Об авторе | Александр Георгиевич Щербаков родился в 1946 году в Москве. Окончил МФТИ, с 1970 по 1990 год инженер физик в Институте Курчатова. Перешел на редакторскую работу, ныне пенсионер. В 2002 году  напечатал в журнале «Октябрь» небольшую повесть «Пах антилопы».

Александр Щербаков

Водные глади

рассказ

Лежал Серников с Антониной Сергеевной — это его жена — на пляже. Она вверх лицом сначала загорала, потом перевернулась на живот, расстегнула лифчик, чтобы белая полоса на спине зачернилась. У Серникова же дел не было, а время расходовалось. Тогда он взял дочкин надувной матрас, положил на воду у самого песочка и солдатиком рухнул на него животом. Качнуло, но удержался и, отталкиваясь пятернями, повел матрас на глубину. У линии буйков попадались отдыхающие даже и без спасредств, а дальше никого уже не было. Серников, победив себя, увел матрас еще метра на два в открытое море и стал разворачиваться для обратного хода. Тут мимо проплыли дама с мальчиком. Они возвращались со стороны горизонта, выпрастывая из-под воды головы на счет вдох — выдох.

— Не боишься, малец, глубины? — крикнул Серников. Крикнул так просто, ну и немного с вопросом, поскольку его ноги здесь до дна тоже не доставали.

А мальчик и не понял, что это к нему обращаются, плыл себе к берегу стилем брасс вслед за матерью. Серников такого не любил, чтобы вопрос ушел в молоко.

— Слышь, тебе говорю? — шипящее слово утонуло, а два других долетели до детских ушей. Брасс у мальчика сбился, он опустил ноги, голову поднял над уровнем моря, повернул направо, налево, увидел Серникова на возвышении и обратился к нему с вопросом:

— Вы чего, дядя?

— Спрашиваю, как у тебя с глубиной. Не боишься? — строгость на лице Серникова была не всамделишная, и ребенок игру подхватил.

— А чего бояться, глядите, мне тут по шейку, — что было сил он замолотил внизу ногами, руки задрал вверх и аж по плечи высунул себя из воды.

— Устанешь дрыгать, — предупредил Серников. Мальчик победно улыбнулся и еще прибавил скорости.

— Хватит, Коля, тебе по шейку, а дяде бедному с головой, — окликнула сына мать-одиночка. Пара воссоединилась и снова легла на курс. Серникову захотелось вдогонку пловчихи что-нибудь пустить занозистое, но все получалось и для мальчика обидным, а это было нечестно. Море ласково поглаживало матрас, набегала пологая волна, поднимала, опускала, бежала дальше, чтобы подтолкнуть под зад какого-нибудь выходящего из воды курортника.

Антонине Сергеевне наскучило лежать на животе. Придерживая лифчик с содержимым, села, минуту-другую оставалась в задумчивости, после чего завела руки за спину, так что локти сделались маленькими крылышками, и застегнула внатяжку. В трех шагах от них крупная молодуха наносила крем на левую ногу. Не спеша перешла на правую, двинулась вверх, а спину ей домазывал чернявый мужчина, по возрасту раза в полтора, а то и в два ее обошедший. Водил рукой по ней, стеснительно поглядывая на соседей, словно они сейчас побегут докладывать его жене.

«Надо же, крещеный, — отметила Антонина Сергеевна, — может, с Южной Осетии». Серебряный крестик тонул в его уже тронутой сединой шерсти, тяжелая золотая цепь, на которой он висел, смотрелась выигрышно.

Серников дремал в море, его матрас терся о буек, время двигалось по-пляжному медленно. В прошлом году он съехал к такой же телке — это факт. Погулял пару месяцев и назад, сделал семье презент.

— Гена, — дуясь на брачные узы, прокричала жена, — обгоришь.

До него, видать, не долетело. Повторять не стала, легла лицом к небу, и солнце занялось ее фасадом. Дочь Серниковых Соня неподалеку сидела за кофейным столиком с двумя собеседницами. От своих четырнадцати отставала, и ярко-розовое бикини на ней торопило подростковое тело побыстрее оформиться. Другие были постарше и попышнее, процесс созревания у них близился к концу, не поспевали только физиономии. Меж столиков ходил здоровенный негр с подносом, собирал посуду. Поровнявшись с девочками, улыбнулся им, те в ответ закивали, а светленькая с зеленой прядью улыбку приправила опытностью.

— Дала б ему? — как ефрейтор к рядовому, обратилась она к Соне, дождавшись убытия негра к дальним столикам.

Черненькая подхватила:

— Давай, Сонь, заказывай шоколадное, — и подружки хором гоготнули.

Сперва был испуганный взгляд в сторону матери, но та дремала, да и не могло до нее ничего долететь. Тогда Соня собралась с мыслями и ответила обеим:

— Он мне не нравится, какой-то он не наш.

Что на это скажешь — светленькая одарила подругу насмешливым взглядом и полновесным вздохом. Свое захотела прибавить черненькая, но ничего не придумывалось, а тут, поскольку она сидела лицом к морю, подвернулась тема:

— Сонь, смотри куда твой папан заплыл.

Серников дремал на матрасе уже метрах в пятидесяти от буйка.

— Да пусть, он у меня не спускает, — махнула в сторону своего матраса Сонечка. Последнее слово разорвалось в голове светленькой как петарда, хохот осколками разлетался во все стороны. Помедлив, включилась подруга, но вполсилы из-за полупонимания. С полминуты покатывались и разом замолкли, ушла куда-то веселость.

— Вон он уже где — ткнула черненькая пальцем в сторону моря.

Серников действительно прибавил к прежним метрам еще полсотни.

— Мам, — крикнула Сонечка, — смотри, где папа.

Дремота отлетела от Антонины Сергеевны, она резко села, спросонок испугавшись своей наготы, и, таковой не обнаружив, глянула вдаль. Серников заметно уменьшился в размерах, видно было, как он вовсю загребает руками, но впустую — его все равно относит от берега куда-то влево. Страх за мужа разом разогнал все другие к нему чувства. Вбежав по колено в море, она позвала:

— Гена… Гена… — и еще раза три.

Имя плоским камушком прыгало, прыгало и по пути к адресату тонуло. С подстилок повскакал народ, обступил Антонину Сергеевну, чувствовался общий подъем.

— Может, его дельфин утянул? — поделилась молодуха своей догадкой. Серников и правда продолжал уменьшаться в размерах, молотить по воде перестал, видать, сил уже не было.

— Скажи еще, подводная лодка, — огрызнулась жена, но пару секунд держала в голове эту гипотезу. — Соня, чего встала, беги к спасателям.

От кафе наплыл шашлычный дымок, и у всех сочувствующих из-за нервов вдруг дружно засосало под ложечкой. Поскольку Серников превратился почти в точку, головы повернулись в сторону Сонечки; вот она бежит к вышке, карабкается по лестнице, что-то говорит сидящему на площадке спасателю. Тот первым делом пытается согнать ребенка вниз, но, передумав, разворачивает бейсболку козырьком назад, прилаживает на освободившееся место бинокль и, следуя за Сонечкиным указательным пальцем, ловит объективом Серникова.

— Эвана куда его занесло, — какая-то другая озабоченность, размера не пляжного, звучала в голосе спасателя. Свободной рукой он полез в карман, нужного не нащупал, занервничал всем телом, наконец догадался переложить бинокль из правой в левую и вытащил телефон.

— Шакур Муххамадович, тут один курортник сильно налево забрал.

Трубка молчала, как пушка, в которую загоняют ядро. И тут ударило с такой силой, что загар на физиономии спасателя отступил под напором бледности. С полминуты грохотало, наконец появилась возможность просунуться в щель.

— Да не спал я, Шакур Муххамадович, не спал. У меня живот прихватило, пока в гальюн бегал…— продолжить не получилось, с той стороны снова загрохотало.

— Вы спасать-то будете? — поинтересовалась заждавшаяся Соня, тем более что в сторону вышки двинулась мать, а с нею ополчение.

— Шакур Муххамадович, людям мне что говорить? — неожиданно злобно проорал в трубку спасатель. — Вон его баба бежит.

Один крик загасил другой — та сторона замерла, стала собираться с мыслями.

— Говорить, говорить им чего? — повторил спасатель, опасливо глянув на Сонечку.

Дальше пошел деловой разговор — оттуда поступали приказания, а эта сторона отвечала словом «понял» и кивком для полной фиксации.

— Вы чем там заняты? — Антонина Сергеевна уже занесла ногу на нижнюю ступеньку.

— Гражданка, сюда нельзя, тут служебное помещение, — прокричал сверху спасатель и от своих же слов пришел в смущение. — Давай, давай, спускайся — приказал он Сонечке и полез за нею вслед. Спускаться к народу, неся ему слово, посланное сверху, — такого никому не пожелаешь.

— Ты там околачиваешь, а человек тонет, — прокричала молодуха из-за спины Антонины Сергеевны. У той на подходе была речь, может, получше, чем у этой выскочки.

— Ваш, что ли, муж тонет.

— Да где ж он тонет! Матрас — это, что ли, не плавсредство, подберут мужчину, подберут, — вклинился спасатель.

— А вы, дядя, сами разве не плавсредство, чего не подбираете? — Сонечка произнесла это тихо и твердо.

Антонина Сергеевна даже загордилась дочерью.

— Слышали, чего она говорит, долго будешь резину тянуть?

Спасатель испуганно покосился на поджидавшую его лодку и, ткнув пальцем куда-то влево, промямлил:

— Нельзя нам туда, за тот мыс, заплывать, — он выставил вперед руки, словно упершись в невидимую стену. — Да не волнуйтесь, Шакур Муххамадович уже все передал наверх, у них там своя служба.

Серников, конечно, унял бы свою раскричавшуюся жену, но он был далеко. Его относило и относило. Проплыла тройка дельфинов, не обратив на мужчину внимания. Он проводил их щемящим взглядом и тут увидел вдалеке какую-то посудину. И главное, его несло именно в ту сторону. Стал подгребать, чтобы не промахнуться, а когда уж был метрах в ста, закричал, замахал рукой, рискуя свалиться с матраса. Его заметили; двое у борта тоже принялись махать, но как-то неправильно, будто отгоняли осу от варенья. Серников прибавил, рослые мужики от жестов перешли на крик, яростный, но почему-то беззвучный.

— Вали, мудила, вали, — читалось по их губам. Однако курортник продолжал сокращать расстояние. Тогда один стал размахивать откуда-то извлеченным пистолетом, как будто хотел швырнуть им в нарушителя. Это никак не подействовало, Серников успел такого натерпеться, что пушечкой его было уже не пронять. Матрас ткнулся в борт, но схватиться с воды было не за что.

— Кидайте, — попросил Серников в приказном порядке. В ответ который помоложе, ухватившись за поручни, свесился и стал отпихивать матрас ногой.

— Совсем…уху ел,— прохрипел Серников и уцепился за штанину нападавшего. Тот дернул, Серников чуть не свалился с матраса. Вопль из него вырвался нечеловеческий.

Но не крик с матраса напряг мужиков, а прозвучавший из-за спин короткий вопрос: «Что там у вас?» Оба разом обернулась. Из открытого иллюминатора смотрело гладкое лицо, не по годам свежее и с внутренней силой.

— Так что? — повторило лицо без мимики, как из портрета.

— Орет, — старший ткнул пальцем в болтавшегося на матрасе Серникова.

Лицо поднялось на палубу, подошло к борту и глянуло вниз.

— Так чего, вытаскивайте.

— Но Сергей Сергеевич…

— Давай, давай, — в приказе было много армейской теплоты.

Мужики свесились, подхватили Серникова и перевалили его словно рыбину через борт.

— А матрас, матрас, уплывет же, — обратился спасенный напрямую к Сергею Сергеевичу. Тот мельком глянул на удаляющийся предмет и проследовал в сторону кормы, где под тентом имелся столик и складные кресла. Сел, жестом пригласил Серникова, а тех двоих отослал.

— Куда, если не секрет, плывете?

— На тот свет, куда ж еще, прямиком в рай — злоба на этих, которые его отпихивали, искала выход.

— Ну, считай, в него и приплыли, — ухмыльнулся Сергей Сергеевич.

— Во-во, а твои быки здесь ангелами служат.

В ответ Серников получил такой асфальт в обоих зрачках, что спешно перешел на «вы». — Если б не ваш кораблик, виноват — яхта, меня б унесло к такой-то матери.

— Да, течение сильное. Тут это бывает, прошлый год нас даже с якоря сорвало.

— А у вас чего тут стоянка?

— Клюет хорошо, здесь под нами гряда, корма много. — На поручень приземлилась чайка клювом к морю. — Коля! — на зов из рубки вынырнул тот, который отпихивал. — Боржома принеси бутылку и сгони эту тварь, нагадит.

Серников на ветерке быстро обсох, кожу натянуло, пошел легкий озноб, мокрые плавки прибавляли болезненности.

— Коля, — снова позвал Сергей Сергеевич. Коля возобновился. — Глянь, есть там в холодильнике сметана? Ну, давайте знакомиться — Сергей Серге­евич, — он протянул через стол руку. — А вас как звать?

— Серников.

— А дальше.

— Серников Геннадий Фролович.

— Интересное у вас отчество.

— По святцам, отец у меня августовский.

Из рубки вылетело радостное:

— Есть, есть Сергей Сергеевич.

— Ну так чего, неси.

Голой мускулистой рукой Коля внес баночку со сметаной и засомневался — ставить — не ставить рядом с боржоми.

— Правильно, не для еды, — похвалил Сергей Сергеевич, — вон товарищу спину намажь.

Выходило, что надо пальцами в банку лезть, а это нельзя. Коля развернулся на голых пятках в сторону каюты. — Я за ложечкой.

— На кой тебе ложка, ею, что ли, мазать будешь.

— Не надо ничего мне мазать, — благодарно закапризничал Серников.

Двумя пальцами — средним и указательным — парень приступил к намазыванию. От первого прикосновения кожа на пациенте дернулась, как на породистом жеребце.

— Холодная? Ну это поначалу, — Сергей Сергеевич отмерил гостю полпорции улыбки. — Плечи, Коль, намажь, плечи.

Сметана стала на удивление быстро подсыхать, появилась приятность, только к спинке кресла нельзя было прислоняться.

— Вы меня постарше, ко мне можно по-простому — Гена.

— Зачем, с Фролович мне больше нравится, — улыбку хозяин умел отмерять с аптекарской точностью.

«Сижу весь в сметане, как же он будет к такому по отчеству обращаться? В дураках меня держит».

Повисло молчание. Хозяин его потягивал, как вино, у гостя же внутри создавалось натяжение.

— А я, кажется, видел вас на телеке, — пришел себе на помощь Серников, — у Слепнева на передаче.

— И что я там говорил?

— Не помню. Что в штатском — помню.

— Ну хоть это. А почему, интересно, вы… Коль, чего с этой сметаной застрял, отнеси. — Проводив взглядом баночку, Сергей Сергеевич продолжил: — Как же, Геннадий Фролович, вы на штатском так сфокусировались.

— Штатское… оно не ваше, сразу видно. И по вашим парням видно, да еще оба с пистолетами.

— У них игрушечные, малые ведь дети, — Сергей Сергеевич наградил себя коротким смешком.

Серников мучительно копался в голове: «То, что не штатский, к гадалке не ходи. В немалом небось чине, зря, что ли, два амбала приставлены. Но точно не армейский — министра обороны каждый знает. Может, из органов или из ментов. Вспомнить бы, что у этого Слепнева перетирали». Круглые столы Серников давно перестал смотреть.

Второй, не тот, что со сметаной, вынырнул из каюты и подал Сергею Сергеевичу телефон, побольше обычного.

— Посидите, боржомчика выпейте, я скоро.

Охранник остался при госте. Стоял, на поверхности лица ничего не двигалось, но когда Серников, глотнув боржоми, рыгнул пузырьками, состроил физиономию. Как тут было не ответить.

— В каком будешь чине?

И не придерешься, а унизил он мужчину так поставленным вопросом. Тот принялся мять в кулаках пустой воздух, желваки тоже о многом говорили.

— Тайну государственную хранишь. За бесплатно или как? — продолжил дразнение Серников.

Малый, зыркнув сперва в сторону рубки, ухватился за верхнюю перекладину серниковского кресла, отклонил его назад и со стуком вернул на место.

— Закрой варежку.

«Не ниже майора», — решил Серников. Опаски не было, а задор был.

— Гляди, поводок не порви, а то хозяин вздует.

— Вздую, дай срок, — поставил точку охранник. Словесная часть полемики была исчерпана, а переходить к следующей мешали не ими придуманные сдерж­ки и противовесы. Чтобы остаться на коне, Серников принялся метрономом раскачиваться на кресле, грохая со второго-третьего раза передними ножками о палубу. Шло время, минуты через три в дверях рубки, договаривая последнюю фразу, появился хозяин.

— Ну проверили, и хорошо. Да не надо катера, клева нет, все равно скоро двинемся. — Сунув кому-то в проем телефон, он с улыбкой психолога обратился к паре: — Как у вас с дружбой народов?

Ответ не предполагался, на лицах он уже присутствовал, но Серников все же добавил от себя:

— До гроба у нас дружба.

— До вашего точно, вы постарше будете, — уточнил Сергей Сергеевич. — Ладно, дружите пока.

Вдоль борта в специальные гнезда были вставлены удилища, от которых леска уходила в глубину. Хозяин подошел к каждому, придирчиво осмотрел.

— Все Жень, сворачивай.

И имя у него бабье, отметил про себя Серников, не в смысле, что и сам он баба, а что такое имя ему как корове седло.

Выскочил второй, и они принялись все сматывать.

— Ну что, Геннадий Фролович, скоро двинемся. Вы в каком составе отдыхаете?

Неполный состав, то есть жена, в ту самую минуту залезала в лодку, которую стащили в воду сочувствующие мужчины. Спасатель сначала отгонял их от своей посудины, кричал, что их с вертолета потопят, но тот, которого Антонина Сергеевна записала в осетины, вежливо возражал, начиная всякую фразу с «вы поймите», и заканчивал ее ловкой подсечкой, от который спасатель плюхался на песок. В очередной раз так и остался сидеть. «Нумудаки, нумудаки», — завел он на буддийский лад. Тут молодуху потянуло к своему осетину — про его ловкие подсечки она раньше не знала.

— Рома, меня подождите, — она вбежала в воду и перевалила бюст через борт. Антонину Сергеевну это рассердило, и она своими руками женщину от лодки отклеила.

— Да, Танечка, тебе лучше не надо, — очень по-отечески у осетина получилось, обидчице же достался испепеляющий взгляд.

— Это ей не надо, раскинула телеса на всю скамейку, — тут молодуха запнулась, сообразив, что у Антонины Сергеевны больше прав на эту прогулку. — Ну ладно, давайте двигайте.

Только весла коснулись морской глади, как на берегу зазвонило. Спасатель вскочил, словно его пружина подкинула. Еще не включенной трубкой он принялся призывно махать отплывающим.

— Это Шакур Муххамадович.

Мужчина, сидевший на веслах, послушался, разок гребанул, и лодка снова уткнулась в песок.

— Слушаю, слушаю, Шакур Муххамадович.

Из трубки на сей раз ничего не выстрелило, а плавно полилось. От этого спасатель воспрял духом, звонкое «понял» вылетало из него воробышком.

— Что там твой шампур? Говорит-то чего? — не выдержала Антонина Сергеевна.

— Спасли вашего мужа, спасли!

Испытав радость, Антонина Сергеевна вылезла из лодки и потянулась за трубкой: «Дай сюда».

Тот по привычке заартачился.

— Дай сюда, — удвоила она громкость, чтобы услышал далекий кавказец.

Оттуда поступил приказ, и спасатель покорно протянул трубку. Тут вмешалась молодуха.

— Пусть Рома говорит, кавказец кавказца всегда поймет.

Антонина Сергеевна втянула воздуху для извержения, однако на ходу придумалось нечто получше крика:

— Что понимать-то? — она кивнула в сторону осетина. — Твой хахаль, что ли, жена моему мужу?

Получилось ядовито, так что молодуха заткнулась. Зато в трубке забурлило.

— Да не про вас это, — рявкнула туда предводительница. — Серников где?

Этого собеседник, похоже, доподлинно не знал, знал только, что утопающий жив. Антонина Сергеевна с полминуты терпела его жизнеутверждающие трели и перебила.

— Спасли, ну спасибо. Сейчас-то он где? — послушала Шакура Муххамадовича еще немного и отрезала: — Мозги мне не пудри, куда вы Серникова дели?

Шакур пошел по тому же кругу, от чего собеседница сорвалась на крик, что, конечно, не помогло.

— Возьми своего козла, — она сунула трубку спасателю. — Козел козла поймет и нас … — этот экспромт полетел уже в молодуху и ее осетина.

— Не переживайте, там у них своя служба, привезут вашего мужа, — заблеял спасатель.

— У кого у них, у твоего шампура, что ли?

— Нет, над ним местное начальство, а за мысом Москва рулит.

— Это для них, что ли, он фамилию нашу с адресом спрашивал?

— И для них, и для нашего учета, если бы ваш супруг утоп?

Сочувствующие потянулись к своим подстилкам, стали паковаться и отбывать на обед. Спасатель вытащил лодку на песок, сел в нее, закурил, задумался.

— Соня, иди домой, я тут отца подожду, — приказала Антонина Сергеевна. Соня замотала головой и осталась на месте.

— Дочка у вас красавица. Скажи, Ром, красавица.

Совсем не туда завернула молодуха. Антонина Сергеевна даже не знала, как отвечать. Но воспитание взяло верх:

— Спасибо, что помогли.

Осетин как раз застегивал сзади молнию на сарафане своей дамы.

— Танечка, ты как насчет шашлычной? — в сторону соседки он даже не взглянул.

На яхте тоже готовились к обеду. Подняли якорь и стали набирать ход.

— Отобедаете со мной, Геннадий Фролович?

— Как-то не по чину будет, вы, небось, полный генерал, а я ефрейтором увольнялся. — Обедать с ним Серникову не улыбалось.

— Ну я тоже на срочной дальше сержанта не пошел, потом только… Как же, если не секрет, у вас после армии складывалось?

— Да всё больше раскладывалось.

— В девяностые?

— В девяностые я строгал да складывал. — Серников поместил между большим и указательным толстую пачку воображаемых денег.

— О! Откуда ж столько.

— Сапожка кормила, и хорошо кормила, это сейчас никто обувь не чинит, а тогда валом валили. — Тут Серников спохватился, все про себя, а из этого не вытянешь. — Вы-то сами как в девяностые поднимались?

Сергей Сергеевич вопрос пропустил мимо ушей.

— Так что, с сапожкой завязали.

— Ну, ясное дело.

— А сейчас?

— Сергей Сергеевич, мне, что ли, про себя одного рассказывать?

— Давайте и про семью, с радостью послушаю.

«Ни на какой козе этого генерала не объедешь», — дал про себя заключение Сериков.

Яхта зашла за волнорез. Вид открылся что надо — прибой ласкающий, на причале, на пляже ни души, стоят пустые кресла с зонтами, сзади под крышей барная стойка, за ней никого, а на полках полный набор. От пляжа вверх поднимается парк — все по ниточке, кусты подстрижены — какие под шар, какие под пирамиду, какие еще замысловатее, деревья снизу побелены, трава не растет, а именно что выстлана зеленым ковром и без единой сухой былинки.

При подходе из-за деревьев выбежали двое рослых во всем одинаковом, накинули концы на тумбы и приняли трап. Первым сошел Сергей Сергеевич. За ним сбежали Евгений с Колей и Серников между ними.

— Так что, прощаться будем, или все-таки отобедаете? — сказано было в никуда.

— В одних-то плавках? — злость Геннадий Фролович почти и не прятал.

— Ну, подберем для вас.

— Только чтоб помоложе, — без улыбки пошутил Серников.

Сергей Сергеевич, наоборот, чтобы снять ненужное напряжение, пошутил весело:

— У нас других и нет.

Прощались тепло, с рукопожатием. Охрана в этом, понятно, не участвовала.

— Коля вас проводит. Жень, а ты сбегай за моим матрасом. Упустили же, с вас Геннадий Фролович и спросит.

Тут майор подровнял генерала: «Доведу вас, Сергей Сергеевич, тогда и сбегаю».

Про свои босые ноги Серников вспомнил, когда Коля вывел его с пляжа в парк — мраморная крошка на аллее не давала шага ступить.

— Так я до дому не дохромаю.

Сел на скамью, тоже мраморную, и устремил взгляд на Колю с вопросом. Тот потоптался, не зная, как дальше выполнять задание, и присел рядом.

— Подождем Евгения Николаевича, все равно он мимо пойдет.

Птиц было много, людей — никого.

— Ну и кто ваш хозяин будет по должности? — потерпев минут пять, вернулся к своему вопросу Серников.

— Прямо так вам и скажи, — Коля повеселел, даже лукавство на лице проступило поверх строгости.

— Секрет, что ли?

— Секрета нет никакого, только вы плохо Сергея Сергеевича спрашивали.

— А это все чье, он тут один отдыхает?

— Кому положено, тот и отдыхает.

Может, и удалось бы вытянул из парня секрет, но Евгений больно быстро обернулся. На голове он нес ну прямо оранжевое облако — нечто объемное, одновременно и парашют раздутый, и плот, и лодка, и матрас на троих. Подошел, свалил свою ношу на землю, без всяких слов сунул Серникову полиэтиленовый пакет и, бросив Коле: «Давай выпроваживай», — двинул в обратном направлении. В пакете обнаружились сандалии недешевые, футболка плюс штаны хлопчатобумажные.

— Ух ты, это ж все Сергея Сергеевича! — и Коля посмотрел на Серникова, как на безбожника, которого Господь ни с того ни с сего поддержал материально.

На пляж этот матрас, под которым Геннадия Фроловича и видно не было, буквально вплыл, только со стороны берега. Народ еще не подтянулся с обеда. В пустом кафе на веранде Сонечка болтала с негром, и оба звонко в разных регистрах хохотали. Антонина Сергеевна восседала на вышке. Рядом стоял спасатель и не без удовольствия слушал, как та в очередной раз громила по телефону Шакура. Мужу и заграничному матрасу жена обрадовалась, но быстро сменить пластинку не получилось.

— Где тебя носит? — прокричала она сверху.