|
Об авторе | Александр Семенович Кушнер (14 сентября 1936 года, Ленинград) — русский поэт. Автор около 50 сборников стихов и ряда статей о классической и современной русской поэзии, собранных в семи книгах. Член редколлегий журналов «Звезда», «Контрапункт». Государственная премия Российской Федерации (1995), премия «Северная Пальмира» (1995), Пушкинская премия фонда А. Тёпфера (1998), Пушкинская премия Российской Федерации (2001), Царскосельская художественная премия (2004), премия «Поэт» (2005), китайская литературная премия «Золотая тибетская антилопа» (2015).
Предыдущая публикация в журнале Знамя — «И вино, и вода, и гора с облаками…» (№ 2, 2020).
Александр Кушнер
Мне хватает и собственной грусти
* * *
Пойдём не по шоссе — по грунтовой дороге,
Просёлочной, вдали от дома своего.
Не встретим никого.
Лишь бабочки одни летают, недотроги.
О чём ещё мечтать, чего ещё хотеть?
Податлива, крепка, упруга твердь земная.
Сокровищем владеть
Таким — и впрямь служа себе и потакая.
Флоренцию, прошу тебя, не вспоминай,
Ни Лондон, ни Париж, мы были там — и ладно.
Вот наш волшебный край,
Доставшийся за так, полученный бесплатно.
Петляет разговор — так ведь и путь непрям,
И в сторону влекут замшелые тропинки,
И ельник о себе стихи читает нам
Из Фета, без запинки.
Заденем иван-чай, пройдём через бурьян,
Откроется нам даль в подарочном формате.
Завидует Камбис, вздыхает Тамерлан,
И Цезарь нам глядит вослед, завоеватель.
* * *
Отпусти своё сердце на полчаса,
Обойдись без него, отстрани свой ум,
Дай им передохнуть, — лишь бы небеса
Были рядом и лиственный слышен шум,
И не думай, не радуйся, не грусти,
Ни к чему свою душу не принуждай,
Лучше нет ничего, чем побыть среди
Этих пчёл, этих бабочек, так и знай.
Ты у них наберёшься любви к цветам
И безмыслию, ты приглядишься к ним,
Безмятежно летающим здесь и там,
И домой ты вернёшься совсем другим,
И покажутся люди тебе смешны,
Страха смерти и горя в природе нет,
И с другой, непредвиденной стороны
Жизнь откроется, главный её секрет.
Ах, трясогузка…
Ах, трясогузка, чудесная птичка,
Мелкая птичка, трясущийся хвостик,
Нравится мне твоя глупая кличка,
Хвост вроде палочки твой или трости,
Нет, вроде полочки, только поставить
Нечего мне на неё: маловата.
Хочется взять тебя в руки, погладить,
Но, не взлетев, убежала куда-то.
Ах, трясогузка, чудесная птичка,
Бойкая, важности нет в ней и спеси.
Нравится мне невеличка, ресничка!
Слово найду для неё — поднебесье.
Кто-нибудь скажет: зачем тебе это?
И пристыдит меня или осудит.
Но трясогузки в стихах у поэта
Ни одного я не помню, — пусть будет!
* * *
В Италии, мне помнится, что в Риме
На некоторых крышах деревца
Я разглядел и любовался ими,
И восхищенью не было конца,
Так нравилось мне это обрамленье,
Зелёная опушка, пришлый хлам,
Архитектуре как бы возраженье,
Теснящее её и здесь и там.
Смущающее цепкостью природной,
Весёлым своеволием своим,
И разум, нам завещанный, угодный
Богам, слабел под натиском таким
И справиться не мог с растущей силой,
Ветвящейся, перечащей ему,
Быть может, потому и сердцу милой,
Что город обращается к уму.
Портрет с конём
Александр Македонский
Не одобрил свой конный портрет.
То ли он упрощённым ему, то ли плоским
Показался: Не нравится, нет, —
Он сказал, но заржал его конь, потянулся
К живописному чудо-коню,
И художник тогда улыбнулся:
Я тебя, Александр, не виню,
Не сержусь, мне хватает и собственной грусти
И тоски, недовольства собой,
Но твой конь разбирается лучше в искусстве,
Чем любимец богов и герой.
* * *
На сцене кресло, стоя у камина,
Казалось убедительней актёров,
И нас своей повадкою старинной
Оно переносило в век Тюдоров.
Зачем так много странностей и пыла,
Жестикуляции зачем так много?
Безмолвием оно превосходило
Печальный смысл любого монолога.
В нём было что-то в лучшие моменты
От вековой усталости и пыли,
И заслужило те аплодисменты,
Которыми актёров наградили.
* * *
Счастливые часов не наблюдают…
А. Грибоедов
Надевая время на запястье,
Ты живёшь, а вечность вдалеке
Поджидает, как сплошное счастье,
Говорит на древнем языке,
И часов она не наблюдает,
Как о счастье в «Горе от ума»
Очень верно Лиза замечает,
И не важно, лето ли, зима.
Не зиме я был бы рад, а лету,
Но от сцены веял холодок.
Впрочем, Чацкий требовал карету —
Не кибитку с грелкою для ног.
Но вернёмся к вечности. Не знаю,
Что ещё сказать мне про неё?
А часы я помню, наблюдаю,
И сверкают стрелки, как копьё,
Поручив нас радостям и бедам.
Посмотрю опять: который час?
И, быть может, смотрит Грибоедов
На меня из вечности сейчас.
* * *
Вот давняя беда, вот древняя обида,
Сейчас и ты поймёшь, как много в ней печали:
Философ Протагор в гостях у Еврипида
Трактат свой «О богах» читал — ему внимали
Застольники, вопрос поставлен был в трактате:
Есть боги или нет богов, — ответить трудно.
У нас и нынче нет уверенности, кстати,
Настолько странно всё, и горестно, и чудно.
А дальше было так, — ты можешь догадаться
И сам, — среди гостей, конечно, был доносчик
И обратился в суд, — как быть, куда податься?
Бороться, возражать? Бежать, пожалуй, проще,
Пусть пенится волна, пусть прыгают дельфины,
Морская даль милей, чем суд и униженье,
И Протагор бежал на корабле, Афины
Покинув, и погиб при кораблекрушенье.
* * *
Поэт, доволен будь: никто тебя не тронет,
Пиши что хочешь, век в России двадцать первый
К стихам не припадёт, не станет на ладони
Их взвешивать, они, как заросли люцерны
И клевера, цветут — и ладно, у дороги,
А мы пройдём, на них не обратив вниманье.
Природе все нужны — и мы не будем строги
К поэтам: говорят, что в этом их призванье.
А ты хотел бы стрел, хотел бы молний пылких,
Ломающих дубы, тебе беда и драма
Нужны, и пуля в лоб, и что-то вроде ссылки,
Ты Пушкина судьбу избрал бы, Мандельштама,
Опомнись, не себя — побереги Россию
И пожалей её, и прояви смиренье.
И травы хороши, и заросли лесные,
И кто-нибудь прочтёт твоё стихотворенье.
| 
