Скучная свобода
Михаил Бутов. Свобода: Роман. — Новый мир, 1999, №№ 1, 2.
Помнится, в одном рассказе Альберто Моравиа братик с сестричкой перечисляли достоинства своих родителей, пытаясь понять, что же все-таки с ними “не то” и почему от них так тяжело. Достоинств, кажется, было немало, но в конце концов ребятишки пришли к заключению: “Они же скучные люди!”
Роман Михаила Бутова “Свобода”, уже вызвавший на страницах “Литературной газеты” теплый отзыв Владимира Тучкова (17.III.99) и прямо-таки восхищенный — Аллы Марченко (17.II.99), обладает всеми теми достоинствами замысла, которые необходимы реалистическому повествованию, обращенному к исследованию современности и сквозь современность — к вечному. Насколько я поняла, автор ставит себе масштабную задачу проникнуть в судьбы и души молодых, чье внутреннее, глубинное и внешнее, житейское развитие столкнулось с драматическим сломом российской истории в последнее десятилетие ХХ века.
Главный герой, тот “я”, от имени которого ведется повествование, начинает из хронологического далека, желая, по-видимому, не только вписать свою драму в историю семьи, но и связать семейную драму с испытаниями и тупиками русской истории. “Мой прадед был членом “Народной воли”...”, дед — декадентским писателем, умеющим остро чувствовать трагедию в обыденности, об отце герою нечего сказать, кроме того, что подлостей особых он не совершал. Итак, имела место деградация. А есть ли надежда на возрождение? Что представляет собой “я”, герой-повествователь? Если не ошибаюсь, автор представляет его как одаренного и мыслящего молодого человека, запутавшегося в суровой постсоветской реальности, во-первых, и в собственных желаниях и стремлениях, во-вторых. Впрочем, “во-первых” и “во-вторых” можно поменять местами. “В общей длительности размышлений лежа я вполне мог соперничать с господами Кирилловым и Раскольниковым”, — сообщает герой. Плодом этих размышлений и явился, надо полагать, опус под сокрушительным названием “Свобода”. Я хочу сказать, что роман и так не слишком крепко стоял на ногах, а грандиозное название его сокрушило.
Безработность, безденежье и неустроенность героя вызвали заботливое понимание критики в лице Аллы Марченко, которая горячо посочувствовала бедному молодому человеку и с публицистической резкостью высказалась о нашем времени, которое особенно жестоко к таким бедолагам, не имеющим поддержки. У меня-читателя никакого социального сочувствия к здоровенному молодому лбу, страдающему на диване, не возникло. А поскольку повествователь нашел нужным равняться на героев Достоевского, то читатель тоже может его сравнить с Ипполитом Терентьевым, например, из романа “Идиот”, который мечтал о том, чтобы его бросили в чужом городе без копейки денег, без работы, без родных и друзей, но здорового...
Герой вполне обеспеченно размышляет, предается воспоминаниям и пьянствует в бесплатно доставшейся ему квартире. Кстати говоря — в реальности множество действительно неустроенных людей годами снимают квартиры, комнаты и углы, но в реалистических романах они всенепременно поселяются на квартире друга, уехавшего в длительную командировку. Друг героя уехал не куда-нибудь, а в Антарктиду, где обрел смысл жизни, любовь и новое понимание не чего-нибудь, а театра. О своих открытиях он рассказал в очень длинном письме, которое герой не скрыл от читателя. Что это письмо означает, трудно сказать. “Важнейшие, недоступные рассуждению интуиции, уже реально определяющие нашу жизнь и пути, — но перед лицом которых каждый из нас пока еще неуверенный, смятенный одиночка, — театр умеет непосредственно демонстрировать. Умеет показывать — из чего состоит бытие. Тем самым театр мог бы стать идентификатором для разрозненных в отсутствии адекватного языка сознаний”... и т.д. Если письмо призвано непосредственно демонстрировать, что друг — косноязычный резонер, то почему так длинно? А если над его недоступными рассуждению интуициями предлагается всерьез задуматься, то это и вовсе печально.
Томясь от одиночества, герой обращает свой тоскующий взор к паразитам, шастающим по запущенной квартире, и глубокомысленно вникает в существование мышей, тараканов, мух и пауков. Читатель вынужден следовать за его взглядом, направленным под ванну, под холодильник, под потолок, в мусоропровод и опять же т.д. Вероятно, во всем этом подразумевается какая-то сверхзадача, но, продираясь через страницы с тараканами, я никакого желания отыскивать сверхзадачу не почувствовала. “Дружба” с пауком призвана подчеркнуть, должно быть, трагическое одиночество героя, но не исключено, что изображена просто в насмешку над тяжелодумным бездельником.
От чего герой страдает и почему, собственно, он одинок, неясно. Его социальную невостребованность невозможно принимать всерьез, потому что он и не пытается найти работу или хотя бы возможность заработка. Экзистенциальных проблем — из тех, которые Кириллов себе в Америке “належал”, тоже как-то не наблюдается. Попытка самоубийства воспринимается поэтому с пожатием плечами. В итоге выясняется, что и обстоятельства у героя наладились, и душа успокоилась, когда на него без поисков, сама по себе свалилась интересная, денежная и непыльная работа, а вслед за этим возник счастливый брак и рождение ребенка. Младенец открыл герою новые горизонты и новое понимание любви, но читатель об этом только проинформирован. В чем именно заключается новизна, герой нашел нужным утаить.
Все плохо кончилось в романе только для одного персонажа — Андрюхи. Только он пытался играть по новым правилам “первоначального накопления капитала” и тем самым “дрейфовал в сторону подземного перехода, где изобретательные бандиты приколотили его за уши к рекламному щиту”. По-моему, затылок мешает приколотить голову за уши, но это так, реплика в сторону. Что-то не то мерещится мне и с бабушками-дедушками Андрюхи: в первом номере журнала вроде бы ясно сказано, что старики умерли, не выдержав переживаний за любимого внука, который, задолжав большую сумму, попал на крючок к бандитам, а во втором бабушка жива-здорова и звонит герою, разыскивая непредсказуемого Андрюху.
Почему “Свобода” — это роман, тоже неясно. Или ясно в том смысле, что сегодня романом называется все что угодно. Повествование весьма объемно, но можно сказать иначе — затянуто. Строится оно по единой схеме: появляются некие лица — родственник с Украины, кузина из Риги, сосед, прохожий — герой рассказывает, кто они такие и что с ними было связано, после чего персонажи исчезают. На протяжении всего повествования героя сопровождает только Андрюха. С ним герой совершает поход в тундру (первая вставная новелла) и задумывает не воплотившуюся в жизнь авантюру с поисками на Кавказе атомной бомбы (вторая вставная новелла). Мораль, вероятно, такова, что авантюризм и суетность, погубившие Андрюху, были преодолены героем, который доверился жизни, и Бог ему “в окошко подал” успокоение.
По ходу действия повествователь расставляет некие знаки, призванные, надо полагать, углубить смысл происходящего: герой читает трехтомник Фрейда и брошюру о происхождении вселенной, сравнивает себя с героями Достоевского, друга-паука называет Урсус, но раздумывать над этими знаками, честно говоря, не хочется: если бы не обещание написать вот эту рецензию, я роман закрыла бы на первых страницах, потому что он, к сожалению, скучный.
