НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Неоднозначность окружающего

Евгений Волков. Колокол. — М.: Стеклограф, 2021.

Евгений Волков живет в Минске, пишет стихи по-русски. «Колокол» — третья книга поэта. Не слишком большая — чуть больше семидесяти страниц. При всей четкой выстроенности и компактности сборника сказать, что он «читается на одном дыхании» — значит упростить ситуацию. Можно, конечно, прочесть и так, но тогда потеряется очень многое, включая собственно основополагающие для поэтической манеры Волкова принципы.

Уже сам заголовок должно читать в разбивку, чему служит подсказкой графиче­ское его отображение на обложке: «колОкол». Или, если угодно, «кол-о-кол». Стихи Волкова содержат множество таких, по выражению кэрролловского Шалтая-Болтая, «слов-кошельков», со многими отделами. Это принцип «пантограммы» (А. Бубнов) или «разнобуквицы» (С. Федин), способа комбинаторики, при котором слово распадается при ином прочтении на несколько слов (два или три, как правило). То, что обыкновенно становится спусковым крючком комического эффекта в анекдоте или каламбуре, Волков превращает в способ рождения новых поэтических смыслов:

где точит вилы новый вавилон —

на зиккураты с водкой и жратвой

и вечный зов неутомимых лон

запикает на кассе голос мой

очередей помазанных ран жир —

и на гоп стопе семеро слонов

там где аид и заодно надир

сливаются в родное зао дно

Пантограмматические созвучия сочетаются с богатой паронимией, различными формами звукописи, слоговыми перестановками («и я зябаю про»), авторскими неологизмами и окказионализмами и т.д. При кажущейся просодической традиционности поэзия Волкова, безусловно, имеет авангардные корни (это направление поиска никогда не было мейнстримом, но неизменно привлекало определенный тип авторов и читателей) — возможно, в большей степени имажинистские, нежели футуристические.

ни в бровь ни в глаз —

скорее между ног

подробности всегдашней дольче виты

и леты кот на сковородку лег

шипя как змей больной и ядовитый

и я изнемогаю от чудес

и от пространства будней раз бухая —

сидит у изголовья мелкий бес

с нерукотворным ликом вертухая

резная боль необрезной доски —

от общих мест и правил я завою

шепталый снег ложится на виски

и поприще не блещет новизною

Лирический герой Волкова иногда — философствующий резонер, иногда — печальный наблюдатель утекающей жизни. Образы эти, однако, слишком общи, чтобы определить индивидуальность того «я», которое говорит в этих стихах. Поэтому стоит уточнить: те стиховые и языковые особенности волковского письма, о которых я начал говорить выше, — отнюдь не праздные украшения, словесная игра ради игры. Перед нами, не побоюсь этого слова, кодекс веры автора, его кредо, тот прием (точнее — набор приемов), который максимально полно позволяет раскрыть лирическое высказывание.

Даже графический облик стихотворений говорит здесь о многом — разорванные строфы, частокол отдельных строчек или двустиший, создающих особое пространство пауз между фрагментами высказывания, дополняют текучесть и двусмысленность собственно лексического ряда. Распадающийся мир, характерный для авангардной поэтики, здесь представлен не в радикальных своих формах окончательной деконструкции бытия, как то было, например, у Крученых или Василиска Гнедова. Мир этот не распался, но находится на грани распада, он всегда под подозрением, его специфика проистекает из характера субъективного взгляда самого лирического «я», которое не может не сомневаться в устойчивости и однозначности окружающего бытия. То есть это — мир субъективно деформированный, но в этой субъективности так или иначе отражены и объективные характеристики данного мира. Поэтому необходимо отринуть первое впечатление о характере лирического героя, который оказывается гораздо сложнее, чем изначально можно было бы предполагать:

я верю в смертный грех и турмалин —

и это повод думать и роптать

мой чудный сон как взвившийся марлин

срезает лесу прямо у борта

я знаю цену умершим словам —

они в конечном счете пустяки

лежать и слышать как растет трава

возможно это больше чем стихи

Столкновение и пересборка слов и смыслов в поэзии Волкова заставляют обращать внимание на то, как поэт трансформирует наивное лирическое высказывание в многомерное размышление о неоднозначности всего сущего.

Способы и степень убедительности этой трансформации у безусловно талантливого автора предстоит оценить читателю.

Юрий Цветков