|
Об авторе | Андрей Геннадиевич Поляков (09.06.1968, Симферополь, Крым) — русский поэт. Книги: «Epistulae ex Ponto», 1995; «Орфографический минимум», СПб.: Пушкинский фонд, 2001; «Для тех, кто спит», НЛО, 2003; «Китайский десант», М.: Новое издательство, 2010; «Письмо», М.: Арт Хаус медиа, 2013; «Америка», НЛО, 2014. Стипендия Фонда Бродского (2007), Премия Андрея Белого (2003, 2009, 2011), Русская премия (2014); Премия «Парабола» (2014). Постоянно печатался в «Знамени» еще двадцать лет назад, предыдущая публикация — № 5, 2019.
Андрей Поляков
Лечебные Листья, летящие по лазарету
Дым
Я хотел бы, хотел бы забыть
всё позабыть, избыть
и, глотая слёзы, как дым
или дым
как слёзы
долго курить, прислонившись к платану спиной
перечисляя, что вижу вокруг —
не для ангелов —
для себя —
как бы впервые:
аллея, деревья, свет
собака, девушка, осень
дымок, Симферополь, Бог
С новым светом тебя! С новым дымом, похожим на слово!
С новым домом стиха, столь же смутным, и лёгким, и сонным
где листва шелестит, словно сонная слова основа
где летит спаниель по словесно-осенним газонам!
С новым дымом тебя! С новым счастьем осеннего света!
С новым словом кругом, где аллея раздетых платанов
и летит спаниель с молодою хозяйкою слева
в сон словесной листвы, словно Бог — Соколов и Платонов!
С новым Богом тебя! С новым годом собаки с хозяйкой
где хозяйка небесна, как свет от улыбки невесты!
С пульсом этих стихов, что пробьётся неровной лазейкой
в сон осеннего парка, где листья с платанов словесны!
С новой осенью, друг, где вокруг — новогодние листья
где кругом психонавты, поэты, стихи, сигареты
существа и слова, рыжина их вращается лисья —
для неё ли платаны раздеты и губы согреты?
Для неё ли коса и косынка хозяйки собаки
для неё ли в губах циклопический жар сигареты
для неё ли в сердца эти листья, как мусор, собрали
алконавты, пророки, морфеи, придурки, поэты?
Для неё ли ты сам в синей куртке и свитере сером
с белым дымом в губах, с красным сердцем, чуть видимым сверху
с новым годом вокруг, с новой курткой и свитером старым
с новым светом кругом, залатавшим на сердце прореху?
С новой латкой тебя! С новой ниткой, весёлой, как солнце!
С новой лаской для глаз в виде лёгкой собаки с хозяйкой!
Со стихами о том, что листвой переполнено сердце —
не стучит, а шуршит, а о чём — отвечай, отвечай-ка!
Отвечай о любви к терапии Осеннего Света
отвечай за любовь к жёлто-красному Рыжему Цвету
за Врачебных Собак, за спасительных Девушек Ветра
за Лечебные Листья, летящие по лазарету
Отвечай за слова в длинной книге косы и косынки
в книге парка вокруг, рыжей книге хозяйки собаки
отвечай-ка, мой друг, на аллейке, лазейке, тропинке
в сон осенних стихов, еле слышных откуда-то сбоку
Отвечай на листве, на дыхании, смешанном с дымом
на родном языке никотина, слезинки, тропинки
на осенней косынке, летящей по воздуху мимо
одного из пророков, поющего Бога в сторонке
одного из придурков, звучащих откуда-то сбоку
прислонившись к платану коттоновой курткою новой
одного из морфеев, без просыпу тянущих к Богу
то, что станут потом называть симферопольской нотой
С новой нотой тебя! С новой ниткой и новой заплаткой
цвета светолисточка на сердце, разбитом на точки
на тире и пунктиры, на строчки, на сладкие складки
словно в книге пророка, поющего Бога неточно!
С новой книгой тебя! С новой честью в отечестве дыма!
С новым свитком, где свет растворяет рисунки и знаки
где листва между складок должна быть желта и сладима
чтобы в ней отразилась собака хозяйки собаки
чтобы в ней проявилась аллея деревьев платанов
или нет, не аллея, а что-нибудь вроде лазейки
в сон словесного парка, где, скажем, один из иванов —
ну, допустим, Георгий — коснётся косынки хозяйки
или нет, не коснётся, а просто потянется взглядом
но одёрнет зрачок ради Бога, следящего сверху
как, желтея листвой, смысловой распадается атом
как дымится косынка, скользнув по горячему сердцу
или нет, не косынка — дымится твоя сигарета
жарким глазом кося, волоска под косынкой не тронув
на края желтизны, где крылатая строится рота
а Георгий поёт про иванов, протонов, нейтронов
про морфеев, придурков, пророков, про всех стихонавтов
про осеннюю нашу окружность со всей рыжиною
что кому-то — листва, да и только, но только не нам-то
нам-то — свиток, что светит невестой, хозяйкой, женою
нам-то — свёрток со свитой листвы и словарного света
с новой честью морфея-пророка в отечестве дыма
от которого часто моргает твоя сигарета
жарким оком кося на косынку осеннего Крыма
С новым Крымом тебя! С новым смыслом надежды и веры
что собаке — хозяйка, и только, поэту — косынка
и хозяйка под солнцем, и сердце под свитером серым
и дымок сигареты, и осени светлая дымка!
С новым дымом тебя! С новым светом, похожим на слово
или нет, не на слово — похожим на слёзную соль, но
если сердце болеть перестанет, всё станет не ново
но зато — спаниель станет Богом, а это не больно
Формообразующие принципы гармонии
…и раз-и-два!
Булатовский
Шорохи в кустах небесных —
Шёнберг или Егунов? —
я-то верю в бестелесных
я-то знаю, сколько слов
для варшавского еврея
для Арнольда, для Андрея
для вечерних комаров
для последнего Орфея
для кукушки из часов
стало чем-то-вроде-клея
на двенадцать голосов
тая между облаков
между пальцами алея
О, счастливая рука!..
Обитатель пиджака —
сунул я в карманы руки
не смотрю на облака
но, валяя дурака
я свищу иные звуки
нечто-вроде-ветерка
по всем правилам науки
что-то венское слегка
так, чуть-чуть, издалека
на три четверти, но проще
но слабей, чем этот клей
не про ангельские кущи —
про испарину полей:
в контроктаве звуки толще
корни крепче, ветви гуще
ре-минорнее, темней…
Егунов, на небе сущий
Шёнберг, облаком бегущий —
понаслышке, поневоле
шелестите шелестей
чтобы звёздная трава
сквозь диезы и бемоли
в кровной боли, в слёзной соли
проросла едва-едва
на небесном синем поле
чтобы губы не скучали
чтоб запела голова
от любви и от печали
чтобы склеились слова
даже лучше, чем в начале
и навечно зазвучали:
раз-два-три и раз-и-два!
Орфей в 313 году
Хлеб и вода, вода и хлеб —
чего ж ещё? Овечьей правдой
смиренна кровь моя, намолен хлев
а пастырь не пытает жаждой
Здесь даже воздух чуть сырой!..
И, с привкусом небес и меди
родник студёный под скалой
поёт о памяти, звенит о смерти
Я только раз такой воды
вкусил, и мне уже не надо
ни игл обугленной почти звезды
ни крыльев тлеющей легко Эллады
Испуганный яблоками
А то бывают яблоки такие:
арктической немее немоты
полярной глубже ночи —
таких боишься ты
такими ты закусывать не хочешь
Математическая круглота голов
и гладкие нечеловеческие лица
вселяют ужас
и хочется от ужаса напиться
всей жизнью в водке-маме раствориться
исчезнуть в пренатальной Пустоте…
Прислушиваясь к яблокам (Ева в гостях)
Что вам сказать яблочного, девчата?
Как там у вас яблочно говорят? — :
скорая полночь? звёзды в чёрных квадратах?
страшный Эдем по имени Ленинград?
Евы Невы
с волнами небольшими
будете вы
тёплыми и родными
будьте добры
помнить про всё — про всё!..
Кухня. Светлый вечер. Воскресенье
Проходи! Вот — чай, а вот — варенье
Отключи, однако, телефон
слушая моё стихотворенье:
«Залатав осенний небосклон
август приоделся как садовник —
яблоки блестящие принёс…
Яблоки торжественно лежат
на столе, и, слушай, между ними
будто паутинка звуковая —
лёгкая такая
тишина
едва слышна
словно поступь Персефоны
словно плеск в бокале без вина
словно голос в отключённом телефоне»
Март 2019
I
Земля оставлена! Прохладная волна
мне стала новою подругой —
в ней горечь сладкая старинного вина
и грудь русалочки упругой
Земля советская! Теперь ты далеко
но счастлив я, что здесь, в Тавриде
по-русски пишется и дышится легко —
и я на Клио не в обиде
II
Музы ехали в Тавриду
почесать свою либиду
Пан бежал от снежных пуль
в теплый город Каракуль
До свиданья, Симферополь
убываю в Либидополь
стихотворный аппарат
завезу в Кентавроград!
Крот-кентавр
Черна бессмысленная речь
и глубоко подобна почве
кротовой и подземной почте
текущей, чтобы лишь бы течь:
так ты, кентавр, не зная дня
копыт, поэт, не покладая
не рая просишь, воскресая
а — петь, копытами звеня!
Копенгагенская интерпретация русских народных танцев
Танец? Да. Наверно, это танец
но какой-то очень непростой —
словно пляшет Шива
интурист и иностранец
над родимой, русской пустотой
Раздаётся в космосе Гармошка...
Пуст Вселенский Самовар...
Русская душа! Ты квантовая кошка!
Не
определённый пар!
Пасха 1999
Два русских солдата из бани
к ближайшему бару брели
и пели, что братья славяне
воскреснут в астральной пыли
Я знаю, им верить не надо
уже не зажгутся, увы
последние звёзды Белграда
прощальные звёзды Москвы
И только два русских солдата
к небесному бару пойдут
и песню, что пели когда-то
для ангелов света споют
Баллада о белом корнете
I
Юность ждала приближения света
Юность прошла. Приближается лето
Свет приближается к белой золе
Корнет Оболенский остался в земле
Плачет ребёнок и мать вспоминает
Мать пустоту до рассвета ласкает
ей хорошо в тишине и тепле…
Корнет Оболенский остался в земле
Воды земные играют по кругу
Годы земные пугают подругу
Кто избавленье им нёс на крыле?
Корнет Оболенский! Остался в земле…
Ангел мой, где ты? — «В невидимой ране!»
Чёрт мой, ты где? — «Я в последнем стакане!»
Муза, а ты? — «Растворяюсь во мгле…»
Корнет Оболенский остался в земле
II
Бродишь ли ночью по улице тёмной
пьёшь ли вино, молодой и влюблённый
носишь ли в сердце торжественный свет —
сменят тебя в карауле, корнет!
Смена приходит. Я знаю, что это
День Отражения Нашего Света
Ночь Продолжения Нашего Дня —
явится кто-то и сменит меня
Всё неизбежно. Вот свет наступает
Тьма наступает — и свет продолжает
Так и твои продолжают труды
тени, дымы или искры звезды
Симферополь
| 
