы, и сейчас я все облила клопомором, и стоит нестерпимая вонь. Мухи тоже так одолели, что полдня я их била и навесила сетку на окно, отчего стало в два раза меньше воздуха. Ночи сплю не особенно хорошо, часто просыпаюсь. Воображаю, что будет в Ленинграде, где накурено и душно.
Понемногу читаю Библию. Бог не милосердный там, а мстительный, из-за проступка убивает целые народы.
С грибами, видимо, кончено, т.к. в лесу видели двух медведей и еще вырвался бык, который запарывает людей. Жаль, что недобрала ведерка, но уже в лес теперь не пойду! Спать совершенно не хочется, а книга настолько идиотская, что немыслимо ее читать: Эберса, дочь египетского царя14. Бездарно до последней степени. Хочу и не хочу в Ленинград.
Воскресенье 18 августа [1940]
Сегодня я, наконец, получила от Дани письмо, в нем была очень радостная весть: бабушке разрешили прописку в Ленинграде. Меня одно только смущает, что известие было получено в воскресенье.
Судя по письму, Даня приедет сюда числа 20-го, 21-го, т.к. пишет, что деньги получит только 19-го, а это еще вилами по воде писано15.
День сегодня был замечательный. Я довольно долго лежала у речки и опять купалась, вернее, окуналась.
Много читала и вошла в книжку, теперь она мне не кажется такой скучной. Мыла на речке сарафан, но не домыла, отложила на завтра.
В деревне убили кота хозяйки — все они хуже зверей.
Время прошло быстро сегодня, и я даже не так скучала. Завтра надо будет варить грибы.
Понедельник 19 августа [1940]
Сегодня праздник Спаса Преображения. В прежнее время в этот праздник ели освященные яблоки. Теперь уже нет никаких традиций, это очень грустно.
Досолила грибы и вышло 3/4 ведерка, так досадно, что не пришлось добрать. Остальное время лежала и читала. Кончила книгу.
Ходила собирать васильки и кашку, в комнате очень хорошо и уютно. Меня так пугает ленинградская теснота, что из-за этого не хочется ехать16.
Каждый день бесплодно ожидаю супруга, но он меня совсем покинул17.
День был пасмурный, но без дождя — все скапливается на завтра, должно быть, будет лить с самого утра и целый день.
Сейчас 10 часов и уже стемнело.
Воскресенье 25 августа [1940]
Сегодня заходила Оля18, рассказывала, как она проводила время в Вишере.
Вчера вечером у нас был Никвас19 и Шварцы20. Никвас говорил, что наши ужасно живут: без денег, постоянно друг на друга раздражаются и т.д.
Все та же история, что и раньше. Совершенно сумасшедшая семья.
Мне очень тяжело, что я им не помогаю, но у меня ничего нет.
Завтра сидим без обеда, зато сегодня были в Эрмитаже, и я очень устала. Смотрели немецкую живопись и итальянскую.
Мне очень нравится немецкая, большинство картин хотелось бы иметь у себя, а к итальянской живописи почему-то отношение другое — как к такой ценности, что пусть лучше висит в музее. Для меня немецкая живопись, как это ни странно, ассоциируется с русской старинной мебелью, а итальянская — с роскошной резной времен Возрождения. Одна хороша для уютного interieur`а, а другая — для парадных комнат. С одной хочется жить, а на другую любоваться.
Из Эрмитажа только выйдешь, как опять хочется обратно!21
Сегодня разбирали открытки в надежде на продажу, но это сорвалось22.
Попалось несколько репродукций с Боттичелли — этот художник мне нравится больше других. Правда, я очень мало знаю, но это пока.
Просила Лизу23 купить мне 3 белые астры. Они стоят у меня на бюро в бокале, рядом с дедушкиным портретом24. Это мои любимые осенние цветы из таких простых, но только белые.
Дома очень хорошо.
Понедельник 26 авг[уста 1940]
С утра день вышел скверный и закончился так же.
Я проснулась в озабоченном настроении из-за наших долгов и квартиры, за неплатеж которой должны подавать в суд25. Даня с утра занялся работой, и я болталась у Лизы, чтобы ему не мешать, из-за этого разбила себе весь день и сразу почувствовала себя хуже. Перспектив на обед не было. Днем приехала Наталия Ивановна26 и привезла денег на квартиру и на обед.
Но приехала в таком настроении, что я ее просто не узнала. Злая, как фурия, со мной демонстративно не разговаривала, так что я вышла из комнаты, а Дане несколько раз выговаривала, что я ездила на дачу. Словом, я была очень рада ее отъезду и должна сказать, что рассердилась на нее. Это было просто бестактно с ее стороны27.
Еще заходила Наталия Борисовна28, ей я была очень рада.
Вечером Даня намеревался работать, и я пошла к Ольге Николаевне29, совсем позабыв, что пригласила маму30 с Ольгой. Они заходили, Даня сказал, что я пошла к ним и к О.Н.
Но, конечно, тем не менее, мама очень обиделась. В данном случае я совершила непроходимое хамство, со мной это случилось впервые.
Просто сегодня я несколько ошалела, а теперь не знаю, как загладить свою вину.
Я уже начинаю раздражаться и терять здоровье. Ну что же делать, когда жизнь такая жестокая?
Старуха воет без перерыва за стеной и не думает помирать31.
Пятница 18 октября [1940]
Сегодня после 6-тилетнего перерыва я увидела Кису П. Она была у меня, и мы провели вместе целый вечер. Она очень изменилась, пожалуй, больше, чем я. Вся ее жизнь заключается в ребенке, на которого она просто молится, и в жизни, кроме него, ее ничего не интересует. Я не могу понять такого полного отказа от личной жизни, должно быть, потому, что никогда не была матерью, но думаю, что сама никогда не могла бы быть такой. Я все эти годы думала о ней, и мне очень было радостно ее видеть, но сойтись с ней вновь, как раньше, я бы не смогла, слишком полна она ребенком — для других интересов места не осталось.
Но мы с ней о личном говорили и обе мы, конечно, несчастливы в личной жизни полностью. Правда, сейчас мне не хватает одного: материального благосостояния, а это все-таки отражается на отношениях, хотя я молю Бога, чтобы они остались такими же с Даней, какие сейчас.
Неужели мне еще придется испытать через него горе и страдания?
Дай, Господи, чтобы все осталось так, как сейчас и я буду довольна.
Даня говорит, что есть только три пути к бессмертию: 1. Продолжение рода, 2. Творчество, 3. Религия32.
У меня же нет ничего для этого пути.
Публикация, комментарии и предисловие Ильдара Галеева
1 Дневниковые записи М.В. Малич сохранились в виде разрозненных листков тетради, исписанных синими и черными чернилами. Текст публикуется без купюр в современной орфографии и пунктуации. Подчеркивания и выделения — авторские
2 Как заметил всезнающий историк литературы Александр Соболев, он же ЖЖ-юзер lucas_v_leyden, «год рождения <…> Марины Владимировны <…> дискутабелен — по одной из версий это 1909-й, по другой — 1912-й» (https://lucas-v-leyden.livejournal.com/222356.html ) Он же, впрочем, замечает далее, что дискутабельна и сама личность ее матери: «Дело в том, что в московских адресных книгах 1910-х годов носителей этой фамилии (Малич. — И.Г.) всего четверо: помимо <…> Владимира Григорьевича (брата Елизаветы Григорьевны Малич. — И.Г.) в них числятся три леди, живущие в соседнем с ним доме (его адрес — Георгиевский, 25; их — Георгиевский, 21); их имена — Мария Сергеевна, Елизавета Владимировна и Ольга Владимировна. Логично предположить, что первая из них — его жена, а две остальных — его дочери; таким образом, Ольга Владимировна Малич будет наиболее вероятным кандидатом на роль матери нашей героини. (И, соответственно, Владимир Григорьевич окажется тем дедушкой, в честь которого ей дано отчество)».
3 Цит. по: http://www.d-harms.ru/library/marina-durnovo-moy-muzh-daniil-harms.html
4 https://lucas-v-leyden.livejournal.com/222356.html
5 «Мытарства ее, начавшиеся с ареста Хармса 23 августа 1941 года» и рассказанные ею самой Глоцеру, уточняет А.Л. Соболев, «верифицируемы лишь частично» (https://lucas-v-leyden.livejournal.com/222356.html)
6 А.Л. Соболев и далее ловит мемуаристку на несообразностях и неточностях: «Вероятно, из-за простительной усталости, ближе к концу мемуаров Малич ошибок и несообразностей становится все больше — так, путь из Парижа до Ниццы лирическая героиня проделывает на пароходе (Глоцер В.И. Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс. М., . С. 138–139). С другой стороны, упомянутая далее «тетка Лиза, модельерша» (С. 143) — не та ли Елизавета Владимировна Малич, которая значится в московских адресных книгах? Тогда почти бесспорна ее идентификация с полной тезкой, имеющей даты жизни «22 ноября 1896 — 22 февраля 1985» (Грезин И. Алфавитный список русских захоронений на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. М., 2009. С. 307); следовательно «бабка, цыганка, бабушка по матери» — это Мария Сергеевна Малич (урожд. Филиппова; 1871–1944)» (Там же.)
7 Всеволод Петров и колесо ленинградской культуры. Каталог выставки. — М., 2018, с. 92–93.
8 Возможно, Тамара Александровна Мейер-Липавская (1903–1982). Малич в своих опубликованных воспоминаниях упоминает о встречах с Липавскими (Глоцер В. Марина Дурново: Мой муж Даниил Хармс. М., 2000). Е. Александров в конспектах бесед с Я. Друскиным приводит список людей, наиболее часто посещавших вечера у Хармса. Среди 19 позиций под номером 11 числятся и Липавские с припиской — «несколько раз» («Даниил Хармс глазами современников. Воспоминания, дневники, письма». Под ред А. Дмитренко и В. Сажина. СПб.: Вита Нова. С. 86).
9 Чтение книг, любовь к литературе во многом объясняет выбор области профессиональных интересов Малич. В эмиграции в Венесуэле она открыла свой книжный магазин, который, согласно ее писем, адресованных Марине Ржевуской в Ленинград, содержала как минимум до начала 1980-х годов.
10 «Бабушкой» Марина Малич всегда называет родную сестру своего биологического дедушки — Владимира Григорьевича. Елизавета Григорьевна Голицына (урожд. Малич; 1860–1942) — дочь сербского врача, с 1879 года — замужем за князем А.Л. Голицыным. Не раз была подвергнута репрессиям. Вместе со своей дочерью Елизаветой и ее мужем — Николаем Верховским — находилась в ссылке в печально знаменитой Карагандинской области (Казахстан) с 1935 года, откуда вернулась в Ленинград весной 1940-го. Умерла в январе 1942 года в Мечниковской больнице, куда была устроена стараниями врача-онколога Н.Н. Петрова — отца Вс. Ник. Петрова.
11 В дневниковых записях Хармса 1935 года приводится список его кредиторов («Долги»), в котором числится дочь Елизаветы Григорьевны — Елизавета Алексеевна Верховская (Голицына) (Даниил Хармс. Горло бредит бритвою // Глагол: литературно-художественный журнал. — № 4, 1991. — Сост. и коммент. А. Кобринского и А. Устинова. — С. 125).
12 Исследованием проблемы чуда в творчестве Д.И. Хармса и подробным изучением рефлексий на эту тему в его произведениях в свое время занималась Анна Герасимова (Герасимова А.Н. Даниил Хармс как сочинитель (Проблема чуда) // Новое литературное обозрение. — 1995. — № 16. — С. 129–139). Свою статью о Хармсе литературовед А.А. Александров назвал «Чудодей» (в сб.: Даниил Хармс. Полет в небеса: Стихи. Проза. Драма. Письма. — Л.: Советский писатель, 1988).
13 Ср. запись в записной книжке Д.И. Хармса от 14 августа 1940 года (двумя днями ранее): «Однажды я вышел из дома и пошел в Эрмитаж. Моя голова была полна мыслей об искусстве. Я шел по улицам, стараясь не глядеть на непривлекательную действительность. Моя рука невольно рвется схватить перо и ». Цит. по: А. Кобринский и А. Устинов. Указ. соч. С. 141.
14 Популярный роман Георга-Морица Эберса «Дочь Фараона» был написан в 1864 году.
15 В 1940 году Д.И. Хармс получал гонорары только из редакции журнала «ЧИЖ». В течение года там вышло шесть его стихотворений. Возможно, в эти августовские дни он ожидал оплаты гонорара за стихотворение «Веселый старичок», напечатанное в «ЧИЖе» в июньском номере (№ 6, 1940). Среди других денежных поступлений 1940 года — закупка коллекции индийских хромолитографий (40 листов), принадлежащих И.П. Ювачеву, скончавшемуся в мае того же года. Сохранившиеся финансово-отчетные документы подтверждают, что коллекция была передана музею Д.И. Хармсом лично.
16 Большая семья Ювачевых — Хармсов — Грицыных проживала по адресу: ул. Надеждинская, дом 11, кв. 8. В квартире было пять комнат, в двух из которых проживали еще трое жильцов: Е.В. и Н.Н. Дрызловы, а также Л. Смирницкая. Многочисленные гости Хармса, а также визитеры, посещавшие его отца И.П. Ювачева, дополняли картину перенаселенного жилого пространства.
17 В течение августа-сентября 1940 года Хармс работал над рядом коротких рассказов («Власть», «Победа Мышина»). Возможно, тогда же, летом, Хармс позировал художнику В.А. Гринбергу для своего живописного портрета.
18 Ольга Николаевна Верховская (1912–1964) — дочь Е.А. Верховской (урожд. Голицыной), двоюродная сестра М. Малич, они воспитывались вместе с детства.
19 Николай Васильевич . По мнению В. Сажина и А. Дмитренко, брат Е.В. Дрызловой, соседки Хармсов по квартире, и человек, за которым Д.И. ухаживал во время болезни, — одно и то же лицо. (А. Дмитренко и В. Сажин. Указ. соч. С. 500).
20 Антон Исаакович Шварц (1896–1954) — популярный артист эстрады, чтец-декламатор, двоюродный брат писателя Евгения Шварца. Его жена — Наталья Борисовна Шанько (1901–1991) — адресат многих посланий М. Малич до и во время войны. Свой последний стихотворный текст (хотя и шуточный) Хармс посвящает А.И. Шварцу: «Возвращаю сто рублей / И благодарю./ И желаньем видеть ВАС / Очень раскален». Стихотворение было написано 13 августа 1940 года, немногим ранее приводимой здесь записи М. Малич.
21 «Одно время у нас вошло в обычай: несколько человек сговаривались и шли в воскресенье в Эрмитаж. Там были долго <…>, подробно смотрели картины, а потом всей компанией шли в маленький бар, недалеко от Эрмитажа, пили пиво, закусывали чем-нибудь легким <…>, — сидели там три-четыре часа и говорили, говорили, говорили. Главным образом, о том, что видели в Эрмитаже, но, конечно, не только об этом» (Глоцер В. Указ соч., с. 67–68).
22 Репродукциями классических произведений, особенно на религиозные темы, был увлечен И.П. Ювачев, скончавшийся за три месяца до описываемых событий. Скорее всего, открытки, предназначенные к продаже, происходят из его коллекции.
23 Елизавета Ивановна Грицына (1909–1992) — сестра Д.И. Хармса, проживавшая на той же жилплощади, что и Хармсы. С М. Малич у нее были самые теплые отношения, о чем свидетельствуют страницы дневника И.П. Ювачева (до 1937 года).
24 Дедушка М. Малич по линии матери — Алексей Львович Голицын (1857–1921), князь, сотрудник Управления Казенной Палаты (Соболев А.Л. Еще раз о южноамериканских источниках к биографии Хармса // www.lucas-v-leyden.livejournal.com/222356.html.). Проживал в доме по адресу: Петроград, Фонтанка, 53, где родилась и провела свое детство М. Малич. Был репрессирован, отсидел в тюрьме ВЧК в Москве. Незадолго до своей кончины по ходатайству, как полагает М. Малич, Е.П. Пешковой был освобожден с разрешением вернуться в Петроград. Дедушку по линии отца, как и самого отца, Малич никогда не упоминает.
25 Обычно всеми коммунальными платежами занимались И.П. Ювачев и «экономка» семьи — Л.А. Смирницкая (домашнее имя в семье Ювачевых — Иля), старая приятельница сестры его жены — Натальи Ивановны Колюбакиной (1868–1945). Но после смерти Ивана Павловича этот вопрос, очевидно, решался с затруднениями.
26 Наталья Ивановна Колюбакина — тетка и крестная Д.И. Хармса, учительница и директор гимназии, которую он окончил. Адресат многих его посланий и стихотворных обращений. Оказывала особое влияние при принятии им решений в различных жизненных ситуациях.
27 Ср. запись в дневниках И.П. Ювачева от 12 июля 1937 года: «Заходил к Нате . Она очень много говорила о поведении Марины, которая около года не живет с Даней, как муж и жена. Постоянные ее жалобы, упреки по адресу Дани. Тот не знает куда деться. Недаром я говорил, что она “не ко двору” нам» (Иван Ювачев. Собрание дневников в десяти книгах. Книга 10 (1932–1937). Сост. и примечание Н.М. Кавина. — М.: Галеев-Галерея, 2020. С. 249).
28 Н.Б. Шанько, См. прим. 11.
29 О.Н. Верховская. См. прим. 9.
30 «Мамой» Малич называет свою тетку — Елизавету Алексеевну Верховскую (урожд. Голицыну (1891–1971), воспитавшую ее как свою дочь (см. прим. 3, 9).
31 Екатерина Васильевна Дрызлова (1869–1941) — соседка Хармсов по квартире.
32 Склонность Хармса к классификации и его попытки привести в стройную систему собственные представления о жизни и творчестве подтверждаются и воспоминаниями А.А. Ахматовой (в изложении Л. Чуковской): «Он мне сказал, что, по его убеждению, гений должен обладать тремя свойствами: ясновидением, властностью и толковостью. Хлебников обладал ясновидением, но не обладал толковостью и властностью. Я прочитала ему “Путем всея земли”. Он сказал: да, властность у вас, пожалуй, есть, но вот толковости мало» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. — М., 1997. — С. 108).
|
