НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

И всем — каюк

Ирина Евса. Хор несогласных. Сборник стихотворений. — М.: СТиХИ, 2021.

Четырнадцатая книга стихов Ирины Евсы «Хор несогласных» — о «русском бунте» в современном мире. Основной смысл книги понятен из названия, и несмотря на то, что непосредственно «хор несогласных» упоминается лишь в самом первом ее стихотворении, отдельные голоса этого хора звучат и сменяют друг друга на протяжении всех восьмидесяти страниц.

Основных «голосов» — направлений несогласия — мне слышится четыре. Первый — несогласие с господством быта над человеческой жизнью. Главное противоречие обыденной жизни — в том, что в ней не подлежат полноценному воплощению некоторые «высокие» материи: сильные чувства и благородные порывы классических сюжетов. Попытки следовать культурному образцу оборачиваются пародией на него, потому что литературный прецедент невозможно каждый раз с тем же накалом повторять в действительности. И именно быт не просто не дает энергии для воспроизведения «высокого», но даже не предполагает у героев Евсы мысли о том, что такое возможно.

Стихотворение «Земную жизнь пройдя до грозной даты...» — переложение начала «Божественной комедии», только героиня не блуждает в сумрачном лесу, а спит на пляже, и вместо Вергилия к ней приходит некто «небритый, мятый, вероятно, клятый» — предположительно «алкаш, привыкший клянчить на рюмашку». И даже долю мистики, появившуюся в финале стихотворения, можно объяснить буднично и иронично: героиня перегрелась на солнце. Маленькая трагедия этого стихотворения — в том, что даже если к героине и явился божественный посланец, она не имела возможности его узнать, потому что она человек с современным мировосприятием.

Стихотворение «Любовь», рисует портреты современных то ли Ромео и Джульетты, то ли Паоло и Франчески. Их внешний вид далек от эстетического идеала: немолоды, со слабым здоровьем, погрязшие в решении мелких насущных дел. Незримая связь влюбленных, их предназначенность друг другу воспринимаются не как дар, а как наказание. Да и какие они герои легенд? Так, «мужик» да «баба». Они попросту не способны увидеть себя Ромео и Джульеттой — даже когда и вправду становятся на них похожи:

              А она, забыв про свой сколиоз, артрит,

              по двору плывет, точней говоря, парит

              (подбородок вздернут, плечи — назад), срывая

              с голубых кудряшек вязаную фигню.

За неприятием пространства закономерно следует неприятие времени. Взгляд на современность у Евсы довольно индивидуальный, и связано это с тем, что ее негативное отношение к современности не сводится к банальному «все плохо». Потому что «плохо» даже не в конкретный момент, а в перспективе исторического развития страны. Главная причина скептического отношения к нынешним годам (которое вовсе не постулируется — этот голос вполне себе бэк-вокал, а не соло) может быть найдена в стихотворении «Восьмидесятые»:

              и, Боже правый, сорок лет прошло,

              а трещина все та же на фасаде.

Дело не в том, что раньше было лучше, а в том, что сейчас лучше не стало. И что перемены, которых ждали все пережившие страшное время развала Союза, как угадывается из «Хора несогласных», толком не наступили.

Бунт против времени — во многом бунт против режима. И все-таки в «Хоре несогласных» голос, отвечающий за протест против положения человека в стране, стоит обозначить отдельно. Позиция Евсы и здесь не радикальна: дело не в «неискоренимом зле», средоточием которого могла бы являться Родина, а в отношении Родины к человеку. Показательно в этом смысле стихотворение «Говорит приемыш, пасынок, лишний рот...», в котором помимо прочего «неудобный» стране человек («не той» национальности или «неблагонадежного» социального класса) назван «манкуртом». Важно для «Хора несогласных», как мне видится, в этом понятии даже не то, что у человека разорвана связь с историческими корнями, а то, что он остается рабом при любых обстоятельствах:

             Что же ты меня выталкиваешь, страна,

              и отхаркиваешься мною?

Получается, что отношения человека со страной — практически всегда отношения раба и господина. Только чужбина — место, «где позволят умереть без боли, // униженья, страха и стыда». Замечательно употребление слова «позволят» именно в этом контексте, то есть на Родине даже умереть не только достойно, но и просто без разрешения нельзя.

Градус болезненности от голоса к голосу только накаляется, но своего предела он достигает, пожалуй, когда Евса пишет о положении поэта и поэзии в современном мире. Портрет современного поэта — стихотворение «Снеговик», полное аллюзий, явно отсылающих к пушкинскому «Пророку» и одновременно к «Поэту и толпе». Никакого возвышенного творца здесь не найти, пишущий стихи — не более чем «радостный уродик», чучело, выставленное на потеху толпе:

              Ты сработан. Вот он, твой народ:

              топчется задаром,

              скачет, изгаляется, орет,

              дышит перегаром.

Никто не внимает поэту с благоговением, и мистического ореола он лишен. В другом стихотворении мир не любит никого, включая «прекраснодушных поэтов», что окончательно приравнивает их к тем, кто изгаляются, орут и дышат перегаром. На этом фоне как колосс возвышается фигура поэта недавнего советского прошлого:

              И тот, сын поварихи и лекальщика,

              усилиями Клио ставший всем.

Совсем не «радостный уродик». Но и ему Евса выносит неутешительный вердикт: он «падет в борьбе айфонов с ноутбуками», как и вся поэзия (и даже рэп!). Именно в отношении искусства ярче всего проявляется в «Хоре несогласных» порабощающая сила технического прогресса.

Как исполнены партии «несогласных»? С одной стороны, язык Евсы активно имитирует язык людей, которых она описывает: ухмылки становятся «аццкими», пиво превращается в «пивко», беспорядок — в «бомжатник» и «треш». Это приметы не только времени, но и определенного культурного слоя. Из одного слоя в другой Евса перемещается часто, потому что далеко не всегда говорит от лирического «я». Третье лицо, от имени которого нередко написаны стихи, обычно соответствует уровню тех, о ком говорит поэт, — отсюда и «бомжатники», и эффект присутствия. С другой стороны, все это часто делается не без «тоски по мировой культуре», как можно было заметить по сравнениям с классическими сюжетами. Некоторые стихи книги вызваны ностальгией — например, «Поезд», который почти весь состоит из подробного воспроизведения атмосферы пелевинской «Желтой стрелы».

Но главный прием — это вариативность подхода Евсы, ее умение создать бунт не индивидуалистский, а тысячеликий и тысячеголосый. Почти народный. И поскольку этот бунт все-таки русский, то и автор, и читатели «Хора несогласных» знают, что он бессмысленный и беспощадный. Особенно бунт культуры и искусства против всеобщей цифровизации. Поэтому в книге, несмотря на всю серьезность и глубину неприятия действительности, так мало агрессии и ожесточенности. Вынужденного смирения куда больше:

              жизнь устала «мыслить и страдать»,

              хочет спать и вечно видеть сны.

Анна Нуждина