|
НЕПРОШЕДШЕЕ
Об авторе | Геннадий Евграфов — член Комитета московских литераторов. Публиковался в Советском Союзе, России, Франции, Германии и Австрии. Автор эссе о поэтах и писателях Серебряного века — Аделаиде Герцык, Надежде Тэффи, Александре Блоке, Иване Бунине, Василии Розанове и др. Лауреат премии журнала «Огонек» за 1989 год. В 1986–1989 годах — один из организаторов и редакторов редакционно-издательской экспериментальной группы «Весть», возглавляемой Вениамином Кавериным. Составитель, редактор, автор предисловий и комментариев к книгам Зинаиды Гиппиус, Василия Розанова, Андрея Белого, Евгения Шварца, Григория Бакланова, Давида Самойлова, Юрия Левитанского, Венедикта Ерофеева, к собранию сочинений Сергея Есенина и др., выходившим в издательствах «Аграф», «Вагриус», «Время», «Прозаик», «Текст», «Терра» и др. В «Знамени» публикуется впервые.
Геннадий Евграфов
Цена свободы
Из воспоминаний
Я бы мог начать, как у Булгакова, незначительно перефразировав Мастера: велик был год и весел по Рождестве Христовом 1986-й, от начала же революции 69-й.
А мог бы и так — куда ни придешь, все равно придешь к свободе.
Год тысяча девятьсот восемьдесят шестой
В 1986 году одряхлевшая советская страна медленно разворачивалась лицом к нелюбимой ею дефиниции. Помните, как у Мандельштама: «Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий, / Скрипучий поворот руля…».
Только сначала у поэта было:
Прославим, братья, сумерки свободы,
Великий сумеречный год!
И дальше:
Прославим роковое бремя,
Которое в слезах народный вождь берет.
Прославим власти сумрачное бремя,
Ее невыносимый гнет.
B ком сердце есть, тот должен слышать, время,
Как твой корабль ко дну идет.
Я уже давно не верил ни в каких вождей, наши с Сашей1 университеты закончились в 1973 году, когда Давид Самойлов дал буквально на несколько дней прочитать тогда только что вышедший в Париже и, несмотря на все преграды, достигший Москвы «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына.
Но Горбачеву почему-то верить хотелось.
А чего уж точно не хотелось делать, вопреки Мандельштаму, так это славить власти «сумрачное бремя» и тем более «ее невыносимый гнет». Нам хотелось света, «больше света!», как сказал, умирая, Гете, но не хотелось умирать.
Мы понимали. Как нам казалось, мы, по Мандельштаму, слышали время и всей шкурой ощущали, что корабль с некогда гордым названьем СССР идет ко дну. И пока мы все не погибли вместе с этой чудовищной прогнившей махиной, которую без устали продолжал воспевать на глазах превращавшийся из «соловья генштаба» в его «орла» Александр Проханов, хотели успеть хоть что-нибудь сделать.
В 1918-м только Осип Мандельштам — один из немногих — угадал «сумерки свободы».
Думаю, что он интуитивно чувствовал, чем эти «сумерки» закончатся.
В 1986 году над огромной и изменившейся с мандельштамовских времен страной всходила заря свободы (извините за пафос, но так оно и было), и мало кто предполагал, даже самые отпетые и отчаянные умники, чем все это кончится.
Как показал дальнейший ход событий, не предполагал этого и сам зачинщик перестройки, который если и относился к отчаянным, то «отпетым» на первом году своей безраздельной власти, да и в дальнейшем, не был.
Не знаю, возвращаясь к перекличке с Булгаковым, есть ли звезда свободы, но именно она стояла тогда высоко в небе над терявшей свою силу и мощь державой. Да, обильна была держава летом солнцем, а зимой — снегом, но продуктов в магазинах было маловато, если они вообще были. Мудрые люди говорили — подождите немного, еще и талоны на водку введут.
И ввели.
А до появления водочных талонов скептики только качали головами: это в России-то? талоны на водку? Да это же революция, вернее, контр.
Но мудрецы оказались правы: талоны раздали по одному в одни руки (скептики были посрамлены), — революции не случилось, драгоценные для каждого русского человека бумажные квадратики мгновенно стали первой советской конвертируемой валютой, а через некоторое время появились талоны и не только на исконно потребляемый на Руси напиток.
Но я не об этом. Вернее, это не главное. Главное, что свобода, в том числе и книгопечатания, делала свои первые робкие (со стороны власти) шаги по этой усеянной трупами многих советских (и не только советских) писателей земле.
Однажды, а именно в самые первые времена перестройки, когда не то что обычному читателю, но и даже продвинутому члену СП это только в страшном сне могло присниться, Андрей Битов сказал, что полная свобода книгопечатания в России наступит тогда, когда напечатают Баркова. Он повторил пушкинскую мысль. Тем не менее смею утверждать, что Андрей Георгиевич ошибся ровно на три года, и свобода книгопечатания в России (тогда еще присной памяти СССР) началась с альманаха «Весть», который вышел из печати летом 1989 года. Не исключено — не было бы «Вести», не было бы и публикации «Девичьей игрушки» в журнале «Комментарии» в 1992 году, а затем появившейся в том же году и книги Ивана Семеновича с тем же названием2 .
Тем не менее — в чем Битов был прав — Баркова опубликовали, пусть даже после «Вести», свобода наступила, но, как всегда в России бывает, какая-то уродливая, с перехлестами, загибами и перегибами.
Забегу немного вперед. Когда «Весть» залитовали3 , чья-то безымянная начальственная рука наложила на альманах разрешающее клеймо и книга должна была уже увидеть долгожданный свет на своей многострадальной родине (я нисколько не шучу и тем более не иронизирую), перед самым ее выходом необходимо было, как полагается, вычитать верстку, которую наша группа издателей-редакторов разбила по отдельным произведениям.
Мне досталась для вычитки и окончательной редактуры «Москва — Петушки» Венички Ерофеева.
Ну что редактировать в Ерофееве?
Единственное, что я сделал, — вместо точек восстановил в верстке выброшенные редактурой «Книжной палаты», под чьей эгидой выходил наш альманах, все речения Венедикта Васильевича (в которых он и в устной речи был большой мастер), — на страницах альманаха повесть появилась с… отточиями.
Своеобразный советский, как сказали бы сейчас те, кто не вылезает из интернета, бан 1989 года.
Идея
Безумная идея создать кооперативное, свободное от цензуры издательство родилась у меня осенью 1986-го. Идея была настолько же безумна, насколько неосуществима, поэтому я решил, что ее следует немедленно начать воплощать в скудную, однобоко культурную, советскую литературную и общественную жизнь. Но осознав, что в одиночку эту идею в жизнь не воплотишь, я позвонил Саше Давыдову и у него на кухне прямо в лоб ее сформулировал. Идея была поддержана (именно в силу ее безумия) на кухне обычного писательского дома, а если быть до конца точным — на кухне бывшей квартиры Давида Самойлова, где и жил его сын.
Как всегда водилось в советские времена, были призваны другие товарищи, как то: поэт Юра Ефремов и драматург Юра Гутман. Затем к нам присоединился по наводке одного из Юр тоже относительно безумный поэт Игорь Калугин4 . На «датском»5 периоде возник метаметафорист Илья Кутик6 , но об этом этапе чуть позже. В недельный срок идея была обговорена со всех сторон, через месяц мы поняли, что головой (даже если их несколько) стену (идеологическую) не перешибешь — Горбачев, видимо, исходя из понятной только ему логики, как в известном танце, делал шаг вперед и два назад.
И в один критический момент, когда дело почти стало тухнуть, кто-то из нас (сейчас, по прошествии стольких лет, не упомню, кто) воскликнул: «К черту издательство! Пусть будет сначала альманах. Из тех, кого власть не печатала, и из тех, кого трудно было напечатать сейчас. Главное — издать. А там посмотрим». Его пыл быстро остудили — да кто тебе даст Исаича7 или Войновича опубликовать на родине, давайте ограничимся, как говорил Синявский, эстетическими расхождениями с советской властью. А политические — оставим на потом.
На том и порешили. Быстро (это был Юра Ефремов) нашли название — «Весть», кто-то воскликнул: «Благая!», кто-то улыбнулся, но дело было сделано — инициативная группа составлена, все документы — устав и что там еще — написаны.
Опять-таки, по прошествии стольких лет удивляешься: как хватило ума сделать то, чем мы не занимались ни разу в жизни? Это я про написание устава и прочих необходимых для официальной юридической регистрации документов. Кроме того, отлично понимая, что с такими молодыми наглецами, как мы, никто не будет разговаривать, мы решили привлечь к нашей затее мэтров с неподмоченной и неиспорченной репутацией.
Таких было немного, но все-таки они были.
Теперь оставалось только действовать.
Что мы и стали делать.
Хронология8
«21 октября Эдуардас Межелайтис по телефону выразил свое согласие нашему начинанию.
26 октября принял приглашение Давид Самойлов.
2 ноября — эта дата стоит под первой, еще черновой редакцией обращения к ЦК КПСС и правительству с просьбой о легализации Инициативной группы.
18–28 декабря предпринимаются попытки привлечь на свою сторону Бориса Можаева, по преимуществу смехотворные, по результату — безуспешные.
19 декабря документы подписал Булат Окуджава.
20 декабря к группе присоединяется Фазиль Искандер.
27 декабря. Я был в гостях у Александра Давыдова. За столом зашла речь о наших потугах. Кто-то сказал: “Вам надо бы обратиться к Каверину. Он занимался подобными делами в двадцатых годах”».
Колесо завертелось. Саша и Юра позвонили Вениамину Александровичу, он пригласил их в гости и был единственным из мэтров, кто без лишних вопросов душой воспринял и одобрил нашу идею.
Бывший обэриут и участник одного из первых советских альманахов «Серапионовы братья» оказался на высоте. Это он, когда надо, дозванивался до ЦК (трубку, естественно, брали референты, которые если и слыхали о «Двух капитанах», то в далеком детстве, а о какой-то Инициативной редакционно-издательской группе «Весть» и ведать не ведали, и слыхом не слыхивали — короче, самая настоящая русская сказка). Это он разговаривал с завсектором отдела пропаганды ушедшего в небытие ЦК КПСС неким тов. Викторовым и таким же неким работником секретариата Александровым.
А хотелось с самим «архитектором перестройки»9 .
Если вы пребывали в то время в сознательном возрасте, то должны помнить, что у секретаря, курирующего идеологию, дела были куда поважнее, нежели издание какого-то бесцензурного — при неотмененной-то цензуре — альманаха.
Но молодые нахалы, войдя во вкус того, что было названо перестройкой, и почувствовав на своих губах не обычный вкус водки, а необычный — свободы, слегка захмелевшие от этого оказавшегося таким неожиданным вкуса, все равно продолжали настойчиво действовать и осуществлять задуманное.
Письмо в ЦК
Вениамину Александровичу хотелось не только поговорить с А.Н. Яковлевым, но и попросить о личной встрече, чтобы объяснить, а если надо, доказать полезность и нужность задуманного дела. В конце концов, такое начинание открывало путь к свободному книгоизданию, в чем, между прочим, перестройка, да и сам патрон «архитектора», М.С. Горбачев испытывали необходимость не меньше молодых издателей.
Но тов. Александров чисто по-иезуитски все попытки Каверина бюрократически отбивал — какой там Александр Николаевич Яковлев, вы знаете, сколько у него дел без вашей, извините, инициативы? А тов. Викторов, так тот прямо говорил, что вопрос сложный, находится в стадии проработки и что надо запастись терпением. На что остроумный патриарх отечественной словесности отвечал — он бы, конечно, рад, но ему уже, ни много ни мало, 85. Но, очевидно, его собеседники (вполне справедливо!) полагали, что старику спешить нечего — перед ним Вечность.
Что же касается самих временщиков, то, думаю, они даже в мыслях не могли представить себе, что их время кончится совсем скоро — с появлением «коллеги» Ельцина.
Так они, заядлые «перестройщики» — функционеры образца 1987 года, тянули до весны.
В конце концов терпение наше лопнуло, и ставший к тому времени замом председателя редакционного совета (председателем единодушно был избран В.А. Каверин) Саша начал тоже связываться со Старой площадью и откровенно дерзить ЦК.
ЦК в лице его клерков в ответ откровенно хамило Саше.
И тогда, как водится на Руси, было решено: раз не удается встретиться — написать письмо если не самому батюшке-царю, то одному из наиболее приближенных к нему людей, все тому же А.Н. Яковлеву, доступ к которому так успешно отбивали тов. Викторов и Александров.
Каверин взялся за перо, то бишь пишмашинку, и прибегнул к старому как сама советская власть методу — лично обратился к власть предержащему с письмом:
Уважаемый Александр Николаевич!
Принимая близко к сердцу идеи обновления, группа писателей в обращении к Вам выразила готовность вложить силы и средства в создание издательского кооператива, цель которого — деятельная поддержка нынешних благотворных начинаний. О наших планах сообщали «Московские новости», «Литературная газета», «Труд», Центральное телевидение. Выступления прессы помогли еще раз осознать нужность этого живого дела. Очень многими оно воспринято как свидетельство реальности перестройки. Нас поддержали Союз писателей и Госкомиздат СССР, изучивший и одобривший наши рабочие документы. Хорошо понимая, как Вы заняты, мы все же просим именно Вас рассмотреть это предложение. Дело крайне важно для меня, ибо я хотел не только быть причастным к началу этой работы, но и увидеть его результаты. Я верю, что Вы найдете время и силы ответить мне лично.
С уважением и пожеланиями всяческих успехов
Вениамин Каверин10
Мы вышли на Серго Микояна11 , Саша отвез это письмо самому Серго, тот по своим каналам передал его на самый верх.
Ответа на него мы так и не дождались, хотя чуть ранее, в марте 1987-го, кем-то из секретариата ЦК (может быть, тем же Викторовым) Вениамину Александровичу было передано обещание принять его на высоком уровне, но он его так и не дождался. А месяцем ранее, вечером, в холодном феврале мы с Сашей были у Давида Самойлова на Астраханском. В основном наперебой рассказывая обо всем, что было связано с «Вестью».
Из «Поденных записей» Давида Самойлова за 1987 год12
6.02. Гена. Гердт. Кохановский завез книгу13.
Интервью с «Детской литературой»14.
Саша полон идеями об издательстве. К удивлению, что-то движется15.
Вигилянские16.
Почти как всегда, гости просили его почитать стихи. Я не помню случая, чтобы Д.С. когда-нибудь закапризничал. Бывало плохое настроение — он отказывал. И все понимали. И разговор переходил на другое.
В этот темный, морозный февральский вечер Самойлов читал стихи из недавно вышедшей в Таллине книжки «Голоса за холмами».
Он начал со «Старого Тютчева»:
Всю дряблость ноября с шатанием и скрипом,
Все всхлипыванья луж и шарканье дождя,
И все разрывы струн в ночном канкане диком
Я опишу потом, немного погодя.
И скрою ту боязнь, что не дождусь рассвета,
Хоть знаю — нет конца канкану и дождю,
Хоть знаю, сколько дней до окончанья света.
Об этом не скажу. Немного подожду.
Что означает ночь? Что нас уже приперло.
Приперло нас к стене. А время — к рубежу.
Вот подходящий час, чтоб перерезать горло.
Немного подожду. Покуда отложу.
Стихотворение долго не хотели пропускать, оно много говорило о времени и даже в далеком от Москвы и чуть более свободном Таллине редакторы волновались — боялись, что кто-то где-то наверху углядит аллюзии. Тогда Д.С. придумал название «Старый Тютчев». Ах, так это про Тютчева, сказали все понимающие редакторы, издательское руководство махнуло рукой, — тогда, конечно, можно.
Так со «Старым Тютчевым» оно и прошло в сборник «Голоса за холмами».
Продолжил посвященным Юрию Ивановичу Абызову «Я уже за третьим перевалом»:
Я уже за третьим перевалом.
Горных кряжей розовая медь
Отцвела в закате небывалом
Постепенно начало темнеть.
Холодно. Никто тебя не встретит.
Камень в бездну канул из-под ног.
Лишь внизу, в долине, робко светит
Отдаленной сакли огонек.
Пой для храбрости, идя в долину!
Пой погромче, унимая дрожь!
Или помолись Отцу и Сыну
И тогда, наверное, дойдешь.
Всем стало немного не по себе. Стихи были посвящены другу, но понятно, что были написаны о себе.
А затем прочитал:
Думать надо о смысле
Бытия, его свойстве.
Как себя мы ни числи,
Кто мы в этом устройстве?
Кто мы по отношенью
К саду, морю, зениту?
Что является целью,
Что относится к быту?
Что относится к веку,
К назначенью, к дороге?
И, блуждая по свету,
Кто мы все же в итоге?
Это был новый мудрый Самойлов, проживший непростую жизнь, говорящий в стихах о важном и существенном для каждого.
И хотя все присутствующие знали эти стихи, из уст поэта они все же звучали как-то иначе…
Он закончил стихотворением, посвященным «Арсению Тарковскому».
Когда сын Арсения Александровича Андрей остался в Италии, старший Тарковский тяжко переносил разлуку. Смерть сына в 1986-м подкосила его, и он тяжело заболел. Состояние Арсения Тарковского ни для кого не было секретом, во всяком случае, для людей литературного круга. Может быть, поэтому Д.С. и прочитал свое посвящение ему:
Мария Петровых да ты
В наш век безумной суеты
Без суеты писать умели.
К тебе явился славы час.
Мария, лучшая из нас,
Спит, как младенец в колыбели.
Благослови ее Господь!
И к ней придет земная слава.
Зато не сможет уколоть
Игла бесчестия и срама.
Среди усопших и живых
Из трех последних поколений
Ты и Мария Петровых
Убереглись от искушений
И в тайне вырастили стих.
Поздно ночью все разошлись. Мы с Сашей уходили последними. Договорились встретиться с Д.С. на неделе — пойти в ЦДЛ.
На улице еще больше похолодало, мы бегом бросились на проспект Мира, транспорт уже не ходил, такси еще не было, мы одновременно вскинули вверх руки, какой-то чумовой полуночный частник попытался притормозить возле нас, но не смог, проскользил по ледяному насту еще метров десять-пятнадцать, спросил — куда нам, мы спросили — сколько, сидевший за рулем человек средних лет в черном полушубке попросил с нас втридорога (уже была инфляция, деньги на глазах превращались в никчемные бумажки). Все же мы договорились, и он исправно развез нас по домам.
Чтобы наутро продолжить борьбу с чиновниками и от ЦК, и от СП за выход альманаха.
Все близилось к своему неестественному для родины благополучному концу — мы побеждали. Трудом неимоверных усилий — но побеждали. В стране погибающего на глазах социализма.
Через год после разговора у Самойлова он, Булат Окуджава, Саша Давыдов, Юра Ефремов и автор этих строк по делам будущего альманаха поехали в Переделкино к Вениамину Александровичу Каверину, о чем в своих «Поденных записях» Д.С. оставил, как всегда, краткую запись:
7 апреля. С Сашей, Юрой и Геной ездили на дачу в Переделкино к Каверину. Говорили об альманахе «Весть». Старик кормил ужином17 .
Не понимаю, почему Д.С. не упомянул Окуджаву: именно он вез нас по дорогам родины, по-весеннему разъезженным и разбитым, причем вез так, что мы все испытывали некоторое сомнение — доедем ли.
Все мы обсуждали предстоящий выход в свет многострадальной «Вести» и что из этого может произойти в дальнейшем. И произошло то, что произошло. О чем мы в тот вечер с Кавериным и говорили — взрыв перестроечной прессы дома и отклики за рубежом, появление самых разных по уровню, составу авторов и тематике всевозможнейших альманахов, ну и самое главное — основательно заржавевший издательский пароход двинулся в открытое море свободного книгоиздания.
За разговором Вениамин Александрович действительно кормил нас превосходным ужином.
Он кутался в стариковскую кофту, уже плохо передвигался по комнатам, но сохранял ясную память и удивительно четко формулировал свои мысли.
Вениамин Александрович ушел во тьму на 88-м году жизни.
Под некрологом, напечатанным в № 19 «Литературной газеты» от 10 мая 1989 года, стояли подписи М. Горбачева, Е. Лигачева, В. Медведева, А. Яковлева и других «сотоварищей», включая и высоких литературных функционеров, в частности, Юрия Бондарева, Владимира Карпова, Георгия Маркова и других. Рядом с этими одиозными фамилиями стояли фамилии достойных людей — Дмитрия Лихачева, Василя Быкова (одного из членов редакционной коллегии альманаха). И уже только по этому, казалось бы, незначительному штришку было заметно, что времена все-таки меняются.
Альманах «Весть» увидел свет летом 1989 года.
Вениамин Каверин, так много сделавший для того, чтобы вышел первый независимый литературный альманах конца XX века, и стоявший у истоков литературных альманахов первой его четверти, не дожил до выхода «Вести» всего лишь около двух месяцев.
«Неладно что-то в датском королевстве»
С Сашей Щупловым я учился в одном институте — он на историческом факультете, я на филологическом.
Саша сочинял стихи и был редактором институтской газеты, которая носила оригинальное название «Ленинец».
Я что-то писал — Саша меня регулярно печатал.
После окончания института он как-то исчез из поля зрения и неожиданно объявился в еженедельнике «Книжное обозрение» в лице завотделом литературы и искусства. И вновь начал публиковать мои опусы.
Когда мы только-только начинали ставить на уши прессу, Юра Ефремов обратился к своей знакомой Элле Максимовой, в ту пору корреспонденту «Известий». Она первая и сообщила о нашей сумасшедшей инициативе, если не ошибаюсь, в «Московских новостях», осенью того же 1986 года. А затем в тех же егор-яковлевских «МН» 15 марта 1987 года она же первой сообщила читателям, что «на заседании бюро секретариата Союза писателей СССР рассмотрено предложение об организации кооперативных издательств». Естественно, по нашей инициативе. Элла Максимова писала: «Одним из них, возможно, станет кооперативное издательство “Весть”. Несколько молодых литераторов и известных писателей замыслили эксперимент. Нам привычны кооперативы жилищные, потребительские» и т.д., но задавалась вроде бы невинным вопросом: «При чем здесь книга?» И сама же на него отвечала: «Но ведь и духовной пищи не хватает» (таков был советский стиль перестроечной прессы, а писала ведь неплохая журналистка, и на этих страницах, из сегодняшнего дня я хочу еще раз принести ей нашу благодарность за помощь). Дальше шел рассказ о нас пятерых, молодых и неизвестных, о поддержке старых и известных, небольшое интервью с Кавериным и комментарий первого тогдашнего секретаря СП СССР Карпова, который, чуть ли не бия себя в грудь, на втором году нашей борьбы не просто против чиновничьего идиотизма и произвола (сейчас сказали бы «беспредела») — против всей советской идеологической системы заявил, что «мы (?!) встретили интересную инициативу с полным доброжелательством (?!)» и «готовы оказать ей содействие» (?!).
Вы могли бы поверить хотя бы одному слову Владимира Васильевича?
Мы тоже.
Потому что это была очередная ложь — мы по-прежнему продолжали испытывать «доброжелательство и содействие» СП.
Когда альманах вышел, то, простите за тавтологию, на нас вышла издательская фирма Дании «Норхавен ротейшен», с которой в лице ее коммерческого директора г-на Кристофера Люка мы вели долгие и — я забегаю вперед — ничем не кончившиеся переговоры. Я попросил Сашу в духе гласности и перестройки рассказать об этом общественности.
Из беседы Александра Щуплова с Кристофером Люком18
« — Господин Люк, как Вы оцениваете переговоры?
— Была очень положительная атмосфера, потому что у нас общая цель…
— Могу ручаться, что издание сборника «Весть» и книг авторов этого сборника найдет своего читателя в нашей стране. А вот будет ли это интересно датскому читателю?
— Интерес у датского читателя есть, особенно к отдельным писателям вашей страны. Я думаю, что по мере развития нашей деятельности этот интерес датских читателей к нашим изданиям будет расти. Без рекламы ничего не получится».
С коммерцией у г-на Люка ничего не получилось — ничего, кроме выпущенной части тиража альманаха в 1990 году, замечательно оформленного художником Олегом Целковым.
Видимо, нельзя было в капиталистической Дании в одну телегу впрячь коня и трепетную лань.
Надеюсь, кто «конь», кто «лань», читателям понятно.
И мы остались ни с чем — создание совместного предприятия «Норхавен ротейшен» — «Весть» с треском провалилось.
Сейчас, пиша эти строки, я все никак не могу понять, зачем респектабельным датчанам, стоявшим над г-м Люком (он как раз искренне хотел того, о чем говорил в интервью Александру Щуплову), все это было нужно?
Только для бизнеса?
Может быть, в России тогда крутились большие деньги.
Но датчане вполне могли их заработать и без издательско-редакционной группы «Весть». Может, они через нас искали выход на тех, кто более продвинут в коммерции?
Кто знает.
Получилось так, как получилось.
Тем не менее мы весьма благодарны Александру Щуплову, Элле Максимовой и еще десятку журналистов, совершенно искренне пытавшихся нам помочь, — в своем деле они сделали все, что могли.
Остальное зависело от нас шестерых и обстоятельств.
Мы старались изо всех сил.
Обстоятельства, как мы теперь видим издалека, тоже, несмотря ни на что, складывались в нашу пользу.
Осенью 1989-го все — и члены редколлегии, и авторы — пришел даже уже смертельно больной Веничка Ерофеев, дыру в его горле прикрывала марлевая повязка, — отмечали банкетом выход альманаха.
Отклики: за рубежом…
…альманах «Весть» является наиболее зрелым и содержательным, ибо представляет в равной степени «новую» и «старую» литературу, объединяя под одной обложкой как традиционные, так и экспериментальные вещи. Конфликт между ними, как мне представляется, выглядит мнимым; они вполне могут и должны соседствовать рядом, — те и другие следует оценивать спокойно. По их подлинным достоинствам, а не исходя из того или иного направления19 .
Отметив единство представленных литературных произведений, рецензент из традиционной литературы выделил вещи Булата Окуджавы, Фазиля Искандера и Якова Гордина, стихи Давида Самойлова и Александра Кушнера, а из новаторской — повести Евгения Попова «Билли Бонс» и Александра Давыдова «Сто дней», а также пьесу Юрия Гутмана «Вздор». Хорошее впечатление на Кузнецова произвели и подборки стихов Татьяны Врубель, Геннадия Жукова и Ларисы Миллер.
…и дома
Что же объединяет столь разных авторов на страницах одной книги? Да, конечно же, отрицание лжи и насилия, тоталитарного единообразия и идеологизации. Авторский почерк почти каждого свидетельствует, прежде всего, о творческой индивидуальности. Но порыв к свободе состоит и в утверждении приоритета экзистенциальной, онтологической проблематики, восстановления в правах эстетических поисков20 .
В статье Наталья Иванова упоминала и разгромленный альманах «Метрополь», вспоминала СМОГ21 и делала предположение, что «литература не гнездо кукушки… и возвращение к читателю тех, кто был силой вытолкнут… из гнезда, продолжится».
В чем, собственно, она была права.
Машину, запущенную нами, остановить уже было невозможно.
Голоса из настоящего
Материал из Википедии — свободной энциклопедии:
Весть (литературный альманах)
У этого термина существуют и другие значения, см. Весть.
Литературно-художественный альманах «Весть» (М.: Книжная палата, 1989), вышедший во время перестройки — первое в СССР бесцензурное издание. Редакционный совет: В. Каверин (председатель), В. Быков, А. Давыдов (зам. председателя), Г. Ефремов (зам. председателя), Ф. Искандер, Э. Межелайтис, Б. Окуджава, Д. Самойлов, Д. Сухарев, Ю. Черниченко. Редакторы: Л. Гутман, Г. Евграфов, И. Калугин, И. Кутик.
Кроме безгонорарных публикаций произведений членов редакционного совета в альманахе были опубликованы сочинения авторов. практически не печатавшихся в СССР по цензурным соображениям: Г. Айги, Е. Попова, А. Парщикова, Ю. Стефанова и др. В альманахе впервые в нашей стране была полностью опубликована поэма (в сборнике произведение обозначено как «повесть») В. В. Ерофеева «Москва — Петушки».
Содержание альманаха
• «Истоки надежды». Беседа с Василем Быковым (вопросы В.В. Быкову
задал Георгий Ефремов 14 января 1988 года)
• Вениамин Каверин. «Из воспоминаний»
• Татьяна Врубель. Стихотворения
• Владимир Леонович. Стихотворения
• Булат Окуджава. «Приключения секретного баптиста» (повесть)
Ссылки
• Геннадий Евграфов. Весть о «Вести» (к 20-летию альманаха) («НГ Ex libris», 29.10.2009)
Из воспоминаний Александра Давыдова22
…юбилейный банкет решительно отменяю. Каким-то грустным он получился бы. Иных уж нет, иные далече. Почти от всех благородных «мэтров» остались лишь памятники и мемориальные доски. И авторы поредели — давно уж нет Ерофеева, недавно умер Леша Парщиков.
А шестерка прежних юнцов…
Игорь, поэт и угонщик самолетов, умер пару лет назад. Двое теперь живут в Штатах… еще один — где-то, кажется, в Литве.
А Генку видал на прошлой неделе. Любопытно, что мы оба даже не вспомнили о юбилейной дате.
Вспомнили, Саша.
Жаль, что не выпили.
P.S. Совсем недавно в одном из центральных магазинов Москвы, страдающих от нераскупленной первоклассной литературы, за которую в те времена, о которых я рассказываю, на черном рынке платили большие деньги, — увидел случайно кем-то сданный экземпляр «Вести» из того, еще датского тиража.
Спросил скучавшую продавщицу — сколько стоит.
— Двести рублей, — небрежно ответила она.
Цена свободы?
1 Александр Давыдов, сын Д.С. от первого брака с О.Л. Фогельсон. Прозаик, переводчик, редактор.
2Комментарии. — № 1. — 1992; Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова / Сост. А. Зорин и Н. Сапов. — М., 1992.
3 Специально для тех, кто не застал те «блаженные» времена: «залитовать» означало получить разрешение в Главлите (цензуре).
4 Игорь затем прославился тем, что стал угонщиком самолета, летевшего то ли из Москвы в Вильнюс, то ли из Вильнюса в Москву. Таким образом он выразил свой протест против событий, происходивших в Литве. В Москве его преспокойно задержали, но вскоре выпустили, сочтя, как бы это помягче выразиться — за неадекватного «террориста».
5 Это когда мы вели переговоры об издании альманаха в Дании.
6 Ныне профессорствующий в Соединенных Штатах Америки.
7 Так в те времена в интеллигентских кругах называли Солженицына.
8 Цит. по: Георгий Ефремов. Каверин и «Весть» // Столица. — № 34. — 1991.
9 То есть А.Н. Яковлевым, в то время секретарем ЦК, совместно с Е.К. Лигачевым курировавшим вопросы идеологии, информации и культуры.
10 См. публикацию Г. Ефремова.
11 В то время он возглавлял журнал «Латинская Америка».
12 Цит. по двухтомнику «Поденных записей», вышедших в издательстве «Время» в 2002 году. С. 229.
13 Игорь Кохановский — поэт, друг Владимира Высоцкого. Ему посвящена песня «Мой друг уехал в Магадан…».
14 Беседа с Еленой Степанян была опубликована в первом номере журнала за 1989 год.
15 Д.С. поначалу весьма скептически относился к нашей идее, но всячески способствовал ее осуществлению и был безмерно рад, когда альманах все-таки вышел в свет.
16 Володя и Олеся — соседи и младшие друзья Д.С. Володя был в то время литературным сотрудником коротичевского «Огонька» и членом редколлегии журнала, ныне — настоятель домового храма святой мученицы Татианы при Московском государственном университете. Олеся — и в те времена поэт, и в эти, но в последнее время начала писать и прозу.
17 Там же. С. 248.
18 Александр Щуплов. Культура плюс коммерция // Книжное обозрение. — № 50. — 16 декабря 1988 года.
19 Из рецензии Павла Кузнецова: «Весть» и другие» // Русская мысль. — № 3822. — 6 апреля 1990 года.
20 Из рецензии Натальи Ивановой: Кто же выпал из гнезда? К выходу альманахов «Зеркала» и «Весть» // Московские новости. — № 32. — 6 августа 1989 года.
21 Самое молодое общество гениев — поэтическая группа, возникшая в 1960-х годах, противопоставившая себя официальной советской поэзии.
22 Интернет-портал «Частный корреспондент», 26 августа 2009 года.
| 
