«Это была любовь…». Стихи. Владимир Рецептер
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 11, 2024

№ 10, 2024

№ 9, 2024
№ 8, 2024

№ 7, 2024

№ 6, 2024
№ 5, 2024

№ 4, 2024

№ 3, 2024
№ 2, 2024

№ 1, 2024

№ 12, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Об авторе | Владимир Рецептер — поэт и прозаик, художественный руководитель Пушкинского театрального центра в Санкт-Петербурге.  Предыдущая публикация в «Знамени» — № 5, 2021.

 

 

Владимир Рецептер

«Это была любовь...»

 

* * *

                              Л. К.

 

Где ты, балетная дива?..

Что замолчал телефон?..

Ты танцевала правдиво,

словно про собственный сон.

 

Из повседневной работы

с зеркалом и у станка

ты извлекала красоты,

будто пушинка легка.

 

Чьё это было заданье

без перерывов и льгот —

вечное недоеданье?..

Талия, а не живот.

 

Эти пружинные ноги,

дивные руки-крыла...

Эти порывы, тревоги

и убеганья от зла...

 

О, ты не нашего круга!..

Горд безупречный поклон...

Где же ты, лебедь, подруга?..

Медленный танец про сон?..

 

* * *

Дрёма — это лучший отдых.

Дрёма — это полусон,

и целительный, как воздух,

и свободный от препон.

 

Поклонившись честной лени,

ты себе добавишь дней,

и с тобой сольются тени

от софитов и огней,

 

от лучей, тобой зажжённых,

от прищуренных лучин,

от полётных, озарённых,

привлечённых балерин…

 

* * *

                                        Г. В. Р.

 

Это была любовь, Гюзель,

такая была любовь.

Ты — моя московская цель,

я рвался к ней вновь и вновь.

 

Там носил тебя на руках,

падал с тобой в постель.

Ты была — мой бесстрашный страх.

Затишье. Восторг. Метель.

 

Я думал бросить и всё, и всех,

жить одною тобой.

Ведь это была и любовь, и грех.

Мирской и мужской прибой.

 

В любви всегда крупица греха,

иначе она суха.

В любви слышна музыка стиха

или она глуха.

 

Нас тайна высила выше всех

условий. Крутой секрет

завёл за грани известных вех,

нас пестовал верхний свет.

 

Любовь — оплот и за всё ответ.

Любовь — это наш балет.

Это была любовь, Гюзель,

наша с тобой купель...

 

* * *

                 Засыпет снег дороги,

                 Завалит скаты крыш.

                                   Б. Пастернак

 

Сегодня ночью выпал снег,

такой же, как у Пастернака.

Мой укороченный ночлег

не подал мне другого знака.

 

А днём перед моим окном,

на скате крыши, что напротив,

встал тёмный чистильщик углом,

меня вспугнув и озаботив.

 

«Верны ль крепленья у него,

чтоб смело действовать лопатой?

Ему сегодня каково?..

Кто соблазнил, какой зарплатой,

 

чтоб рисковать и сыпать вниз,

на огороженную тропку,

переполняющий карниз

вчерашний снег, за сопкой сопку...»

 

Я про себя прочёл слова

о возвышающей любови,

и слёзы, взяв свои права,

глаза наполнили, как внове…

 

* * *

Мы влюбились весной нелегально,

но взрывно, и светло, и фатально.

И поймав левачка ввечеру,

ускользали в её коммуналку,

в ночь любви, нам же ночи не жалко

на такую крутую игру.

 

Да, вы правы, она — балерина.

И, вину признавая безвинно,

понимала, что я — семьянин,

но брала то, что ей доставалось.

Малость, скажете?.. Вовсе не малость,

раз семья — из разлук и кручин.

 

А в ночи мы вставали с постели,

выходя на балкончик без цели,

и смотрели на город в огнях,

на огромный ковёр с верхотуры.

Обнажённые наши натуры

обретали себя в облаках.

 

И опять с видового балкона

мы сходились в постели бессонно,

обретая рассветный кураж.

Мы держались друг друга так крепко,

словно в сказке, где дедка и репка,

пошатнув тот девятый этаж…

 

О, любовь!.. Слепота… Любованье…

Друг-читатель, прости мне признанье.

Жизнь — и крайность, и та красота,

без которой не знаешь и жизни

в горделивой бескрайней Отчизне.

У костра… У черты… У креста…

 

* * *

Чувство близости мгновенной,

вмиг обоих сбившей с ног,

обнажённой, откровенной,

даже на кратчайший срок,

 

ничего ещё не знача,

но стремительно летя,

безоглядная отдача —

счастья, может быть, дитя…

 

— Это ты? — зовёт открытка.

— Это я! — поёт ответ.

Может, от переизбытка

давних чувств и давних лет.

 

— Помнишь? — Помню, не забуду.

— Так же? — Так же!.. И сильней!..

—  Это было равным чуду.

— Чуду... Жаль, немного дней…

 

* * *

Мы живём до последнего вздоха,

пуще глаза храня номера

телефонов, ведь каждый — эпоха —

верил в то, что ему не пора.

 

Помоги тебе Бог, дорогая.

Помоги тебе Бог, дорогой.

Держим связи, хоть превозмогая

боль и слабость под гиблой пургой.

 

Слава Господу за пропитанье.

Слава ангелам и докторам.

Нет — политике, нет — воспитанью,

открывайтесь, архивы, как храм...

 

Лишь пером восстановлены были.

Заработана правда горбом…

Сёстры, братья, мы так вас любили,

оживайте у нас под пером…

 

* * *

На что нам времени не жалко?

На баню, пар и чистоту…

Шумит кастрюля-скороварка,

чтоб подогреть твою мечту.

 

Ведь впроголодь — не до мечтаний,

все мысли тянутся к еде,

и поглупеешь, пролетарий,

по кухне шаря; быть беде.

 

Как жить не зверем — человеком,

в грязи, в окопах, на войне,

лья кровь, борясь с увечным веком,

забыв о собственной вине,

 

своём грехе и святотатстве,

о захлебнувшейся мечте,

о дружбе, о любви и братстве…

О том, кто умер на кресте,

 

чтобы, воскреснув, возродиться,

своею смертью смерть поправ,

во славу будущих традиций

создав Божественный устав…

 

* * *

Вновь женился я в Киеве,

видно, ждавшем меня,

вдруг возьми да и выяви,

где моя западня.

 

Сам Владимир крестителем,

глядя из-за Днепра,

подсказал нам как зрителям:

«Вам, ребята, пора».

 

И остались лишь в Питере,

чтобы лет сорок пять

в нашей общей обители

и любить, и пахать.

 

Нас несло, хоть нечаянно,

споловинив подряд,

золотое венчание —

драгоценный обряд…

 

А пою в одиночестве,

где застигнет строка,

помолясь о пророчестве,

может быть, на века…

 

* * *

Тьма ждёт прозрачности, и глаз послушен ей,

настраиваясь на просмотр теней,

полутеней и прежних трудодней,

рождённых полной тьмой, то бишь её началом.

Она зовёт тебя как будто бы домой,

чтоб научить довольствоваться малым.

Да, скромности... И кто же будем мы,

боящиеся преходящей тьмы,

её каймы?.. Ведь за её каймою

я, как и ты, бродячий свет открою

и выйду на него, как Гамлет из тюрьмы.

Россия с Данией роднятся тесным миром

для меланхоликов, не рвущихся во власть,

но жаждущих добра, чтоб, наконец, упасть

и светом медленным светить родным эфирам...

 

Прощёное воскресенье

 

Тем, кто молод, мы не интересны.

Умирают, с кем дружили век.

День прощёный, стало быть — воскресный,

нас несёт в свой солнечный парсек.

 

Виноватость вспыхивает жарко,

достигая, прожигая нас,

каждого живого перестарка,

славящего свой иконостас.

 

Я тебе простил, и ты мне — тоже,

велено, назначено прощать...

В добрый день, свои грехи треножа,

обретаем Божью благодать.

 

Но, снискав желанное прощенье,

вновь грешим и на вечер, и в ночь

словом, делом или же забвеньем…

Прочь соблазны!.. И сомненья прочь!..

 



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru