|
Об авторе | Виталий Иванович Симанков (19 декабря 1973 года, город Изюм) — поэт, переводчик. Автор ряда статей по русской литературе XVIII–XIX веков. Окончил аспирантуру при отделении славистики в Брауновском университете (Провиденс, США). В настоящее время — независимый исследователь. Предыдущая публикация в «Знамени» — «Словарь пчеловода», № 12, 2012. Живет в Санкт-Петербурге.
Виталий Симанков
Партикулярные письма
Из партикулярной переписки
«Притих и эльфов шумный рой,
И трубы ангелов в эфире...»
— Что делать зимнею порой,
Когда сидишь в худой порфире,
Когда на ладан дышит трон,
Когда повсюду разоренье?..
Вертится мир, как электрон:
Рожденье, смерть и воскресенье.
Подражание Су Дунпо
Во время еды всякий раз
Еду для мышей оставляю;
Из жалости к мотылькам
Ночами лучину не жгу;
Не зову и не знаю свой час,
У реки я, склонившись, рыдаю;
Из любви к её берегам
Я сижу на одном берегу…
Революция
На площади народ,
Сезонное пришествие народа
И подлого, и знатнейшего рода.
От Аполлона до последнего урода,
Все ждут переворот,
Разинув общий рот.
Низы трепещут, требуя дохода.
Как церковь ищет нового прихода,
Так ищет сброд увеличенья сброда,
И так плодится сброд.
Итак, везде народ.
Он всюду, он везде, где есть сама природа.
Под каждой точкой карты небосвода
Везде он множится и дышит без завода.
Безмолвствует завод.
Сонет
Ветром полощется полная нива лениво.
Нити редеют, виднеется снова основа.
Крик кобылицы, взметается грива игриво.
Рыбари дремлют в отсутствие лова былого.
К водам склонилась плакучая ива тоскливо.
Нищая жизнь без надёжного крова сурова.
Споро творится неправда и живо нажива.
Крепко подбита преступного кова подкова.
Всюду разбой и лихая без права расправа.
Дымна от пьянства и от крови ржава держава.
Здесь же покой и не слышатся ревы царевы.
Здесь же краса и рядится, как пава, купава.
Слева поляна душистая, справа дубрава.
Здесь, я слыхал, забавляются девы. О, где вы?
Из архива О. Э. М–ма
«Заключённый одиннадцать-семьдесят-ноль,
Голова стихотворца всегда осиянна,
Потому-то нам важен тотальный контроль.
Вы тянулись и к нам, и к стихам Оссиана.
Возмутительно, правда? Вы нам неверны.
Мы живём, находясь на клинках с небесами.
Мы живём, под собою не чуя страны.
Полагаю, вы поняли это и сами».
Из архива А. Н. Р–ва
Сегодня видел сон, но я его не помню,
Не помню и того, что было после сна,
Не помню ничего. Везут меня в Коломню.
А может быть, в Илимск. Скорее бы весна.
На дровнях тащимся. Доедем ли к обеду?
Извозчик мой угрюм. Я вынимаю хлеб.
«Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?»
Извозчик мой молчит. И, кажется, он слеп.
Песнопения тиранов
(в шести отделениях)
I. Воздыхания самодержца
Как мне народу показаться?
Порфира вся — в чужих заплатах,
Венец мой — торжество эрзаца.
Все рыцари — в пробитых латах,
Все девки — поголовно вдовы,
Все мужики — готовы спиться...
А я сижу на всём готовом,
Готовом в бунт преобратиться.
II. Самодержец за чаем
«Эй, дворня, принесите чаю,
Да прихватите шоколада!..»
Хоть шоколада и не чаю,
Но чаю выпить всё же надо.
И надо о стране помыслить.
Народ мой плох, я вижу это.
В министры, может, К. зачислить?
Где он сейчас? Глава совета?
Нет, не спастись мне рокировкой.
Сойдутся тотчас лбами башни.
Хоть самодержец я и ловкой,
Но не простят мне эти шашни —
И разорвут меня на клочья,
Культ личности по книжкам вспомнят.
Зампред воскликнет: «Я воочью
Здесь видел их в одной из комнат!
Один другого будет чище!
На всех они плели доносы!
И лично расстреляли тыщи!..
Какие будут здесь вопросы?»
И выведут меня под крики,
Народ заголосит от счастья,
Исчезнут всюду скорбны лики,
И сгинут язвы самовластья.
Пройдут года или декады,
И скорбь опять в сердца вселится.
Все будут возвращенью рады —
И старые вернутся лица.
Вернутся все, меня ж не будет!
И сердце больше не забьётся!
Пускай меня сам бог осудит,
Но завтра кровушка прольётся...
III. Утро самодержца
О, Марфушка, какая радость!
Вы пред глаза мои явились!
Вчерась я с тестем выпил гадость,
Но мы уже опохмелились.
Сегодня ж новый хмель приносят!
Согласен, изъяснился скверно.
Ну, вскинем рюмочками, prosit!
Хороший день сегодня, верно?
Позвольте-ка мне вашу ручку,
Мы прогуляемся по саду,
Устроим дворне нахлобучку
И посмеёмся до упаду.
Желаете стихотворенье?
Его услышал я в народе:
«Я помню чудное мгновенье…»
И дальше что-то в том же роде.
Поэты, впрочем, ненадёжны;
Иное дело — самодержцы.
Здесь сходни, будьте осторожны!
Как громко бьётся ваше сердце.
Да вы никак меня боитесь?
Напрасно, я сентиментален!
Сказать короче, дамский витязь.
А вот мы и дошли до спален…
Ну, обнимите же владыку!
<………………………….>
IV. Самодержец за обедом
Что на обед послали боги?
У, пироги, едрить-кадрить!
А в Польше говорят пироги…
Пора бы Польшу разделить.
А здесь чего у нас варится?
Жюльен. По-нашему супец…
Француз опять на нас ярится,
Французу, стало быть, конец.
Донатик — то же, что баранка,
Но англичанам не понять…
Всё так же гадит англичанка,
Пора и ей фитиль прижать.
О, бургеры, мы вас не ждали.
Сосисочки, едрить-кадрить!
Слыхал я, немцы возбухали,
И немцам можно повторить.
V. Ночь самодержца
Сегодня новой обагрился кровью —
Всех верных мне в Святую Рощу свёз.
Глядел на муки — и не двинул бровью,
Глядел в глаза им — и не пролил слёз.
Ещё вчера они тянули губы
К моим полубожественным перстам,
И к поднебесью возносили трубы
И пели оды мне, как Осип Мандельштам.
VI. Конец самодержца
Схватили всё-таки, и вот на казнь ведут,
Согнали весь народ, всю сволочь подобрали,
Солдат нагнали тьму, построили редут,
А вот и плясуны, потасканные крали,
Картонные попы, продажные шуты,
Всю дрянь не перечтёшь отныне и до века,
Скоты и прихвостни, уроды и скоты,
Один палач, кажись, похож на человека…
(Занавес)
Молитва
Позволь мне, Господи, спастись,
С премудростью в одно сплестись
И под шпицрутенами мира
Пройти, а лучше пронестись
И после бала вознестись
Не содержателем кумира,
Не сутенёром нищеты
И не разносчиком тщеты,
Но вразумлённым идиотом,
Что идиомы простоты
И диалекты чистоты
Искал за всяким оборотом.
Символ веры
Нет, я не верю,
Нет, я не верю, нет,
Не верю, нет, не верю, нет и нет,
В случайное движение светил и всех планет,
Я верю, да, я верю,
Я верю, да, да, да,
Что неслучайно движется небесная звезда.
На рождение сверхновой
«Тогда ещё не знали мы бумаги,
Ни проводов, ни радиоволны.
Во время оно шествовали маги,
И были маги трепета полны.
В какой-то миг открылась им пещера,
В пещере той — промеж камней и глыб —
Случился взрыв, и разорвалась эра,
И агнец трансформировался в рыб.
Что было дальше — вам известно, други.
С тех пор мы не снимаем камуфляж,
И даже спим в доспехах и кольчуге,
Цитируя Сунь-Цзы как Отче наш…».
Задушевные разговоры
Душа моя, заблудшая душонка,
Ты в блуд вошла, похоже, с головою —
И бьёшься о гранит, как парусная джонка,
Системою своею половою.
Душа моя, внимай теперь покорно
Колоколов раскаты и расколы,
Не жди животворящего попкорна,
Ниже животворящей кока-колы.
А впрочем, жди, томящийся невольник!
Какой уж из меня тебе советчик?
Антисоветчик я, расстрига и раскольник,
Глухой звонарь, немой автоответчик…
Попытка к бегству
Безсилен ум при бытовом скандале;
Нелепо всё, затеянное мной.
Уехать, что ли, в дали Цинандали,
Где, по словам Энциклопедии одной,
И Пушкин с Грибоедовым бывали,
И декабристы проезжали стороной,
И Лермонтова, кажется, видали?..
Похоже, там всё дышит стариной.
Всё дышит стариной и на вокзале
Тебя встречает кто-нибудь родной,
И бровь ведёт при встрече генацвали:
«Ты здесь один? Мы думали, с женой…»
Когда тебя, отвечу я, призвали
И вырвали язык тебе скверной,
То ты, мой друг, любые трали-вали
Уж неспособен слышать день-деньской.
А впрочем, это всё, друзья, детали.
Давайте, что ли, выпьем по одной?
Хоть выпить я могу теперь едва ли,
Но всё же поддержу бокал живой.
И тут от неожиданнейшей боли
Я просыпаюсь — старая кровать
Напоминает мне, что я в неволе,
Что я не волен ларчик открывать.
Малодушие
Печаль моя прозрачна и ясна —
Увы, прозрачны все мои печали.
Прозрачно всё — невзрачная весна,
И призрачные тени на причале,
И стерегущий жертву ловелас,
И жертвенного голоса звучанье,
И вопиющего в пустыне глас,
И львиный рык, и кобылицы ржанье...
Печаль моя напрасна и красна.
Зачем же вновь моё уснуло сердце,
Воспрянувшее было ото сна?
Почто скрыпит, не отворяясь, дверца?
Почто на стук не отворяют дверь?
Кто взаперти меня искусно держит?
Откуда в мой покой вселился зверь,
С собой зубовный внесший внешний скрежет?
Печаль моя светла, известен путь,
Ведущий прочь от выпадшей печали,
Известно всё, что обнажило суть,
Но этого достаточно едва ли,
Чтобы из кресел выбраться долой,
Чтоб выехать из мёртвого отеля
И въехать дурнем на печи домой,
Где чистая постелена постеля…
Зачем
Я знать хочу, зачем ты создал Ориноко?
Зачем здесь Оренбург и в вышних Орион?
Зачем ты хочешь од, когда мне одиноко?
Зачем ты требуешь воздвигнуть одеон?
Я знать хочу, зачем ты произвёл Пожарни?
Зачем Стожарами весь небосклон залит?
Зачем тебе псалмы, когда я сплю на псарне?
Зачем ты требуешь воздвигнуть мегалит?
Я знать хочу, зачем ты выстроил Некропил?
Зачем тебе Валдай и сверху Водолей?
Зачем тебе стихи, когда стихарь я пропил?
Зачем ты требуешь воздвигнуть мавзолей?
Антерий во сне
«Ты хочешь знать финал, и как всё упразднится?
Что промелькнёт в конце: Варшава или Ницца?
Как оторвётся дух и твой последний вздох?..
Ещё ты хочешь знать, что станется с душою?
Последнее тебе я вряд ли приоткрою.
Последнее тебе пущай откроет Бог.
…А что касается до остальных материй,
Я знаю многое, мой дорогой Антерий,
Да только всё одно ты не поверишь мне:
Ты не умрёшь, мой друг, ни в Ницце, ни в Варшаве,
Ни в Лондоне на дне, ни в Каннах при канаве…
Нет смерти наяву, тем более во сне».
На пробуждение
Спит, как недотрога, Бродский;
Спит, как увалень, Бурлюк;
Спит, как дурень, Заболоцкий;
Спит Введенский, как паук;
Спит Некрасов, как собака;
Спит, как еретик, Лесков;
Меркнут знаки Зодиака;
Просыпайся, Симанков!
| 
