|
НАБЛЮДАТЕЛЬ
рецензии
Необходимость говорить
Константин Комаров. Только слово. М.: Зебра-Е, 2021.
Книга «Только слово» включает в себя в полном объеме четыре вышедших с 2012 по 2019 год поэтических книги автора («От времени вдогонку», «Безветрие», «Невеселая личность», «Фамилия содержанья») и стихи последних двух лет. Таким образом, это 600-страничное издание — наиболее полное на сегодняшний день собрание стихотворений Константина Комарова, что дает прекрасный повод поговорить о его поэзии в целом.
Поэтическая речь Комарова — натурфилософия, распространяющаяся на сферу быта. Причем быта не мучительного и «траурного», но органично вбирающего в себя бытийную экзистенцию. Так, поэт улавливает в запахе горячей воды — жизнь, вход и выход; среди разбросанных носков — видит молчание и вечность, старую, как статуя; в одеяле — прозревает горячую волну, в брызжущем свете лампы — цитрус. И это причудливое зрение психологически и ментально убедительно.
Вероятно, самые значимые особенности поэтического идиостиля Комарова —антиномичность (соотнесение разнородных, противоречивых предметов друг с другом) и парадокс. Они реализуются как в самоидентификации лирического героя («скажут, что я навроде — был, а навроде — нет»), так и в образах:
Я все ж склоняюсь к выводу,
Что все, ребята, вы в аду.
Я уж о том не говорю,
Что все, ребята, вы в раю.
Эти тексты, с одной стороны, нацелены на предельное, напряженное самообнажение лирической эмоции: «А ведь когда-то рядышком стоял, / впритык к тебе. Стоял-стоял и стаял». С другой стороны, в авторской интонации велик удельный вес всепроникающей иронии, в том числе и по отношению к лирическому субъекту: «и извинюсь — а ты пойдешь за хлебом: / без хлеба жить сложней, чем без меня».
Просторное поле здорового иронического, язвительного рассудка не дает гибельным ветрам закружить поэта: «сиди, не совершай ошибки — / она уже совершена —// но тех, кому еще паршивей, / не более, чем дохрена». Ведь понятно, что как только впустишь в себя пустоту, она ни к какому качественному росту не приведет, а только растерзает тебя изнутри.
Порой поэт говорит об этой пустоте, подпуская ее на позволительно близкое расстояние: «до предела дошедши, отчаянье / в гавань спокойную тихо отчалило». И остающийся зазор между «ледовитой бездной» и «новым берегом» позволяет «брать перекур» и вновь «отправлять слова по спирали в свой паркур». Да, это тоска, но словно начиненная возможностью веселого самосжигания, пусть и для «безрадостных оваций».
Тема поиска и анализа собственного отражения и отражения вообще — одна из ключевых в поэтике Комарова. Отраженье «топорщит» «испитая» поверхность зеркал, в ночном асфальте отражаются крыши; отраженья то замолкают и растекаются, то расходятся «на годы и на город»; то «липкий страх» поднимается «отражением пораженья», то бурлит выкипающий чайник, в котором «все отраженья замолчали». Показательно, что этот мотив реализуется преимущественно в контексте зимы («и взледенеет отраженье в никелированной воде», «так режут по амальгаме свое отраженье вдоль», когда «бесшумно на землю сыплет небесная требуха»). Для поэта жизнь слишком холодна, а хочется укрыться пледом понимания и тепла, и эта горячая жажда формулируется в нежных образах, где лирический герой, например, крепко, как книгу — переплет, обнимает любимую и рассказывает ей о том, как «вселенная поет». Комаров при этом не боится говорить сентиментально, и правильно делает — сентиментальность его поэтики выглядит мужественной и юношеской одновременно.
Основной прием Комарова — работа со словом, во многом завязанная на словосовмещении — акустическом, аллитерационном, похожая на бессознательное сближение слов, шаманство. Однако, слово здесь не сдает своих семантических позиций и не впадает в ходульную умозрительность. Мир осмысляется автором, на первый и поверхностный взгляд, звуково: слова «играют мускулами» созвучий, нагнетая этим напряжение смыслов. Однако, вглядываясь пристальнее, замечаешь, что, например, «болото блокнота» — не просто осязаемая звукопись, но достоверная «живопись слова». Максимальный разгон метафоры упирается в пространство потенциально бесконечной семантики и там уже подвергается ментальной и психосоматической «ассимиляции». При этом даже мерцающая «заговариваемость» в конечном счете выходит из области искусной машинерии в зону живых и емких смыслов.
Легкость и естественность поэтической речи Комарова говорят о внутренней силе, о способности переплавить в поэзию едва ли не что угодно. Силы для этого рывка у него есть, потому что, все сказав о своей дворовой юности, о влюбленностях, о наблюдениях за отражениями, он далеко не все сказал о себе. А Комаров — поэт, которому надлежит сказать, потому что сказать для него означает — создать, воплотить:
Наплевать, что слова наплывают
друг на друга в усталом мозгу.
Обо мне ничего не узнают,
если я рассказать не смогу.
Ксения Аксенова
|
