ОДНАЖДЫ В СССР

Анатолий Королев

Дети чугунных богов

Помните, был такой знаковый фильм 1993 года?

Первое полнометражное антисоветское кино — антиутопия из клипов на широком экране… Уральский литейный завод в снежной пустыне — в кольце кочующих ордынцев и юрт-терриконов, где в горячих цехах богатыри сталевары-молотобойцы днем отливают броню, а по вечерам сражаются в кулачных боях с передовиками-шахтерами. И замечу, друзья, фильм тот о не очень далеком будущем, то есть немного о нас с вами, причем одновременно он как бы уже и после очередной глобальной войны.

Короче, пустил режиссер Тамаш Тот те стрелы вслепую, и все тютелька в тютельку попали в нашу мишень.

Так вот, тридцать лет я жил именно в СССР на Урале, затем еще десять в пограничной прибрежной Москве (тут год идет за два), которая, по сути, расположена на берегу европейского моря, а потом — трах-татарах — кинолента кончилась, и пришлось выходить из любимого кинозала.

Еще короче, как уралец, боюсь любого чугуна.

Самое «чугунное» место в городе на Каме — монумент Ильичу с кепкой в руке в квадрате силы: лицом к опере, спиной к почтамту, по левой руке обком, справа госбезопасность. Памятник вызывал противоречивые чувства. Порой ехидные. Я не видел в нем практического смысла. Где почтовый ящик для писем? Или парадная дверь с витой ручкой? И надо же, как-то на выставке студенческих проектов в МАРХИ я увидел работу озорного гения, который предложил схему всероссийского использования монументов вождя… под кафе. На монумент надевается прозрачный стакан, фигуру от ног до макушки окружает винтовая лесенка, вокруг головы кольцом — обзорная кафешка на пять столиков, ниже — в районе груди — барная стойка, а в ногах — раздевалка.

Признаюсь, с той пермской поры точки силы стали моей манией: в Тбилиси я искал баню, где мылся Пушкин (читай «Путешествие в Арзрум»), искал именно в окрестностях памятника Горгасали, что сидит, подняв длань, на коне на берегу Куры, а где ж иначе! И, представьте себе, нашел эти термы, больше того, когда я лежал в нумере на мраморной скамье в облаке мыла и спросил банщика, а где мылся наш Пушкин, банщик сказал: да тут, дорогой, на этой скамье! И я ему поверил. А в Одессе — в первый свой день — отправился на поиски памятника Дюку Ришелье, который на карте царил над Потемкинской лестницей… Я торопливо шел по склону приморского парка — уже вечерело — и кинулся к мальчику: где тут ваша лестница? На что получил ответный вопрос: зачем вам идти вверх, если вы идете вниз? Я опешил, пока не расшифровал машинальную одесскую заумь: идите как идете. Она впереди.

Согласитесь, сегодня этот одесский юморок за горизонтом.

А в трамвае развернул карту Одессы, чтобы понять, правильно ли еду я куда-то. Карта тут же пошла по рукам: вы что, из Москвы, да тут все наврали, Пересыпь не там, а Лиман — тю… Наконец, вернули: вы едете не в ту сторону…

Я искал новую точку силы… нашего Пушкина.

И что же?

У монумента — новый шок. Как бы это поделикатнее описать… Одесский памятник сделан в виде фонтана, бюст гения в вышине окружают струйки, бьющие из постамента, и, если все прочие струйки льются дугой в бронзовые рыльца правильно, то главная фронтальная расположена примерно на том самом уровне, где координаты причинного места, и наш Лександр Сергеевич становится увеличенной копией писающего мальчика из Брюсселя.

Я невольно заслонился рукой.

Квадрат силы в Одессе дал течь.

У витрины книжного магазина — новая остановка: огромная обезьяна, вырубленная из дерева, за стеклом, сидя на пне, изучает какую-то книжку. Если присесть, то надпись на обложке можно спокойно прочесть. Присел, читаю: «Сеченов. Рефлексы головного мозга».

Но мимо.

Боюсь, мы потеряли ныне не только почерк, но и одесский юмор.

Зато кадры из немого фильма Эйзенштейна — помните, как вниз по ступеням катится коляска с дитятком? — стали прочнее, чем кинолента. И громче.

В советской Москве чугуна было мало — два-три всадника, а в Ленинграде… А вот в Ленинграде точкой силы ваш покорный слуга считает только всадника у Финляндского вокзала, на броневике. Почему? Потому что тут повернулось колесо времени. И даже Алла Пугачева, увидев на вечернем телеэкране интервью Сергея Шолохова с Курехиным о том, что Ленин на броневике — это гриб, растерялась, стала кому-то звонить: слушай, говорят, Ленин — гриб… И вдруг поняла: советская власть кончилась (там, где ее объявили. — А.К.).

Но очнемся от прошлого, ей-ей Москва ноне переместилась с побережья на Урал и там — в кольце кочевников — переживает новое наступление чугунных богов. И хотя по алфавиту все люди достойные, славные, мудрые, именитые, но исполнение самое ужасное. Причем все в вышине, все в полный рост! Между тем, друзья, единственный приличный памятник-бог в нашей столице почти что лежит в низеньком кресле в вальяжной позе, вытянув перед собой длинные ноги, и любой из прохожих, бегущих мимо по Мясницкой, будет в рост этого вот божества (шедевр Андрея Тыртышникова — памятник Ле Корбюзье у бывшего Дома Центросоюза).

Но к чему я веду.

К финальной точке, правда, она не там, в СССР, а здесь… Как-то минувшей осенью я, побродив в лабиринте аж трех выставок внутри комплекса Провиантских складов на Зубовском бульваре (одна из них была, кстати, про ленинский план ГОЭЛРО), завернул выпить кофе в Центр документального кино, вход с Садового кольца… Я был последним, единственным посетителем, кафе закрывалось. Сел у стойки на кругленький стульчик, заказал латте с круассаном, и пока бармен — девушка в маечке — колдовала у кофемашины, машинально обратил внимание на ее плечи, где с удивлением обнаружил — наколочкой — кадры из великого фильма «Персона» Ингмара Бергмана 1966 года, а так как кино — лейтмотив моего вот этого самого литья про чугунных богов, я не мог не воскликнуть: типа, ба! Это же Лив Ульман! Биби Андерсон! Да, ответила бариста, хотя «Шепоты и крики» я люблю больше! Кто вы, дитя мое? Я киновед, два года назад окончила ВГИК, пишу диссертацию о… (смысл сказанного я не разобрал). Мы поговорили полчаса о превратностях изучения искусства, и вот о чем я думал, пока безработная киновед мастерски протирала стойку… Друзья, пока наши мухи и котлеты отдельно, пока информация не будет выкалываться иголочкой на пенке латте или на круассане, как передвижная кинонаколочка на коже баристы, пока пищеварение и дезинформация по разные стороны, уф… Мы можем считать, что нам еще повезло…