НАБЛЮДАТЕЛЬ

скоропись ольги балла

Все три книги этой Скорописи объединяют не только те очевидные факты, что, во-первых, все они — сборники интервью, во-вторых, интервьюеры ведут диалоги с собеседниками максимально разными, но непременно в каком-нибудь отношении знаковыми для сегодняшней культуры, а в-третьих, в каждом разговоре так или иначе обсуждается жизнь героя интервью и его личные смыслы. Да, еще ведь и в-четвертых! — у этих сборников, что, конечно, не случайно, — есть даже отчасти общие герои! (А одна из героинь — Людмила Улицкая — общая всем трем.) И еще более того: автор-интервьюер одной из книг, журналист Катерина Гордеева, сама оказывается героиней другой — диалогического проекта Сергея Сдобнова. То есть перед нами идеальный «скорописный» случай, когда книги подсвечивают друг друга и складываются в смысловой комплекс.

Но гораздо интереснее всего названного то, что вошедшие в каждую из них диалоги удерживаются вместе, как целое, некоторой ведущей темой или совокупностью таковых, общим беспокойством, с позиции которого авторы расспрашивают своих героев. Интересовать нас будет, следовательно, стратегия спрашивания. Тема у каждой книги своя, но, будучи увидены вместе, три эти темы предстают взгляду как три точки, через которые можно провести плоскость понимания современной ситуации человека, живущего (главным образом, хотя не исключительно) в русской культуре. И в свете этого каждая из книг перерастает свою публицистическую, журналистскую компоненту с ее — необходимым и ценным — вниманием к сиюминутному (такая компонента особенно ощутима в первых двух сборниках) и выводит читателя на существенно более глубокие вопросы. А также — на понимание того, что интервьюер, в идеале, — не только драматург, определяющий ход разговора, и не только психолог, чувствующий, как и о чем спрашивать именно этого собеседника именно сейчас, но и мыслитель, мыслящий диалогически: он проясняет волнующие его проблемы в диалогах, с активным участием собеседника, делает его своим соавтором; и архетипический прообраз его — сам Сократ.

Сергей Сдобнов. Pioner Talks: 30 разговоров сегодня о том, что ждет нас завтра. — М.: ЭКСМО, 2021.

На первое место в этом сократическом троекнижии напрашивается сборник разговоров с разными культурными героями и публичными персонами, ведшихся в рамках публичной программы кинотеатра «Пионер» (и ведущихся там по сию пору, так что перед нами — лишь часть открытого, продолжающегося проекта, притом небольшая: проект работает с весны 2018-го, и за один только 2019-й допандемический год провел, по словам его куратора, «около пятидесяти интервью, встреч и специальных показов на разных площадках Москвы: в кинотеатре “Пионер”, ресторане “Дом культур”, музее Москвы и в Летнем Пионере в Музеоне»). Проект вообще-то коллективный — перечисление участников, соучастников, сотрудников, помогающих и сочувствующих в разделе «Благодарности» растягивается почти на две страницы, — но у него определенно есть ключевая фигура: куратор «Pioner Talks», поэт и критик Сергей Сдобнов, который, похоже, и придумывает, как, ради чего и с чьим именно участием все это будет происходить. Поэтому вряд ли я сильно ошибусь, если скажу, что эта книга — еще и выговоренный разными голосами автор­ский сдобновский портрет современной культуры. Или авторская ее (подвижная, меняющаяся) карта. Выбор собеседников тут определяется не только личными пристрастиями Сдобнова, но и представлением о том, где в культуре, по преимуществу русской, наиболее чувствительные точки роста и какие области в ней особенно достойны внимания как лаборатории общекультурных смыслов.

Это представление наглядно воплощено в структуре книги, разделенной согласно занятиям интервьюируемых на четыре части. Поименованы они, что любопытно, не вполне единообразно. Заглавием первой из них, «Кино», стало имя представляемого собеседниками искусства, названием второй — род занятий: «Писатели» (тут, видимо, поклон еще живому в нашей крови литературоцентризму. Кстати, в числе писателей оказывается Андрей Макаревич, которого инерции и стереотипы так и норовят связать с музыкой, а он уж и вышел за ее пределы). Названия же двух оставшихся частей обозначают, скорее, тип участвующих здесь культурных фигур. То есть не «театр» отдельно (за него представительствует, например, Павел Руднев), не «архитектура» (за нее — Григорий Ревзин), не «музыка» (от ее имени говорят Артемий Троицкий, Лев Ганкин), не «экономика» (экономист тут один — Андрей Мовчан) и даже не «журналистика» (а уж она представлена обильно!), а — «эксперты» и «просветители». Если с последними понятно: это ученые, научные журналисты и популяризаторы научных знаний, то «эксперты» — группа наиболее интересная: люди, представляющие как бы каждый свою область знаний и/или практик, изнутри этой области, на основе ее опыта предлагают ключи к общекультурным, общесоциальным, общечеловеческим проблемам. То же, что «кино» идет первым, — видимо, свидетельство (не только того, что основная площадка диалогов — кинотеатр, но и) того, что ведущая роль в культуротворческом процессе признается все-таки за ним.

Различаются между собой участники этого большого разговора вплоть до того, что ими представлены едва ли не разные полюса сегодняшнего культурного глобуса. Общее же у них, по мысли автора, то, что чем бы эти люди ни занимались, каждый из них делает в сегодняшней культуре нечто важное, решающим образом на нее влияет, и говорят с ними Сдобнов и другие интервьюеры о том, «как меняется культура и общество, в котором мы живем». (Вопросы не всегда сформулированы прямо; иногда — как, например, в случае сплошного автобиографического монолога Андрея Звягинцева, их заменяет условная разметка монолога на тематические подглавки: «О Де Ниро и Путине», «О работе со сценариями и редактуре», «О демонах и тщеславии».)

О чем бы ни шла речь на страницах книги, которую Сдобнов составил из прозвучавших в «Пионере» диалогов, она — на материале профессиональных забот его собеседников и их связанной с ними личной истории — практически неизменно заходит о судьбах и путях России, а в конечном счете и мира (российскими респондентами Сдобнов не ограничивается: среди участников его проекта — израильтянин Этгар Керет и норвежка Мария Парр). То есть проект, по сути дела, — историософский.

Катерина Гордеева. Человек раздетый: [девятнадцать интервью]. — М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020. — (Человек раздетый).

Катерина Гордеева, журналист и попечитель благотворительных фондов «Подари жизнь» и «МойМио», а также автор книг «Время колоть лед» (в соавторстве с Чулпан Хаматовой) и «Победить рак», а также четырех документальных фильмов: Афган. Человек [не] вернулся с войны», «Норд-Ост», «Голоса» и «Как Кирилл Серебренников потратил 218 миллионов» (проблемы, как видим, жгуче-социальные) попала в сборнике Сергея Сдобнова в число героев третьей — самой, как мы уже заметили, интересной по смысловому устройству — главы: «экспертов». Разговор с ней (в котором, между прочим, обсуждается и одно из интервью «Человека раздетого» — со Светланой Бодровой) — из тех, что наиболее отчетливо выражают основную идею сдобновского сборника — видение судеб страны изнутри собственной профессиональной ниши и ее средствами — даже на уровне названия: «Россия, — гласит вынесенная в заглавие этого интервью цитата из Гордеевой, — это страна нерассказанных историй и нерассказанной истории». Да, в этой фразе — ключе к двум сборникам сразу, и к сдобновскому, и к ее собственному, — вне сомнений, свернута целая культурологическая концепция, в ней есть указание по крайней мере на один из источников русских бед и тревог (неумение — нежелание — внутренние и внешние запреты выговаривать — это же нехватка проясняющей, выпрямляющей внутренне рефлексии). Но (пожалуй, это даже важнее) она еще и психотерапевтическая: именно такую позицию — не оставляя без внимания и анализ культурных обстоятельств — Гордеева занимает в отношении своих собеседников.

Мысль о «нерассказанности» русского человека с его историями, понимание глубокой взаимосвязанности социальных проблем с экзистенциальными при чувстве безусловного главенства последних — ведущая в сборнике ее интервью с культурными героями наших дней (из героев «Тридцати разговоров…» мы узнаем здесь Людмилу Улицкую и Антона Долина). Подобно Сергею Сдобнову, Гордеева выбирает собеседников из разных профессиональных областей: тележурналисты (Светлана Бодрова, Светлана Сорокина), режиссеры кино (Андрей Кончаловский, Кантемир Балагов, Любовь Аркус) и театра (Кирилл Серебренников), киноведы (Антон Долин и опять же Любовь Аркус), священник (Алексей Уминский), административный директор благотворительного фонда (Елена Грачева), спортивный тренер (Татьяна Тарасова), а еще — основатель Ассоциации родителей и детей с дислексией Мария Парфенова, правозащитница Людмила Алексеева, жена Александра Солженицына и президент фонда его имени Наталья… Список неполный. Да, понятно, что все это люди с высоким, что ли, коэффициентом культурного и социального участия и нетривиальным его типом, но прежде всего — с нетривиальным рисунком судьбы. При всем внимании Гордеевой к работе собеседников, к типу их участия в культуре они волнуют ее в первую очередь — и поверх размечающих и разгораживающих культурное поле барьеров — как личности, а разговор с ними — прояснение личных смыслов, причем не только собеседников, но и ее собственных. Гордееву занимают судьба и ее источники. Ее ведущий вопрос, впрямую, кажется, не формулируемый, но определяющий все остальные: «Почему ты делаешь то, что делаешь? Каким личным твоим заботам и тревогам это отвечает и помогает? Как и почему именно так ты стал самим собой?» И откровенность тут обоюдоострая.

«Я представляю себе интервью двойным сеансом психоанализа, — говорит автор в предисловии, — после которого каждый из участников уже не будет, не сможет быть собой прежним. Во время такого сеанса становится очевидным, что претворять замысел в жизнь и притворяться — совсем не одно и то же. А мы ведь все понемногу притворяемся, даже самые лучшие из нас». Звучит жестоко, поскольку речь идет о разрушении защит. Но автор прекрасно понимает и смысл «притворства», и все опасности снимающего их подхода: «…Самые лучшие, думаю, тщательнее и основательнее других. И потому — им страшнее. Их легче ранить».

При всех социальных обертонах работа, которую Гордеева выполняет своими интервью, — главнейшим образом, кажется мне, терапевтическая: в ее неотделимых друг от друга проясняющем и исцеляющем значениях.

Дмитрий Брикман. Детский недетский вопрос. — СПб.: Питер, 2021.

С персональным проектом Дмитрия Брикмана, израильского фотохудожника и телеведущего, читатели «Знамени» отчасти уже знакомы. Некоторое время назад (№ 3, 2020) в рамках такой же «Скорописи» мы писали о том, как на его «детские недетские вопросы» в придуманной Брикманом одноименной израильской телепро­грамме отвечал философ Михаил Эпштейн, — диалоги с ним были изданы отдельной книжечкой. В новую книгу диалогов Брикмана ответы Эпштейна тоже вошли, а вообще диапазон занятий и культурных позиций, представленных его собеседниками, тут тоже — как и у Сдобнова и Гордеевой — довольно широкий, хотя, пожалуй, поуже, чем у первых двух. В его случае это почти исключительно представители словесных (лишь изредка иных) искусств. Главным образом — литераторы: прозаики (Борис Акунин, Аркадий Арканов, Владимир Войнович, Рубен Гальего, Александр Генис…), поэты и поэты-барды (Александр Городницкий, Вероника Долина), человек со многими художественными обликами Юлий Ким, журналисты (Антон Носик, Владимир Познер, Эдуард Кузнецов — он же, впрочем, и прозаик, и правозашитник), актеры Светлана Крючкова и Константин Райкин (он же и режиссер), музыкант Борис Гребенщиков и художник по свету его «Аквариума» Марк Брикман (по неслучайному совпадению, он же — родной дядя автора). Список опять неполон, но тип участников понятен.

Такой выбор респондентов объясняется, думаю, просто кругом личных знакомств и личных интересов автора. Потому что занимают они его вот уж точно поверх всяких профессиональных и социальных барьеров, культурных ролей и вкладов, в их исходных человеческих координатах, предшествующих всем защитам: ему важно то, как каждый из них чувствует себя перед лицом коренных экзистенциальных вопросов. Тех, какими неминуемо задается каждый ребенок, пока он еще не профессионал, а человек вообще.

«Что такое плохо?» «Что такое талант и зачем он дается людям?» «Почему я родился в это время?» «Кто такой дурак?» «Что такое честь?» «Зачем вообще все?»

На языке человека-вообще тут, по идее, и надо отвечать.

Как интервьюеру Брикману в каком-то смысле легче, чем обоим его предшественникам в этой рубрике: ему даже не надо придумывать вопросы — их ему присылают в письмах дети со всего мира. Вот уж где опять-таки культурные барьеры не действуют.

Зато из всего множества присланных вопросов Брикман отбирает, какие и в каком порядке кому задать (и уточняет их, расширяет уже от себя). И вот это уже драматургия, а в ее основе — целая концепция.

«Каждый взрослый человек, — пишет автор, — это ребенок, просто обернутый в социальные и карьерные статусы, покрытый шрамами от ударов, которые ему нанесла жизнь, придавленный комплексами нереализованности, уставший от жизни… такая своеобразная матрешка. Но внутри нее, в самой сердцевине, сидят те самые трехлетние мальчик или девочка, задавшие когда-то вопрос “Кто я?” и не получившие на него ответ. И есть шанс, что прозвучавший в передаче детский вопрос пробьет все обертки и доберется до внутреннего ребенка».

Ну то есть, перед нами ситуация, очень родственная той, что возникает в разговорах Катерины Гордеевой с ее героями, с ее снятием защит-«притворств» — это апелляция к личным сердцевинным смыслам, точнее — к смыслам общечеловеческим в их личном облике. И если Гордеева ведет работу, в своем существе, терапевтическую, то работа Брикмана должна быть признана, скорее, антропологической. И тень Сократа, вопрошавшего своих собеседников в пору детства европейской философской мысли, здесь ощутимее, чем где бы то ни было.