НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Став светом

Алексей Сомов. Грубей и небесней: стихотворения, эссе / Сост. Б. Кутенков. — М.: ЛитГОСТ, 2021.

«Грубей и небесней» Алексея Сомова — третья книга в серии «Поэты литературных чтений “Они ушли. Они остались”». Сами же чтения в следующем году должны отметить свой юбилей. За неполные десять лет было сделано немало: в библиотеках и культурных центрах прошел ряд встреч, на которых звучали стихотворения поэтов второй половины ХХ — начала XXI века, покинувших этот мир молодыми, увидели свет два тома антологии «Уйти. Остаться. Жить», готовится третий, а пару лет назад появилась авторская книжная серия. В ней стали издаваться сборники произведений отдельных стихотворцев. Первой вышла книга Владимира Полетаева (1951–1970) «Прозрачный циферблат», за ней последовал сборник Михаила Фельдмана (1952–1988) «Еще одно имя Богу». И вот — составленная Борисом Кутенковым книга стихотворений и эссе Алексея Сомова (1976–2013) «Грубей и небесней».

Сомов ушел из жизни в тридцать семь. Не раз говорилось, что для поэтов это роковой возраст. Известные строки Высоцкого о дуэли Пушкина и самоубийстве Маяковского повторять не станем. Однако смерть Сомова была прозаичнее. Его друг, поэт Александр Корамыслов, объясняет, что тот «скончался от сердечного приступа в своей практически не посещаемой никем квартире, где и пролежал ненайденным еще почти две недели». От сквозной для творчества Сомова темы смерти никуда не деться. Стихотворение «Дима Д. был из актерской семьи…» и вовсе кажется пророческим. Написанное в 2008-м, оно повествует о судьбе героя, который «стал актером, потом вахтером», играл в рок-группе, работал в ритуальном агентстве, запил…

              Не знаю, от чего он умер,

              от дрянного бухла или от голода.

              Я пришел, когда его выносили из парадного.

              МЧСники работали в респираторах,

              так что, видимо, пролежал Дима достаточно долго.

Алексею Сомову в разные годы тоже доводилось работать пусть не рифмующимися актером и вахтером, но — дизайнером и охранником. Смерть же постоянно ходила рядом. В ностальгическом эссе «Кочегарка имени товарища Азина» Сомов вспоминает юность — дворовую кочегарку, где собирались любители тяжелой музыки, чтобы поорать песни под гитару. Но юность ушла, вместе с ней ушли и те ребята, а старые песни накрепко засели в голове. «Поет Олег (он повесится в 2001-м на чердаке), поет Джон (станет мусором), поет Илька-маленький (тоже будущий удавленник), поет Толян (два срока один за другим), поет Костя (девять ножевых в спину на пятачке у круглосуточного минимаркета), поет Леха-Акцепт (вернется домой в цинковом гробу)…» Смерть друзей и знакомых Сомова, ранняя смерть его родителей, гибель маленького сына — все это не могло не отразиться на его лирике. Поэт пытается ответить на неизбежный вопрос «почему?», в нескольких стихотворениях он напрямую обращается к Богу, подвергая мир осмыслению. «Рождество в аду» — размышление об идеальном мире — таком, каким его задумывал Господь, таком, каким он должен быть, и — о мире реальном, сегодняшнем, где ритуалы подчас заменяют истинную веру. Финал грустен: «и снова жестокие дети / подставят Тебя и сольют». Смертны все, смерть придет к каждому. В эссе «Тлалок» Сомов пишет не только о людях, но и о городах. Они «со временем тоже умирают, и их лица меняются самым паскудным образом, как у всех покойников». «Если у вас нет сюжета, можно просто выйти из дома и пройтись по историческому центру города. Вы будете приятно удивлены — сколько, оказывается, этих самых сюжетов валяется прямо у вас под ногами…».

Образ города в сборнике также становится магистральным. Сомов жил в удмуртском Сарапуле, однако в его поэзии, прозе и эссеистике город носит иное название — Тугарин, что сразу вызывает ассоциацию со змеем. Рассуждая об этом имени, его значении, Марина Гарбер резюмирует: «Поскольку подземное и небесное пространства — две среды обитания крылатого змея — традиционно связаны с потусторонним миром, то вывод очевиден: Тугарин — город смерти». Со смертью так или иначе связаны встречающиеся в лирике Сомова неологизмы: «и небо-небо в окнах-окнах / висит стерильно и дамокло». Небо града Тугарина нависает над героем дамокловым мечом — до жизни ли тут? Или возьмем отсылки к гибели известных личностей во фрагментах из поэмы «Сухой остаток»: в неназванном рок-герое, мчащемся навстречу смертельному «Икарусу», легко узнать Виктора Цоя, а деепричастия «кобейнясь и хемингуэя» говорят сами за себя.

              Ты хочешь знать, что будет дальше?

              Мы будем жить довольно долго,

              ага, и счастливо в придачу.

              И эта сказка будет длинной,

              и все вернутся из атаки.

              И жирная сырая глина

              в сухом остатке.

В таких условиях поэту остается лишь смириться, принять темную реальность:

              а ты такой счастливый и немного косой

              наблюдаешь вдумчиво и любовно

              как Господь отрезает от жизни еще один кусок

              улыбаешься и шепчешь

              а мне не больно

Друзья Алексея Сомова, ценители его творчества отмечают, что поэт искал в мире свет, неспроста он какое-то время вел блог под названием «Светолов». В эссе «Облако имени Лены Руфовой» образом всего светлого, что есть в темной жизни, становится молодая художница из Воткинска. Она — не главная героиня этого эссе, а лишь один из символов света. Однако в трех предшествующих эссе, включенных в книгу, главные герои есть: Егор Летов, Чак Паланик, Эдуард Лимонов. Все — личности, сотканные из противоречий, для кого-то — кумиры, несущие в своем творчестве свет, для кого-то — отвергаемые пособники тьмы. По сути, это можно сказать и о самом Сомове: талантливый, умеющий тонко чувствовать поэт, который при этом порой вел себя ужаснейшим образом. Александр Корамыслов на себе прочувствовал, как старый приятель иногда ни с того ни с сего вдруг становился агрессивным, завязывая вражду. И, к несчастью, пойти на примирение с другом Сомов не успел… Почва для того, чтобы поговорить о поэтическом взаимовлиянии Сомова и Корамыслова, в сборнике тоже есть. Но все же хочется сказать о более знаковых аллюзиях, которыми наполнены стихотворения ушедшего поэта. Спектр литературных отсылок широчайший — от Пушкина и Некрасова до Булата Окуджавы и даже Агнии Барто: «октябрь уж наступил а им солгали» («М.»), «кому хорошо воскресать на руси» («О чуде преображения…»), «Ах Гренада Гренада Гренада моя / я вчера не вернулся из плена» («Сон астрофизика…»), «бери сирень, пошли домой» («Четвертая годовщина»), «Улетает шарик в небо — тише, маленький, не плачь» («Вот такая это небыль…»). И продолжать цитировать можно долго. Чужой свет Алексей Сомов ловил и бережно сохранял, на протяжении всей своей недолгой жизни продолжая бороться с гнетущей тьмой. Если поэта больше нет, кажется, что тьма победила. Однако свет-то остается, не гаснет. Выходит хорошая книга. И ставшего светом поэта открывают новые читатели.

Станислав Секретов