ОБРАЗ ЖИЗНИ

Об авторе | Иван Евгеньевич Юсов — филолог, логопед, редактор. Родился в 1983 году в Дзержинске, городе химиков, окончил школу и университет в Нижнем Новгороде, защитил диссертацию по истории русского языка в Москве. Получил дефектологическое образование. Автор пособий по логопедии. Практикующий специалист в сфере нейро­реабилитации взрослых пациентов.

Иван Юсов

Логотерапия в общей палате

беседы с неговорящими

Носовая эмиссия

Познакомлю вас с Г.В. Это удивительно жизнелюбивый и стойкий человек, который, несмотря на букет тяжелых болезней, благодаря внутреннему запасу сил и поддержке семьи (заметили эти чудесные тюльпаны?), преодолевает все трудности.

С дизартрией¹  не шутят! Она не только снижает качество произношения, но еще всегда ухудшает просодику: ритм, тембр, интонацию. Расслабляются мышцы лица, языка, глотки, гортани. Воздух при выдохе вяло вытекает через нос, придавая речи назальный оттенок — это и называют эмиссией.

Как можно заставить взрослого разумного человека дуть в трубочку-пищалку, зажимая ему нос при этом? Только объяснив предварительно смысл производимых действий и сдобрив весь процесс изрядной долей иронии. В ход могут пойти и медицинские термины, и смелые метафоры. Здесь подключается то, что я называю логотерапией на логопедических занятиях.

Логотерапия — лечение смыслом, метод Виктора Франкла. В зрелом возрасте стремление осмыслить все происходящие события становится ведущим мотивом поступков. Может показаться, что концепция, с таким успехом реализованная Франклом и его школой, не слишком близка к вопросам преодоления речевых патологий. Однако в действительности специалист, возвращающий человека из пропасти безречия к радости полноценного общения, решает сходные задачи. Если этого не происходит, он неизбежно начинает томиться от бессмысленности жизни, то есть, по Франклу, попадает в «экзистенциальный вакуум». Люди, страдающие речевыми расстройствами, в не меньшей степени нуждаются в целительной силе смысла, внимательном и полном эмпатии объяснении им цели и направления всех предпринимаемых усилий.

Уникальность нашей профессии заключается в том, что мы все время играем на чужом поле. И, скажем прямо, многих всерьез раздражаем. Мы и психологи, иногда эндокринологи, то есть неврологи, филологи... Знаем все, решаем все!

Как вы думаете, есть хоть один нормальный человек, не умеющий дышать? И вот находится логопед, который говорит: «Вы всю жизнь неправильно дышали (говорили прозой, как Журден), я вас этому научу».

Больному, пережившему инсульт, нелегко вернуться к привычной жизни, и нагружать его непосильными упражнениями не стоит: эффект от такой терапии будет противоположный. Важно понимать, какие движения удаются пациенту на этом этапе, и не давать абстрактных советов типа: «пойте», «надувайте шарики». Даже если видим его в первый и последний раз, что в стационаре случается сплошь и рядом, мы должны проконсультировать полноценно, чтобы он вышел на свет Божий с готовой программой реабилитации в голове.

Смешно, говорите? Необходимо! Я зову всех в свою секту под названием «логотерапия здесь и сейчас»!

Сова Минервы

В первый рабочий день после отпуска меня встречает «вечный» календарь с деревянными кубиками в виде совы. Я часто использую его, начиная беседу с больным на первый взгляд невинными, а на самом деле коварными вопросами: скажите мне, как называется наша больница, отделение, назовите, какой сегодня день и число... Сова — древний символ мудрости — всегда изображалась на руке греческой богини мудрости Афины (в римской мифологии Минервы). Но она же и соратница темных духов, сил ночи и зла.

«Сова Минервы вылетает в сумерках», — писал Гегель, имея в виду необходимость временнй дистанции, которая нужна для правильного восприятия и осмысления действительности. «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи», — вторит ему русский поэт. Действительно, человек приобретает опыт и умнеет не сразу, а с годами.

Но этого может и не случиться. После сумерек может наступить непро­глядная ночь безумия, из которой уже не выйти. Так и с моими больными. Я вижу в них прежде всего людей, попавших в беду, — в яму. Там темно и страшно. И восстановить речь — вершину, царицу всех когнитивных функций — поможет только логопед.

Тогда ночь окажется по-летнему короткой, а пережитое — всего лишь недол­гим сном в летнюю ночь...

Абруптивные согласные

Однажды мы с коллегой решили поспорить о правильной и неправильной артикуляционной гимнастике. Я, как водится, отстаивал свою точку зрения, она — свою. Суть нашей дискуссии сводилась вот к чему: имеем ли мы в работе моральное право на провокацию? Где проходит узкая граница приемлемости между методиками, освященными традицией, и новыми, экспериментальными чудачествами?

В языках Африки и Кавказа, преимущественно в горных районах, встречаются очень специфически звучащие абруптивные (отрывистые) согласные. Они образуются с помощью быстрого движения гортани вверх при закрытой голосовой щели, а затем расслаблении ротовой смычки. Звук создается не на выдохе, как обычно, а на вдохе. Нечто подобное используют и логопеды.

Моей пациентке с периферическим парезом лицевой мускулатуры я объяснил несколько движений. Всем известно, как трудно восстановить работу мышц в таких случаях и как уродуется лицо. Такеси Китано, правда, сделал это частью имиджа. Больной не может закрыть глаз, улыбнуться, удерживать пищу за щекой. Логопед вместе с пациентом готовы сделать что угодно, лишь бы исправить тягостную кривизну. И вот я посоветовал ей «цыкать зубом», что дает обычно неплохой результат. Ориентир — герой Евгения Леонова из известного кинофильма про бандитов, главный «джентльмен удачи».

Метафора, примененная мной, скрывает в себе достаточно сложную инструкцию: нужно, растягивая угол рта, с усилием прижимать боковой край языка к зубам. Получится характерный звук. Выглядит не слишком эстетично, попросту вульгарно.

Кто читал «Понедельник начинается в субботу» Стругацких, вспомнит, конечно, старушку Наину Киевну, которая дотошно осведомлялась, будет ли герой цыкать зубом. И имела на то все основания! Ведь постояльцы, сыто отдуваясь, многократно проделывали этот физиологический акт и, наверное, сильно ее тем раздражали.

В университете преподаватели говорили нам, что всякое слово ценно, поскольку является частью языка, а язык — дух народа. Даже если слово матерное (я не поклонник мата!). Обсценная лексика очень древнего происхождения и так же, как и всякая другая, хранит в себе тайны истории.

Так имел ли я моральное право, спрыгнув с котурн блюстителя изящной и чистой речи, на секунду предложить своей пациентке некрасивое, но действенное упражнение?

Я всегда отвечал на этот вопрос положительно.

Чай с Яломом

«Без чтения нет настоящего образования», — слова Герцена, как всегда, актуальны. И вот я, повинуясь манящему зову, продолжаю самосовершенствоваться, на этот раз в русле экзистенциального анализа. Мой спутник во время блужданий по вагонам московской подземки — книга Ирвина Ялома «Дар психотерапии». Поверьте: захватывающее чтение! И не только для специалистов. Она должна быть интересна всем, кто работает с людьми.

В книге 85 советов начинающим психотерапевтам. Каждый как будто обращен ко мне лично! «Избегайте диагнозов», «Вовлекайте пациента», «Позволяйте пациенту быть значимым для вас», «Создавайте новую терапию для каждого пациента», «Признавайте свои ошибки». Я читаю эти мягко и проникновенно написанные сюжеты из практики с теплым чувством благодарности автору. Мне кажется, Ялом разговаривает со мной и как близкий друг, и как опытный наставник. И можно немедленно приступать к воплощению каждого совета!

«Одна из величайших ценностей интенсивной личностной психотерапии для получающего ее пациента — это возможность ощутить великую ценность поддержки».

В работе логопеда очень важно радоваться каждому маленькому результату, испытывать удовлетворение всякий раз, когда мы вместе с нашим пациентом оказываемся в той предельно драматичной жизненной ситуации, какой является потеря речи. Нам непременно нужно испытать эту радость, несмотря ни на что — радость осознанную, передать ее больному, донести до него мысль, что действительно есть чему порадоваться.

И наши ученики, конечно, будут помнить, как весело и приятно они проводили время на занятиях с логопедом! Может быть, пили чай. Может, рисовали или пели. Главное — логопед дарил им на этих встречах часть своей души.

Афазия Вернике

Моему замечательному пациенту Л.В. очень трудно выразить свои мысли. Он говорит длинно и не всегда понятно, в погоне за правильной звуковой оболочкой слова путается и теряет всю фразу, не может удержаться на одном предмете, как бы соскальзывая на другой. Привычная картина для тех логопедов, которые сталкиваются в своей работе с сенсорной афазией² .

Ее называют также афазией Вернике по имени знаменитого немецкого невролога, впервые описавшего патологию в 1873 году. Вернике открыл, что задние отделы верхней височной извилины левого полушария головного мозга отвечают за понимание речи. Человек, у которого нарушилось кровообращение в этой зоне, как правило, не имеет значительных двигательных нарушений, но разговаривает и ведет себя странно. Он часто возбужден, взволнован, говорит много и быстро, пытаясь донести до нас что-то важное, но, увы, понять его нам нелегко (и наоборот). Речь становится богата парафазиями, то есть словами, искаженными в звучании (лос вместо нос), или словами, заменяющими нужные на похожие (часы вместо очки); в тяжелых случаях превращается в настоящий «словесный салат».

Хорошая новость заключается в том, что у таких больных сохранно зрительное восприятие. Увидеть предмет и соотнести его с написанным словом им значительно легче, чем произнести и повторить.

На первой встрече с Л.В. от дня сегодняшнего мы быстро перешли к первым годам жизни.

Я. Где вы родились?

Л.В. (пишет). Улица…

Я. А полной фразой, вот так: я родился на улице…

Л.В. Это мой дом бывший. Это недалеко от Бал… Болчуга. Рядом дом, улица. Вы мне говорили, я слышал.

Я. Садовническая, так?

Л.В. (пишет). Вот: Садов-ни-че-ская ул… нет, не улица она была…

Я. Набережная.

Л.В. Набережная. Сейчас красивый дом сделали такой, знаете, его обили грантом. Много всяких... Как это называется? Тьфу ты, черт побрал! Там уже нет живых людей, там одни только общие осы.

Я (смеясь). Осы? Осы, которые летают?

Л.В. Осы, которые живут…

Я. Так все-таки осы?

Л.В. Не осы, а… осисы.

Я. Офисы?

Л.В. Да, там.

Работа строится как беседа-взаимодействие, учитывающая характер, темперамент, уровень образования, жизненный и профессиональный опыт, внутреннее состояние. Отказ от тени намека на морализаторство или дидактичность. Л.В. нужно выговориться, объяснить то, что для него значимо в данный момент, поэтому все инструкции — просто еще один вариант успешного общения. Столь же важны темп беседы, ритм чередования вопросов и ответов, ввода направляющих подсказок.

В следующий раз я дал задание Л.В. написать краткую автобиографию. Он тщательно готовился, трудясь над черновиками не хуже маститого писателя. Читал текст медленно и вдумчиво, однако во всем чувствовалась некоторая нер­возность и смущение. Нужно было более четко осмыслить речевой дефект.

Я. Что именно вы подразумеваете под «плавающим языком»?

Л.В. Я сейчас нервничаю, это естественно, поэтому язык у меня плавает, заедает. Писчая речь требует вдыхаться в каждый текст более тщательно, черновик, иначе черный будет контакт. А устная… я так волнуюсь… значит, язык уже нечистый, плохой. Когда я с сыном и женой разговариваю, там легко и просто. В прямом языке разговор чисто разговариваю, более жизненный язык, был почти полный акт, скажем так, для разговора. А зом я не волнуюсь често (смущенно смеется), понимаете, не могу ничего сделать, сбивается тогда язык. Я чувствую, что язык недостаточно чистый.

Я. Понимаю вас, но скажу так: в работе логопеда, со взрослым пациентом особенно, не может быть легкости и равнодушия, иначе не получится вообще ничего. Врач может выписать лекарство — и завершить на этом свою миссию. Будете ли вы лечиться или нет, ваше дело. А мы не можем просто сказать: «Занимайтесь!». Как вы будете заниматься, каким образом? Мы только вместе можем занятия правильно вести. Вы должны понимать, что вы делаете, я должен объяснить, для чего мы все это делаем. Я и мои коллеги — мы вас не бросим.

Л.В. Сначала я не понимал язык, а сейчас пытаюсь говорить, могу говорить. Какой-то шаг я сделал наверняка, пускай и один. Мне, конечно, трудно учиться. Я сейчас сидел с вами рядом и говорил труднее, чем со своей женой. Мы говорили простейшую речь, для того чтобы разобраться, но с вами сложновато, хотя интересно.

Я. Смысл в том, что я вам задал высокую планку, чтобы вы карабкались дальше.

Занятия продолжались.

Ортопедия бессилия

Я думаю, всем знакомо чувство бессилия, когда все из рук валится. Вот и у меня сегодня утром так. Негативный больной с грубой моторной афазией³  в очередной раз продемонстрировал безуспешность всех моих интервенций в его сторону («да он ваще не але», как говорят инструкторы ЛФК). Бабуля с деменцией снова таращила на меня бессмысленные глазенки, будто и не разговаривала, и не улыбалась вчера. На занятии с другой пациенткой понял, что ошибся в диагнозе (к великому счастью, от наших ошибок умирают очень редко).

              За ужином объелся я,

              Да Яков запер дверь оплошно —

              Так было мне, мои друзья,

              И кюхельбекерно, и тошно.

Плюс еще этот неприятный осадок от вчерашнего разговора с коллегами, где меня ехидно спрашивали, не жалею ли я о том, что врачом не стал. А что, был бы хирург-логопед!

Я поставил рабочий день на паузу и стал размышлять над всем этим. Если одна часть логопедии относит ее к светлой силе Логоса (кратко говоря, филологии), то другая — педия, греческая παιδεία  — включает в систему медицинских знаний, ср. орто-педия («правильное воспитание детей»).

Возможно, вы уже догадались, что это моя ide fixe. Я действительно верю, что скоро вернется время Ляпидевских, Винарских и Флоренских, у которых глубина видения пациента сочеталась с широтой познаний в сфере гуманитарной. Возможно, придет деление логопедов на высшее и среднее звенья. Врач-логопед определит тактику ведения, инструктор-логопед проведет занятия под его супервизией. Логопедом высшего звена будет некий универсальный специалист, способный консультировать пациента любого возраста с любой патологией. Наиболее сложные случаи берущий на себя. Что называется, от работы с пациентом не отказывайся, на работу не напрашивайся. Тогда уже точно исчезнут все эти странные «сенкенезии» в описаниях речевого статуса.

Диафрагма моя расслабилась, как на сеансе остеопата. И стало мне легче.

Монстры глубины

Важно ли знать историю слов? Не все ответят утвердительно. Однако мне кажется, что понимать весь объем значения некоторых просто необходимо. Например, слов, которые используем для именования тех, с кем работаем. Иначе мы обречены скользить по поверхности, не забираясь вглубь.

Я предпочитаю слово «пациент» всем остальным — «клиент», «ученик», от которых слишком разит торговой лавкой и школьной партой. Во всяком случае, употребляю его часто, не считая высокомерным и безучастным.

По своему происхождению «пациент» — латинское причастие от глагола patior «претерпевать, испытывать». Стало быть, пациенту приходится запасаться терпением, ведь к нам его привели проблемы нешуточные.

Но сплошь и рядом логопеду, занимающемуся с пациентом, приходится терпеть тоже. Вглядываться туда, куда смотреть не хочется. Ведь каждый приходит к нам со своим багажом. Ребенок тащит историю своей семьи, взрослый — историю своей жизни.

Я часто вспоминаю пациентов. Добрых и забавных, умных и трогательных. Но иногда — нелепые ситуации, когда терпения кому-то из нас явно не хватало. Так, одного мужчину (татарина по национальности) я долго и тщательно тестировал на предмет гипотетического билингвизма, а когда терпение его истощилось, то услышал сакраментальное: «Отвали!». Или другого, с сенсорной афазией. Обессиленный непрерывной логореей⁴ , я схватил больного за руку и почти прокричал: «Послушайте меня! Послушайте меня!».

Жизнь логопеда — череда забавных случаев.

Be careful!

Я совсем не летный человек. В тех редких случаях, когда случалось пристегивать ремни, я замечал всякие ненужные мелочи, вроде толщины стекла иллюминатора или цвета одежды стюардесс, выкрикивающих по-английски «Будьте внимательны!» с подносом в руках. И тогда я подумал, что это очень практичный слоган. Надо прислушиваться к нуждам пациентов, даже если они пустяковые. Для оказавшихся внутри ситуации проблема может быть гораздо существеннее, чем кажется нам отсюда.

Я занимался довольно продолжительное время с Т.А., милой, необыкновенно приятной женщиной, редактором по профессии, перенесшей внутримозговое кровоизлияние во время отдыха на Кипре. Воспоминания ее о первых днях, когда приходила в себя, были весьма драматичны. К счастью, речь сильно не нарушилась. Сначала на обследовании вообще все выглядело безупречно. Однако, лишь только мы дошли до тестов на восприятие сложных логико-грамматических конструкций (бочка в ящике, за ящиком бочка, отец брата, брат отца), она «поплыла».

Клинический смысл этих заданий великолепно описан в книге А.Р. Лурии «Потерянный и возвращенный мир». Ее герой, Лев Засецкий, после третьего курса института попал на войну и в 1943 году был комиссован после огнестрельного ранения в голову. Сохранив способность дышать, двигаться, говорить, он утратил навык, включающий человека во взрослый человеческий мир. Умение понимать взаимосвязь предметов и явлений, синтезировать их в едином мысленном квазипространстве. Наступила семантическая афазия⁵ . При этом воля, эмоции, критика дефекта оставались полностью сохранными. Встретившись с Лурией, Засецкий стал вести дневник, хотя читал и писал с огромным трудом. Борьба за право жить и мыслить продолжалась 25 лет; все это время он отдавал свои дневники Лурии, ставшему для него и врачом, и исследователем, и другом.

Да, мозг моей пациентки пострадал значительно слабее, чем у Засецкого. Она могла свободно писать вполне приличные мемуары. «Но как же я, которая прочитала столько сложнейших текстов, допускаю эти элементарные ошибки!» — восклицала Т.А., когда мне приходилось указывать на незакрытые причастные обороты и неточный выбор приставок. Расстроился морфологический код языка, и ей это было заметно лучше, чем кому-либо другому. Редактор, должно быть, впервые нуждался в цензоре.

Мы расстались на очень правильной и хорошей ноте: больная знала, что делать дальше. А дочь Т.А. решила меня отблагодарить. Выписала контрамарку на любимого мной «Дракона» в постановке Богомолова, который я посмотрел с большим удовольствием.

О вдохновении

Вас вдохновляет рабочее место?

Меня — да!

Я уже писал про свою сову. Но даже путь к корпусу отделения, пролегающий через городской парк и сад больницы, настраивает на самый оптимистичный лад. Я вхожу, чаще всего не приветствуемый никем (в коридоре пусто), открываю кабинет, переодеваюсь в рабочую одежду. За окном ждет дружественный рокот геликоптера санавиации.

Включаю компьютер, но никогда не бросаюсь сразу на амбразуру! Сначала освежу в памяти вчерашние события, пороюсь в историях болезней. Кого перевели, кто поступил, кому назначены дополнительные исследования. У меня своя, логопедическая пятиминутка.

Раздумываю, что взять с собой перед обходом палат. Папка, ручка, фонарик, фонендоскоп, шпатель, перчатки. Все, пора! Писал же один из классиков медицинской науки: «Надо чаще видеть больных».

Как здорово чувствовать себя нужным! Логопедическая помощь людям, попавшим в беду (а только так можно назвать наших пациентов), неоценима, убеждаюсь в этом ежедневно. А какие интересные беседы мы ведем! С неговорящими и говорящими, дизартриками и афазиками. Каждый спешит поделиться своим опытом: жизни, судьбы, творчества.

И вот рабочий день завершается. Помните профессора Плейшнера из того самого советского фильма про разведчиков? «Листы белой бумаги, разложенные на столе, ждали его, и это вносило в его жизнь порядок и смысл». Написание логопедического заключения придает не меньше сил, чем общение с пациентами. Просто не нужно превращать его в рутину.

А как проходит ваш день?

Необозримое нёбо

День 10 июля овеян славой победы над шведами в кровавом Полтавском сражении 1708 года. Это русская история, сейчас уже совсем далекая.

В 1828 году Пушкин написал романтическую поэму под названием «Полтава», где увязал всю сюжетную интригу с этим памятным батальным эпизодом.

«Богат и славен Кочубей. Его луга необозримы...»

В работе логопеда есть место и героике, и романтике. Как все творческие люди, логопеды увлекаются и в порыве страсти нередко приносят точность и букву в жертву общему смыслу. Littera occidit, Spiritus vivificat. Буква убивает, Дух животворит. И вот, как подснежники, расцветают чудесные поэтизмы на страницах логопедических заключений. «Мягкое нёбо необозримо» — читаю я формулировки коллег. Совершенно ясно, что имеется в виду: недоступность palatum molle⁶  для осмотра из-за спастичного, тугоподвижного языка или тризма (патологического сжатия) жевательной мускулатуры. Да только зачем эти скучные, шаблонные фразы? Логопед не даст себе издохнуть от тоски и создаст из них собственный шедевр!

Но как бы мы ни относились к «необозримым небесам» в логопедической документации, они очень часто свидетельствуют об одном: у больного дисфагия (нарушение глотания). Дисфагия встречается довольно часто после инсульта и черепно-мозговой травмы. Это неприятное и опасное состояние. Унизительно и противно долгое время терпеть назогастральный зонд, не имея возможности нормально поесть, пить загущенный чай, который превращается в повидло, сосать протертое мясо через дырочки ниблера. И все-таки надежда вернуть нормальное глотание есть. Счастье, что в 1970-х годах в американском здравоохранении возобладал здравый смысл и прозвучал призыв: speech therapists, let’s go⁷ ! Теперь речевой терапевт во всех развитых странах — полноценный член междисциплинарной команды, занимающейся ведением таких пациентов.

При приеме пищи вкус и запах тесно сливаются друг с другом. Сенсорная информация от рецепторов запаха, выстилающих слизистую носовой полости, по отросткам (аксонам) обонятельного нерва передается в обонятельную луковицу, а затем прямо в кору головного мозга, минуя таламус. Это связано с тем, что обоняние — очень древняя функция нервной системы, которая непосредственно кодирует эмоции и сексуальное поведение человека.

Похожим образом устроен орган вкуса — язык. На его поверхности есть небольшие возвышения (сосочки), имеющие листовидную, грибовидную, желобовидную, коническую и нитевидную формы. Традиционно считалось, что сладкий и соленый вкус воспринимается преимущественно кончиком языка, кислый — его боками, горький — средней частью спинки. Но современные данные показывают, что вкусовые рецепторы распределены по всей поверхности и никакой «карты языка» не существует. Аромат пищи складывается из одновременных ощущений вкуса, запаха, а также тепловых и тактильных.

Дисфагия перечеркивает все это. Больного кормят (слышите?!) через зонд, и симфонии вкусозапахов он не ощущает, пока не получит возможности принимать пищу обычным способом.

Я помню одну свою пациентку, на вид совершенно здоровую молодую женщину, которая поступила к нам с трубкой в носу. Она не могла глотать даже слюну, и только после применения маневра Мендельсона (поднятие гортани и удержание ее в этом положении на короткое время) дело пошло на лад. Когда при выписке на обходе я услышал: «Глотаю хорошо, спасибо логопеду», то, конечно, расцвел вместе с ней.

Есть известная латинская поговорка: Inter anna silent musae (Когда говорят пушки, музы молчат). И действительно, можно ли думать о речи, гнозисе, праксисе и прочих глупостях, когда идет сражение за жизнь?

Иногда я пытаюсь разобрать слова, которые слышала моя бабушка из уст солдат на войне. Их множество вытащила с поля в той страшной мясорубке под Новозыбковом она — маленькая, но крепкая восемнадцатилетняя девчонка из простой крестьянской семьи. И почему-то мне кажется, что это могло быть слово «пить!», которое в полубреду шептал какой-нибудь солдат спекшимися губами.

Это же слово слышу и я сейчас, проходя по палатам неврологического отделения. Но беда в том, что наши больные зачастую не могут произнести даже этой простой просьбы. Вот логопеды и учат больных: я хочу пить, дай чашку…

Кто поймет нужды человека, лишенного речи, тем более если тот еще не вполне осознал произошедшее, плохо ориентируется в окружающей обстановке, порывается бежать? Лежит он, привязанный бинтами, в своей койке, не в силах приподняться, мучаясь от жажды, как раненый солдат.

Взрослый человек на 60–70% состоит из воды. Уменьшение потребления жидкости вызывает дегидратацию (эксикоз). Симптомы обезвоживания извест­ны: тахикардия, сухость слизистых, снижение тургора (эластичности) кожи. Если своевременно не заметить эти симптомы и не назначить адекватную терапию, разовьются тяжелые нарушения сердечно-сосудистой системы и почек, что приведет к самому печальному исходу.

Поэтому так важна работа логопеда по профилактике дисфагии и ее осложнений. И поэтому «мне кажется порою, что солдаты» — это наши больные, а мы — те самые медсестры, которые вытаскивали на своих хрупких плечах тяжеленных бойцов и подносили флягу к их горящим от зноя ртам.

1  Дизартрия — нарушение произносительной стороны речи («каша во рту»), обусловленное недостаточной иннервацией артикуляционной мускулатуры.

2  Сенсорная (беглая) афазия — патология, центральным дефектом которой является нарушение понимания речи, или феномен «отчуждения смысла слова».

3  Моторная (небеглая) афазия — состояние, при котором человек теряет способность говорить, не утрачивая понимания устной речи.

4 Логорея — речевое расстройство, заключающееся в неконтролируемой бессвязной речевой продукции.

5  Семантическая афазия — форма речевого расстройства, при котором затруднено восприятие сложных грамматических структур.

6  Рalatum molle (лат.) — мягкое нёбо, или нёбная занавеска; складка слизистой оболочки, свешивающаяся над корнем языка.

7  Логопеды, вперед! (англ.).